Бабочка
— Дед, посмотри, какую я бабочку поймал!
Мальчик лет десяти подбежал к старику, сидящему на скамейке возле дома, и протянул к нему руку, в которой трепыхалось что-то пестрое и разноцветное.
— Ну что же ты, Вань... — покачал головой дед, — нельзя бабочек за крылья хватать. Повредишь чешуйки, она потом летать не сможет.
— Какие чешуйки?
— А ну-ка, дай ее мне. Только аккуратно.
Старик протянул ладонь, а внук, разжав пальцы, опустил в нее насекомое. Его взгляд снова уперся в обезображенную кисть правой руки деда — на ней не хватало двух пальцев, а остальные были как будто нарисованы каким-то пьяным и бесталанным художником — кривые и заскорузлые, один из которых даже не сгибался.
— Дед, — замялся мальчик, — ну расскажи, что у тебя с рукой случилось? Я же сколько раз спрашивал уже, а ты не говоришь. Это на войне, да? Я всем своим друзьям говорю, что ты у меня герой. Что это ты в бою ранен был. Правильно же?
Дед рассмеялся тихим старческим смехом и, покачав головой, посмотрел на бабочку. Та , почувствовав свободу, перестала трепыхаться и, сидя на ладони, лишь изредка покачивала крыльями, разводя их в стороны и снова соединяя вместе.
— Да брось ты, Вань. Какой из меня герой...
— Ну как... Ты же на войне был! Значит герой. Нам так учительница в школе говорила. А у тебя еще и ранение такое. Выходит, что...
Мальчик замялся, пытаясь подобрать подходящее слово.
— Выходит, что этот... Супергерой. Да? — снова улыбнулся старик.
— Не, — рассмеялся внук, — это другое. Ну расскажи, а? Про руку.
Старик медленно приблизил руку к глазам, рассматривая бабочку, а потом снова посмотрел на внука.
— А вот ты знаешь, Вань, если бы не такая бабочка, может и тебя даже не было на этом свете.
— Как это? — оторопел мальчик и настороженно взглянул на деда.
— А вот так вот, — он так же медленно и аккуратно положил изуродованную руку на колено и тяжело вздохнул, — ладно, слушай, какой у тебя дед герой... Мы тогда окопались на бугорке малом. Сколько нас было? Да человек шестьдесят может, не больше. Немцы на этот бугорок тоже слюни пускали — очень уж позиция была хороша. Пять дней мы от них отбивались...
Каждый день — и прут нахрапом и прут. Честное слово, нескончаемые какие-то. А еще взяли моду — перед тем, как на бугорок наш лезть, как начнут из своих пушек палить. Ну, артиллерия, черт их за ногу. Друга моего тогда... — старик посмотрел на Ваньку и, немного помолчав, продолжил, — в общем, тяжко было, по другому не скажешь. Ну, а мы ж тоже не дураки. Как начинают они палить, так мы в наших окопчиках заляжем и лежим. Грохот адский, земля дрожит, душа, ей-богу, в пятки уходила. Вот прям нащупать ее там можно было.
Мальчик хмыкнул, представив, как он нащупывает в своей пятке душу.
— А однажды сижу я в траншее, спиной к стеночке прислонился. Ну, знаешь, задумался чего-то. И вдруг, откуда ни возьмись, вот такая же бабочка. Яркая, расписная вся, как с картинки. И мне прям на мизинец садится. А вокруг дым, гарь, грязь, серое все, выжженное, распаханное. А она как из другого мира. Смотрю на нее и оторваться не могу. Чудо какое-то, а не насекомое. Сидит себе, крылышками машет и нет ей дела ни до какой войны. Да и откуда ей знать про эти наши войны? Она ж, поди, хоть и букашка, а ума-то побольше, чем у некоторых людей. Живет себе и живет, сама радуется и других радует...
В общем, залюбовался я ею, а тут немцы очнулись — решили, что пора бы еще нам подарков прислать по воздуху. В этом деле они не жадные были — просить не нужно. И опять все сначала... Грохочет все вокруг, рвется, разрывается. Наши все по ямкам схоронились, а я сижу, как дурень и пошевелиться не могу. Ты не подумай, это не от того, что я такой смелый или еще какой, просто эта бабочка у меня на пальце сидит, а я ее спугнуть боюсь. Потому как чудо это натуральное. Как воспоминание о жизни мирной, о детстве, о том, как бегали мы с хлопцами на реку купаться по полю, как коровок наших пасли, как траву косили. Вот даже запах этой травы вспомнился...
И боюсь я пошевелиться, чтобы дымку эту не спугнуть, чтобы не улетела она, а еще немножко со мной побыла, чтобы рассказала мне, как это — когда роса утром на траве чистая-чистая, хоть пей. Чтобы напомнила мне, как туман над речкой на рассвете плывет, как просыпаешься не от выстрелов, а от того, что петух горланит на жердочке. Вот знаешь на что похоже? Как будто спишь и сон видишь добрый и начинаешь вдруг просыпаться.
Пытаешься ухватиться за этот сон, остаться там, а он ускользает от тебя и не можешь ты его никак остановить. Вот так сидел я и боялся, что взмахнет она крылышками своими и улетит. И снова я здесь останусь один со всей этой артиллерией, с немцами, черт их за ногу, грязью, кровью, да гарью вонючей.
Старик перевел дух от долгого рассказа и снова взглянул на бабочку, которая, как будто тоже заслушалась этой историей, замерев на его искалеченной кисти.
— А потом слышу — разрывы все ближе и ближе. Жалко мне стало букашку, пусть, думаю, летит отсюда куда подальше. Руку приподнял с нею вот так, над головой, да в этот момент мне в нее осколок и прилетел. Два пальца отсекло, как и не было, а остальные потом врачи уже собрали как смогли. Как видишь, смогли не очень красиво, — рассмеялся старик, — вот так для меня война и закончилась, Ванька. Списали потом, в тыл отправили. Вот и скажи мне — какой я тебе герой?
— А с бабочкой что стало? — спросил внук.
— Ну, а сам-то как думаешь? Там и места мокрого не осталось, — пожал плечами старик, — и вот же что интересно, Вань. Сколько лет прошло, сколько я смертей людских видел, а сколько еще не видел... И товарищей своих сколько схоронил, лиц-то их уже и не вспомню, а вот бабочку ту на всю жизнь запомнил. Вот такая же она была. Точь-в-точь. Я же тебе поэтому и говорю — кто знает, что со мной было бы, коли не та бабочка-красавица? Могло такое случиться, что и тебя бы не было. Так что, Ваня, ты бабочек за крылышки не хватай. У них там чешуйки специальные, можно их повредить и больше не будут они летать. А в этом, знаешь ли, ничего хорошего нет.
Старик медленно приподнял обезображенную руку над головой и бабочка, почувствовав крыльями дуновение ветерка, вспорхнула и, покружившись в воздухе, полетела по своим беззаботным бабочкиным делам.
— Вот и рассчитались, — улыбнулся он и потрепал своего внука по голове.
© ЧеширКо
