Баллада о материнском сердце
Их выгнали раздетых на мороз. Поставили всех на краю обрыва.
Не слышно было жалоб, горьких слёз. Только по-волчьи, жутко вьюга выла.
Десятерых к причалу, на расстрел: десяток душ во-истину невинных.
Ярко костёр невдалеке горел. Там руки грел майор в шинели длинной.
Многим из них ведь не было шести. Полста на всех... Как же безумно мало!
А был состав, разрушенный в пути. В тыл всех везли, но их война догнала.
Лишь пятеро спаслись там из огня. Не погубила деток вражья сила.
Им повезло, и сжалилась судьба: их, как родных,казачка приютила.
На фронте муж. Пол года нет вестей. Опять рожать ей. Скоро будет пятый.
Как не принять измученнных детей. Лишь только б не пришёл фашист проклятый.
Своих четыре, тоже мал-мала... Плюс пятеро... Свой крест несла упрямо.
Любовь, тепло для всех она нашла. Все девять называли её «мама».
Война в их дом вновь принесла беду. Нагрянули враги в казачью хату.
Срывая автоматы на ходу, ворвались к ним немецкие солдаты.
-Матка! Тафай скорей сюта... Шнель! Бистро, бистро... Млеко, курки, яйки...
-Нет ничего. Какая там еда! — им с горечью ответила хозяйка.
Коровы нет. Поели кур давно. Как прокормить такую то ораву?
Все дети замерли, словно в немом кино, услышав в хате голос их картавый.
И офицер перчатки снял... слегка ими похлопал по ладони тонкой.
Со всех сторон смотрели на врага голодные мальчишки и девчонки.
Девять детей, недавно озорных, теперь сидели тихо и молчали.
Девять сердечек искренно-простых, чуя беду,тревожно застучали.
И тёплый свет в глазёнках затая, девчушка из-за печки, еле-еле,
чуть спотыкаясь, молча подошла, с улыбкой потянув за край шинели.
Так неожиданно, что вздрогнул от того. С гримасой злобы глянул на ребёнка.
Глазами синими смотрела на него от голода ослабшая девчонка.
И тихо-тихо, как из под земли, звучал наивно тонкий голосочек:
-Вы, дяденька, нам хлеба принесли? Мне хлебушка бы... маленький кусочек!
Прищурившись, на крошку посмотрел, и дом окинул зло холодным взглядом.
Ребёнка отшвырнул и захрипел: -Ду шайзе...!
-Дяденька, не надо!!! Все закричали так, что вздрогнул он, и у иконы вдруг погасла свечка.
Попрятались, ревут со всех сторон: из под кровати, с сундука и с печки.
Не дрогнули лишь руки у врагов. Сердца были прочнее чёрной стали,
когда они,шипя, со всех углов прикладами детишек доставали.
Фашистов разозлил ребячий вой. Они вдруг озверели,словно стая.
И встала мать, закрыв детей собой чужих, родных-всех от беды спасая.
Свои то светлые, глаза, как васильки. А у приёмных смуглые мордашки.
Глазёнки, словно с печки угольки. На голове колечками кудряшки.
Майор аж замер и остолбенел. -Зи юде! -захрипел своим солдатам.
Он в этот миг их разорвать хотел, увидев в них врагов своих заклятых.
И очередью стену рассекло, поверх кудряшек с вражьих автоматов.
Выла метель в разбитое окно, и замолчали в ужасе ребята.
Орал фашист безумно: -Растреляйть! От злобы своей страшной задыхался.
Упала на колени, плача мать, пред извергом, что дико улыбался.
Ползла по стёклам,раня ноги в кровь, хватаясь за полы его шинели.
На эту материнскую любовь презрительно глаза его глядели.
-Не надо убивать МОИХ детей! Прошу вас... умоляю вас... не надо!
Если ты зверь, меня тогда убей...! Убей меня! Они не виноваты!
Брезгливо сапогом толкнул... Упала... -О, майн гот...!
Надо вставайт... Всё... Аллес! Шнеллер, шнеллер!
Она, держась руками за живот, от боли морщась, встала еле-еле.
Упал платок, и русая коса сползла с плеча, рассыпавшись волнами.
Майор аж головою покачал: -Красифо, матка... Гут!
Заг дайнен намен? Как сфать тебя? Ты нихт, ты ест другой!
Ты нас за глупость,матка... Мы понЯли.
Все дети подбежали к ней гурьбой, и дружно,молча все её обняли.
-Ты имя моё, фриц, хотел узнать? — прижав детей, она ему сказала. —
Так слушай, ТЫ: я им родная мать! Я МАТЬ, ты слышишь! Разве это мало?
-Кто тут тфои? А то им будет смерть... Кто ест они... Тфои родные дети? —
картавил он, боясь в глаза смотреть, ей, матери, восставшей против смерти.
-Да все мои! — прильнула к ним щекой, — все, как один... мои они кровинки.
Как ей делить: родной и не родной, если они, как сердца половинки.
Ладонью по курчавым волосам и по косичкам тонким, светло-русым
погладила: -Ну, как я их предам? Ведь каждый из них МОЙ, Он НАШ... Он Русский!
И усмехнулась: -Разве вам понять?
Как можно чёрным сердцем боль измерить?
Какая вас всех породила МАТЬ? Вы ж нелюди! Вы-изверги! Вы-звери!
Жёг, как огонь тот васильковый взгляд. Был, как стихия он, — безудержен, неистов.
Был сломлен враг, растоптан и распят. И плюнула она в лицо фашистам.
...Их выгнали к обрыву, на мороз. И выла вьюга тихо и упрямо.
Не слышно было жалоб, детских слёз. Они лишь молча обнимали МАМУ.
Ей волосы покрыла седина... от ужаса. Да,смерть всегда жестока!
Не злой мороз, а страшная беда, прибавила ей годы раньше срока.
Стояла до последнего она, не отпустила рук и не упала,
когда во мрак спустилась тишина... Ведь пуля первой в сердце ей попала.
Был добрым тот прощальный мамин взгляд. Держали крепко руки её дети.
И ледяных ладошек листопад был для неё в тот миг сильнее смерти.
Не разделила их... Нет, не смогла. Не сотворила благо для спасения.
Она своих детей не сберегла, чтоб быть, как мать в последний час со всеми.
...Их расстреляли...
Замела следы злая метель у мёрзлого причала.
И долго-долго эхом доброты там сердце материнское стучало.
*************************************************
шнель-быстро
ду шайзе-ты скотина
зи юде-они евреи
майн гот-мой Бог
шнеллер-быстрее
гут-хорошо
заг дайнен намен-скажи твоё имя
нихт-нет
аллес-всё
© Автор: Елена Черных
