Мой товарищ — военный пенсионер. Уже второй год он целыми днями валяется на диване и читает книжки давно умерших философов.
Ему хорошо. Дочери выучились и вышли замуж за приличных людей. Военной пенсии хватает на еду, коммуналку и бензин для старенькой Toyota Surf. Но выходить из дома, исключая вылазки на охоту-рыбалку, товарищ не любит. И постоянно зазывает к себе.
Разумеется, организуется некий стол с дежурными блюдами. Как правило, это маринованные грузди, солёные помидоры, селёдка и картошка в мундирах под рыжиковое масло. Если встреча затянулась, жарится свинина с луком...
Застолье — значительный сегмент счастливой жизни военного пенсионера. И это не надо путать с «едой». Еда — это неторопливо сваренный кофе с бутербродом, еда — это какие-нибудь щи, еда — это сало с чёрным хлебом и яйца вкрутую. Всё это на кухне и без лишнего фанатизма в сервировке, связанного с последующим нудным мытьём посуды.
Застолье — это большой покрытый белой скатертью стол в гостиной. Это белый с золотым китайский сервиз из тридцати предметов (используются двенадцать), заледенелый графин с парой лафитничков, и только самостийное сало может оставаться на бордовой разделочной доске из сандалового дерева, когда-то привезённой товарищу сослуживцами из Индии.
Но главная особенность этого пира — поиск путей выхода из нестабильной экономической ситуации в стране и разрешение мировых политических коллизий. Кстати, если бы наутро мы помнили, как просто решаются эти проблемы, в мире давно бы наступил коммунизм. Но мы не помнили, и поэтому каждая последующая наша встреча была полна новых открытий и гениальных по своей простоте решений.
Но буквально на днях мы «споткнулись» на одной истории.
— Витя, — сказал товарищ уже после того, как мы решили, что делать с ракетами средней дальности, — как ты относишься к женщинам?
— Не понял, — ответил я. — Откуда ветер?
— Ну, насчёт любви, верности и всё такое…
— Не знаю, — ответил я, — это уже лет двадцать как не ко мне. А что тебя на старости лет вдруг такие вопросы мучить стали? С женой у тебя вроде всё хорошо…
— С женой хорошо, — сказал товарищ, — всё у нас ровно, достойно прожили жизнь. Без скандалов, даже голос друг на друга ни разу в жизни не повысили. Но не даёт мне покоя одна история. Всё думаю, может что-то нам с супругой в жизни не досталось.
Вообще не понимаю, — сказал я, — страстей шекспировских не хватало? Да полно — тебе позавидуют миллионы мужиков, а жене твоей — миллионы женщин. «На свете счастья нет, но есть покой и воля». Неужели седина в бороду, бес в ребро?
-Нет, — сказал товарищ, — послушай. В Афгане у меня в разведроте был цыганёнок. Уж не знаю, как он вообще в армию попал, да ещё в зону боевых действий, но факт есть факт. Служил исправно, хитрый был, изобретательный. Душманов сквозь горы чуял, несколько раз спасал ребят только за счёт интуиции. Говорил: «Там засада». Вызываем вертушку — точно. Но дело не в этом.
Где-то через полгода на подходах к КПП появилась девчушка — лет пятнадцати. Приказали лечь, обследовали на предмет пояса шахида, караульный жестами показывает: мол, чего надо? Позовите, говорит на чистом русском, Стево — так цыганёнка по документам звали, а мы — Стёпой. Караульный охренел: «Ты кто такая?». «Я, — говорит, — жена его, Джофранка, из СССР приехала, буду рядом с ним всё время его службы».
Товарищ набил трубочку, раскурил.
— Привели её ко мне. Какая ты жена, говорю, если тебе и шестнадцати нет? Она отвечает, что, мол, у них свои законы, и как только «эти дни» в первый раз начинаются — девушка готова к замужеству. Вызываю Стёпку. Пришёл, встал по стойке смирно, даже виду не подаёт, что знает девчонку. А ту аж заколотило. И броситься к нему хочет, и понимает, что, если муж так себя ведёт, значит, нельзя. «Жена?» — спрашиваю. Кивает. Разрешаю им обняться и начинаю эту Джофранку пытать:
Как ты сюда добралась?
— Обычно. Сколько можно на поезде ехала, а потом на перекладных и пешком.
— А через границу?
— Если места знать, можно табором пройти, а я одна.
— А как нашла нас?
— Наш язык половина афганцев понимает, а узбекский, туркменский и пашаи, на которых они говорят, понимаем мы. А где вы находитесь, вообще не секрет. В Кабуле к милицейскому патрулю подошла, показала адрес на конверте — он мне показал.
-Конечно, история Джофранки звучала мистически, — продолжил товарищ, — и я позвал особиста-кагэбэшника. Тот ещё немного попытал девчонку, и мы решили первым же бортом отправить её в Союз, а до того момента выделили ей комнату в офицерском бараке и закрыли на замок. Но утром там её уже не оказалось.
— Она понимала, что мы её отправим из расположения в любом случае, — рассказывает товарищ, — и выбрала другую тактику свиданий со своим мужем. Прячась в горах, стала подстерегать Стёпку при выходах на боевые задания и шла за группой метрах в десяти. Уж мы и камнями в неё кидались, и пристрелить — конечно, так, для острастки — грозились, но она, как собака, шла следом, не слушая даже собственного мужа.
А затем началось удивительное. Видимо, по ночам, от нечего делать, она начала заниматься «разведкой». При этом заходила так далеко и забиралась так высоко в горы, что её информацию всерьёз начали ценить.
Однажды мы ждали большую «посылку» с техникой и боеприпасами. И она впервые с момента побега из барака снова прибежала на КПП. Потребовала вызвать меня и сообщила, что в километре в горах засели моджахеды с какими-то «трубами». По описанию я понял, что это, видимо, американские переносные зенитно-ракетные комплексы «Стингер», которыми душманы приноровились сбивать нашу авиацию. Попросил показать место дислокации зенитчиков на карте — девушка, ничего не соображая, посмотрела на неё как на пёстрый головной платок. Вызвал вертушку — те ничего не обнаружили. Постреляли по наиболее возможным местам расположения душманов — и всё. Делать было нечего. Я сформировал группу. Возглавил лично, а в горы нас повела Джофранка.
Несмотря на то что с момента тех событий прошло почти 35 лет, мой товарищ разволновался:
— Понимаешь, девчонка. Пятнадцать лет. А делать нечего. Карабкается впереди, как обезьяна, мы за ней. В результате вывела нас выше метров на пятьдесят — на плато, с которого позиции ракетчиков были видны как на ладони. Они прятались в расщелине и явно ждали наш борт с грузом.
— Дальше было просто. «Засыпали» душманов из подствольных гранатомётов, «пригладили» гранатами и «отполировали» плотным автоматным огнём. Уже спустившись, дали координаты вертушкам.
— После такого героического поступка Джофранки высылать её, отрывая от Стёпки, было совестно. Я дал им ту самую комнату в бараке на трое суток. Еду им носил дневальный. Выяснилось, что всё это время она жила в ближайшем ауле, приютила одинокая афганка, у которой моджахеды убили мужа. Два раза я пытался посадить Джофранку на самолёт в Союз. Оба раза она сбегала. В расположении части я не мог её оставить даже с медиками, и она по-прежнему уходила ночевать в аул. Утром приходила, дожидалась выхода Стёпкиной группы и следовала с ней.
Стёпка не дослужил до дембеля, — продолжил товарищ, — его группа попала в засаду. Ни его чуйка на этот раз не сработала, ни Джофранка не успела разведать. Их окружили и расстреливали практически в упор. Когда вторая группа пришла на подмогу, они увидели такую картину: Джофранка, вся в крови от ранений, закрыв собой недвижимое тело Стёпки палила из автомата в сторону засады. Душманы, заприметив вторую группу, уже ушли, но девчонка, меняя магазины, всё стреляла и стреляла… Случилось чудо. Несмотря на серьёзные ранения, из Стёпкиной группы никто не погиб. Оказав первую помощь, их в этот же день отправили в Союз. Носилки с Джофранкой стояли рядом с носилками Стёпки...
— И что, видел ты их после этого? — спросил я
— Три года искал, — задумчиво сказал товарищ, — Стёпку к Красной Звезде представили, а он не явился на награждение. Нашёл их случайно, в Туркменистане. Он — без ног: кости взрывом раздробило, пришлось ампутировать. Джофранка — в чёрном платке по самые глаза. Он — на самодельной тележке к кузнечному делу как-то приноровился. Она за ним — как хвостик: то лицо платочком вытрет, то ремни на культях поправит. Ну и дети — уже троих тогда наклепали, все девочки.
Мы помолчали.
— Знаешь, чем отличается сегодняшний человек от советского? — совсем не в тему вдруг произнёс товарищ. — Раньше все знали, что сопьются в своём колхозе, но на всякий случай мечтали стать космонавтами. Сейчас ощущение счастья — когда денег с получки хватает за кредит уплатить. А ты говоришь — миллионы позавидуют...
