Она ушла от него, в чём была, в халате и шлёпанцах. Всё кончено. И покачиваясь от пережитого сейчас кошмара, Марина побрела к подруге. Светка, критически обозрев подругу, потащила её сразу на кухню:
— Спокойствие, только спокойствие, — пробормотала Светка, — Пей, — приказала она и налила коньяку, — пей, сказала.
Оставив Марину на кухне перед стаканом коньяка, Светка начала названивать, по знакомым. Придя минут через двадцать, увидела то же: Марина сидела перед стаканом, совершенно не видя его. Светка осерчала:
— Тебе, что в рот влить? Так ведь можно и от стресса помереть. Пей, сказала! Ты себя в зеркало видела? Приведение! — Светка округлила глаза. — Сегодня ночуешь у меня, а завтра у тебя будет собственный дом! Ну, так, не дом — избушка, но жить можно.
С этого момента началась новая жизнь. Марина переехала, действительно в избушку, на краю города. Хозяева собирались её продавать, но об этом доме шла дурная слава, и никто его не покупал. Сменили уже не первого риэлтора, но как только покупатели приходили знакомиться к соседям, интерес сразу пропадал. Говорили и что привидения здесь живут, и даже нечистая сила!
А бабка Марьяна, делая страшные глаза, с большой охотой рассказывала, всем, лишь бы послушали, что мертвяки ходят. И ещё, глядя в расширяющиеся от ужаса глаза покупателей, добавляла подробностей, получая от этого просто таки физическое удовольствие.
Марину, бабка Марьяна, невзлюбила. Жиличка эта — сама как привидение. На лице одни глазищи, худющая и бледная. Тьфу. И разговаривать не стала даже, когда хозяева привезли Марину. Так, глядела из-за забора. Нарочно отвернулась, когда здоровались.
— Ну, хозяйничай, здесь, — сказали, вручая ключи Марине. — Тут и баня есть, колодец. Хочешь — можешь и огород засадить. Звони если что.
Заходя в дом, Марина стукнулась об притолоку и испугалась. Не понятно кому тихо сказала:
-Здрассти, — прошла, потирая ушибленный лоб в комнатушку.
Темно, пахнет пылью, окна, совсем слепые от грязи. «Помыть бы…», подумалось. И пошла в клеть, искать ведро и тряпку. Толкнула дверь, неуловимо знакомый запах, как в деревне.
Нащупывая на стене выключатель, задела, как показалось, руку. Сухую и морщинистую, как у деда. Испугалась, одёрнула, отскочила назад, запнулась об какое-то железо, загремела, покатилась кастрюля по лесенкам. Сердце заколотилось как бешенное.
— Так, спокойно, — громко заговорила, чтобы успокоится. — Кто тут может быть? Дом-то заперт был. И потом, ходили же с хозяевами, ни видели, ни кого.
Стараясь успокоиться, подышала, как учат на тренингах. И смело, вошла в тёмную клеть. Тихо. И выключатель сразу нашёлся. А свет включался постепенно, и в момент между темно и светло, боковым зрением увидела, как метнулся кто-то, большой, в окно.
Когда стало светло, даже рассмеялась над собой, но как-то судорожно получилось. Нет ни кого! И окошко — малюсенькое, да и закрыто. Кто бы мог, пролезть? Всё это стресс, как говорит Светка. Нашла и ведро, старинное, эмалированное с ржавыми пятнами, и тряпку. Заметила, что в клети вещей много старых, и непонятных, но решила потом рассмотреть. Сначала, помыть, вечер уже, а спать хочется не в пыли.
Скоро окна заблестели, в вечернем свете. Марина натёрла их газетой — до скрипа. Это там, в квартире, остались и перчатки и средства моющие, а здесь по старинке, газеткой и водой. Маникюр сразу облез, руки от газеты стали чёрными, в воде не отмыть, и кожу стянуло без крема. Но главное, тупое бездумье, и отрешённость. Кошмар, казалось, отступил немного.
С удовольствием поглядела на весёлые окошки , радостно сиявшие. И в доме, совсем другому стало. Дружелюбнее.
— Сейчас ещё полы помою, и хорош! Надо спать, — лихо распланировала она. — Так, ещё только полдня, — хмыкнула по себя Марина, — одна живу, а уже сама с собой разговариваю!
— Дык, ты со мной говори, девка.
— Так, так, — быстро затараторила Марина, — это мне кажется, это просто стресс!
Она прошлась по комнате, громко топая, чтобы отогнать наваждение.
— Правильно меня Светка заставляла коньяк выпить, — самой себе объясняла Марина, — а я дура, отказывалась, надо было напиться до бесчувствия, чтобы не казалось, чёрт знает что.
— Ладно, не боись, не обижу, — успокоительно пообещал кто-то.
«Мамаааа», — пронеслось в голове, мочевой пузырь сжался, и ноги подкосились.
— Главное, не сойти с ума. Буду петь! — И запела, голос звучал не уверенно, но она добавила громкости, чтоб вновь, чего не бывает, не услышать. С энтузиазмом и с песнями, быстро завершила уборку.
— Молодец, давно чистоты такой не было! — Похвалил кто-то Марину.
«Так, быстро спать, надо поспать, чтоб избавиться от морока этого. Это кажется. Светке завтра позвоню, скажу, чтоб коньяку привезла», — мысли опять поскакали, выделывая безумные коленца.
И не дожидаясь, когда совсем потеряет голову от страха, быстро выплеснула ведро, в огород, сполоснула руки в рукомойнике, и забралась в кровать — железную, с сеткой, шишечками и скрипящую.
Ватное, тяжеленное, старинное одеяло придавило, обдало застоявшимся холодом, и стало неспешно нагреваться. А нагревшись от Марининого тепла, щедро делиться жаром. Стало уютно, как в детстве, тревоги растаяли, глаза отяжелели, Марина ещё поворочилась, подоткнула одеяло и заснула.
Проснулась рано, на улице едва серело. Глянула в окно, и оторопела. Морок не прошёл, и обрёл плоть. У стола, в красном углу сидел, дед. Громадный, седой, не дедушка, а именно дед. Она потёрла глаза, привстала в кровати, и почти шёпотом сказала:
— Здрасти.
Дед повернулся, стул под ним скрипнул, как то жалобно и протяжно. Со смешком сказал:
— Здоровались, ужо.
И видя, что Марина начинает судорожно тянуть на себя одеяло, добавил:
— Не бойся, ты меня, — Дед улыбнулся. — Сказал, не забижу. Домовой тутошний. Спи рано ещё.
Не понятно отчего, но стало спокойно. Всё как то разом объяснилось, даже и не подумалось ей, что такого не бывает, заснула. Крепко, без сновидений.
*****
Постепенно, наладилась жизнь. На работе, договорилась, что будет работать дома. Дизайнеру, совсем не обязательно сидеть в офисе, чтоб творить.
Жили они с Дедом дружно. Любил Дед рассказывать, как раньше было, кто в доме жил, где бывал. Но показывался не всегда.
Марина от спокойной жизни расцвела. С соседями подружилась. Только бабка Марьяна, всё злилась, на Марину. Марина здоровалась, и помочь предлагала, нет, глазом сверкнёт, губы подожмёт, и зло скажет:
— Иди, иди, приблуда».
Марина расстраивалась, а Дед, осерчавши, как-то на Марьяну, всё заборы ночью повалил. Крику было! На Маринкиных ухажёров валила бабка Марьяна, всё свои беды. Слухи распускала, что по ночам к Марине в окно лазают мужики. Соседок настраивала, чтоб мужей берегли от паскуды этой.
Соседки хоть и береглись, но ухажёров не видели. Жиличка дома сидит, иногда на работу или в магазин, и нет её, домоседка. Плохого не скажешь.
Как-то утром позвонила Светка:
— Знаешь, — помедлила она, — твой, приходил. Требует, чтоб сказала, где живёшь.
— Не говори! — испугалась Марина. — Свет, не говори. Не надо.
Она уж и забыла, про него. Даже удивлялась, иногда, муж ведь, а как отрезало.
— Мириться не собираешься? — недовольно спросила Светка. — Поучила и хватит. Сказал, — Марина даже увидела, как Светка недовольно губы поджала, — что найти тебя хочет. Понял, мол, всё. Жить не может без тебя.
— Нет, — решительно сказала Марина, — нет, Света, я на развод подала.
— Ты, что, такие мужики на дороге не валяются! — Светка задохнулась от возмущения. — Богатый, красивый!
— Вот и забери. Мне не надо.
— Хм, ну-ну. — Недовольно усмехнулась Света. — Не пожалей только. Смотри, квартиры при разводе не получишь. В этой развалюхе, жить будешь?
— Мне нравиться. — Беззаботно ответила Марина. — Я, пожалуй, и куплю его. Хороший дом.
Дом будто понял, засиял окошками, встрепенулся. Половицы скрипеть перестали, и дверь стала закрываться легко. «И занавески бы повесить, кружевные» — подумала Марина.
— Баловство, это. — Дед, не преминул высказать своё мнение. — Хотя, красиво, будет. Жила тут, одна, — Дед вздохнул, — лет сто пятьдесят назад, такая же, как ты. Беспутная, — и поторопился добавить. — Хорошая. Из Польши, аж занесло. Певица. Всё пела, и хорошо — пела, и плохо — пела. Красивая. — Дед опять вздохнул, немного тоскливо.
— Расскажи, Дед, — заныла Марина, чувствуя, что интересная история. — Расскажи, мне, пожалуйста.
— Чего рассказывать то, красивая, на тебя похожа, или ты на неё. Не хорошо у неё всё случилось-то.
И всё, замолчал, сколько не просила, не говорил.
*****
В последнее время, странно изменилась бабка Марьяна. И слово «паскуда» исчезло из обращений к Марине. Разговаривать стала, расспрашивать про житьё Маринино. Почему вдруг сюда приехала? Что делать дальше планирует.
Марина радовалась. И соседки перестали косо смотреть. Они, конечно, знали, что у Марьяны язык — помело, но вдруг правду рассказывала? Марина помогала Марьяне, и по огороду, и в магазин. Всё налаживалось. И с хозяевами Марина уже договорилась. О покупке дома. Деньги будет отдавать постепенно.
Единственное, что огорчало — развод откладывали. Слушания назначали новые и новые. Время давали на примирение. Да и это, особенно не портило настроения, так отвлекало, от благостного всеобщего состояния.
Августовские ночи тёмные. Но зато звездопад во всей красе видно. Марина с Дедом сумерничали — чай пили. Свет не включали. В коридорчике горела тусклая лампочка. И вспомнилось, откуда то из детства, что надо непременно на падающую звезду желание загадать. Если успеешь, пока летит, то желание — сбудется. Хотя желаний сейчас не было. Всё хорошо — жила и жила бы так, тихо и спокойно.
Марина, не зажигая света, вышла на крыльцо. Посмотреть на звёзды. В городе их так не видно. Ломая кусты, кто-то шарахнулся от окон. Небольшая фигура, неуклюже пригибаясь к земле, спряталась за забором.
Утром Марина, увидела бабку Марьяну, подошла поздороваться:
— Здравствуйте, Марьяна.
Бабка, не уверенно посмотрела, пробормотала, и взгляд отвела, и, сославшись на дела, ушла в дом. Непонятно.
На следующий день, Марьяна, увидев из огорода, что Марина вышла, метнулась домой. Всё неделю, Марьяна бегала от Марины, даже столкнувшись, нос к носу на улице, или в магазине, отворачивалась, не здороваясь. Марина переживала, спрашивала соседей, всё ли хорошо с Марьяной? Соседки только плечами пожимали, старая, вот и дурит.
Вечером, за чаем Марина рассказала Деду, про Марьяну. Он только махнул рукой, ну её. И стал рассказывать про жителей, этой бывшей деревеньки, а сейчас городской окраины. Занимательно рассказывал, кто с кем дружил, как завёлся здесь цыган Гришка Слямзин . Купил дом. Тихо жил и одиноко, поговаривали, что приехал сюда раны душевные зализывать. И только начал Дед рассказывать, про душевные раны Гришки, как брякнуло в сенках, запнулся кто-то об ведро.
— Сходи-ка, посмотри Марина. Тихо только, — почти шёпотом сказал Дед. — Иди, иди.
Марина, на цыпочках, подошла к двери и резко распахнула. Жмурясь на яркий свет из комнаты, стояла растерянная бабка Марьяна.
— Подслушивала, старая? — грозно вопросил Дед, и встал из за стола. — Говори, Марьяна!
— Не сердись, батюшка, — у Марьяны подкосились ноги, — это не я, он меня заставил! — завопила по-бабьи.
— Толком говори. Кто заставил то? — Дед насупил кустистые брови.
— Муж ейный, — Марьяна ткнула пальцем в Марину. — Ищет, кто её полюбовничек! — и зло сверкнула глазами. — Пойду я, батюшка, — и поползла, попятилась по ступенькам.
— Ещё придёшь раз, не помилую. Денег дал тебе, старая?
— Не дал, обещал только, — заныла Марьяна, но поняла, что милуют, забубнила, — старая! Сам пень старый, завёл, молодуху. Паскуду.
Марина, стояла у двери, держась за косяк, молчала. От изумления и слов не нашлось. Обрадовалась, наивная, что бабка Марьяна приняла её. Так же молча, закрыла дверь. Села рядом с Дедом, и заплакала. Так обидно за злость бабкину и за подлость мужа!
Дед успокаивать не стал, просто руку на плечо положил.
— Да и Бог с ними, — разом успокоилась Марина. — Я ведь ни чего у него не прошу! Только развода.
— Ничо, ничо. Наладится всё.
*****
В последнее время Дед стал часто пропадать.Придёт Марина домой, а его нет. Грустно и одиноко дома без Деда. Сколько ни приставала к Деду с расспросами, он отмахивался:
— Некогда мне. Дела у меня.
А какие дела могут быть у домового? Вечером, перед чаем, Дед сообщил:
— В гости я. Сосед за домом присмотрит.
— Я это, — рядом с Дедом появился маленький старичок.
— Это Сёма, сосед-домовой. Всё хорошо будет, — успокоил Дед пропал.
— Сёма, а чай вы будете пить? — Марина с любопытством разглядывала соседнего домового.
— Чай я уважаю, — степенно согласился Сёма. — Наливай. И сахара по-больше — четыре ложки. А варенье есть?
— Какой сладкоежка! — улыбнулась Марина. — Угощайтесь, Сёма, — и пододвинула чашку. — А вы давно в деревне живёте?
— Да, почитай лет триста.
— И всё в соседях с Дедом? — осторожно продолжила Марина.
— Давно дружим. Спросить, что-то хочешь?
— Да, — призналась Марина, — Почему дом раньше плохим называли?
— Долгая история, — Сёма хитро улыбнулся, — а ты чаю-то подливай! Познакомились с ним, когда только дома стали строить. Раньше-то, как было? Дом ещё закладывается новый, а домового начинают с собой звать, на новое место. Кланяются ему в четыре угла, кто горбушкой, кто пирогами угощает и зовут на новый дом посмотреть, и не бросить семейство без пригляда. Это сейчас нас домовыми зовут, — Сёма шумно хлебнул чай, — а раньше — Доможилом, или Дедушко, уважительно — Хозяином. Без нас-то, оставалось хозяйство без догляда, скотина без присмотра. Хорошая хозяйка всегда угощение ставила. А если, — Сёма вздохнул, — дом бросали, то Хозяин — плакал. Этот дом и обходили за версту.
— Так, что этот дом бросили?
— Да, сейчас люди и не помнят, как надо правильно дом вести, — нахмурился Сёма. — Хозяева нынешние — пришлые, случайно в этот дом попали. Настоящие хозяева потерялись, перед войной ещё. А эти, — Сёма неодобрительно хмыкнул, — как, квартиру получили, дом бросили.
— Сёма, — осторожно начала Марина, — а может вы, помните? Лет сто назад, здесь жила певица, польская?
— Жила. Не любит Дед, историю эту.
— Расскажите, Сёма! — Марина умоляюще посмотрела на домового. — Так меня эта певица притягивает, как будто знаю её. А Дед молчит.
— Любил он её шибко. — Сёма вздохнул и решился, — Ну, ладно. Чаю-то, подливай. Да Деду не проболтайся. Она была Примой в Петербургской Опере. Красивая. И мужчины к ней сватались знатные, богатые. Но влюбилась без памяти в офицеришку. Всё бросила, и за ним, поехала. — Сёма досадливо махнул рукой. — Он предложение сделал. К маменьке повёз знакомиться. Всё по дороге рассказывал, как богат. Да ей то, всё равно было, лишь бы с ним. А как нашу деревню проезжали, заболела она. Простыла, и лежала без памяти. Он её обокрал и бросил, на постоялом дворе. Когда она очнулась, хозяин с неё за постой просит, за лечение. Стала она у него посуду мыть, отрабатывать. Поселилась в доме в этом, у Марфы. Хорошая женщина, приняла её, эту пани Гржибовски, как дочку. Потом, к ней помещик сватался, тутошний. А ей уж всё равно было за кого идти. Вышла она за него, да тосковала всё. Так и истаяла она словно свечка, совсем молодая.
— Да, жалко её. А почему…
— Всё спокойно у вас? — Дед появился внезапно, и подозрительно посмотрел на притихших Сёму и Марину. — Сплетничали?
— Нет, — Сёма стал поспешно оправдываться, — чай вот пили.
— Знаю, сплетничали. Ладно, спать пора, — сурово спросил Дед, и усмехнулся в бороду.
— Пойду я. Покойной ночи, вам. — Сёма поклонился и пропал.
— Про певицу спрашивала? Не утерпела? — уже не так грозно спросил Дед.
— Не могу я уcпокоится, с тех пор как ты рассказал мне о ней. Почему не знаю, — виновато сказала Марина.
— Правнучка ты её.
— Как? В семье ни кто не говорил! А мне снилось! — она обрадовалась, и обняла Деда. — Что я пою. А бабушка даже в школу музыкальную не пустила, нет и всё, — вспомнила и расстроилась Марина.
— Похожа ты на Агнессу, вылитая она, — тихо сказал Дед, — красавица. А не говорили, потому что нельзя раньше было. Бабушка и боялась всю жизнь, что не из рабочих. Спать пора, — Дед опять перевёл разговор, — свет туши, да ложись. Рано ведь встаёшь завтра?
Сон не шёл. Марина ворочалась на скрипучей кровати, и представляла, как прабабушка её здесь спала, как привыкала к новой жизни. И замуж пошла, от безысходности. Расстроилась и заснула.
Сначала не поняла, думала сон, но когда на неё посыпалось стекло -вскочила, заметалась по комнате, забыв, где выключатель.
— Тапки надень, обрежешься, — Дед остановил её метания. — Разбил окно, поганец!
Марина остановилась, ещё не в силах увязать кто и зачем разбил, нашла тапки и накинула халат. Подошла к окну, пытаясь разглядеть в темноте поганца.
— Дед, а кто там? — прошептала в темноту.
— Марина! — пьяно растягивая слова, кричал муж. — Открывай, зараза!
— Уходи! — пытаясь унять дрожь, крикнула в разбитое окно Марина.
— Ах, ты, стерва! Ещё со мной не развелась, а уже мужика привела! Открывай!
— Уходи, Максим, — сухо ответила Марина.
— На! — ещё окно брызнуло осколками. — Сейчас доберусь до тебя, покажу тебе кто твой мужик!
— Дед, я боюсь его! — шептала Марина. — Он пьяный совсем дикий. — Марина искала глазами Деда. — Дед, — в панике закричала она.
— Тут, я. — Дед положил тяжёлую руку на плечо, самого его не было видно.
Стало тихо. Марина выглянула в окно. Порезалась, зацепившись за осколок стела, плечом. Надо бы подмести, а то стёкла сколько. И окно закрыть, ночи уже холодные. Простыми мыслями Марина, пыталась отгородиться от того, что произошло. Не думать про это, не допускать страха до себя, подмести, прибрать, и забыть. Но Марина знала, что Максим, так быстро не успокаивается.
— Дед, он ушёл? — она попыталась выглянуть в окно.
— Нет, — Дед поймал её за рукав.
— Что делает? — захлестнул страх. — Дед, где он? Боюсь, боюсь!
— С тобой ведь я, — Дед прикоснулся к плечу, — не бойся.
В сенках, полетело эмалированное ведро. Было слышно, как Максим чертыхаясь, пнул, его вниз по лестнице. В дверь ударили чего-то очень тяжёлым. Ещё, и ещё. Полетели щепки, дверь не выдержала, с сухим треском, сломалась. Это раззадорило Максима, он с остервенением и надсадным «ух» крушил колуном по обломкам двери.
— Щас, Маринка, — Максим сдувал капли пота с кончика носа, — и тебе достанется! И мужику! Щас, — в предвкушении протянул он, — угощу вас топором!
Намахавшись, он встал, опершись на колун, и с вызовом посмотрел на Марину.
Марина поняла, что стоит, уцепившись за спинку кровати. Костяшки побелели от напряжения. К ней подошёл Дед и успокаивающе положил руку на судорожно сжатые пальцы. Он стал выше. В костюме, без бороды и молодой. Если бы не голос, она не узнала бы его.
— Давай встретим гостя, как полагается, Марина, — сухо сказал Дед. — Ну, проходи, раз пришёл. — Он кивнул Максиму.
Максим, от неожиданности, пошатнулся, отступил назад. Колун упал с глухим стуком.
— И пройду! — Дёрнул губой Максим. — Ты, что ли, хахаль? Не похож. — Он оценивающе посмотрел на Деда. — Бабка, говорила, что старый. Или уже нового завела? — Максим пытался скрыть неуверенность.
— Ты проходи. — улыбнулся Дед. — Не убрано тут у нас, да гостей не ждали.
— Я муж, — разозлился Максим. — А вот ты кто?
— Мы разводимся! — Марину захлестнула злость. — Проваливай. В суде встретимся.
— Ты, Марина, в мужской разговор не вмешивайся, — Дед легонько подтолкнул её в кухню. — Приберись, чай поставь, а мы потолкуем.
— О чём? — злость душила, и требовала выхода.
Марина даже и не подозревала, что может испытывать таки чувства. Ей хотелось расцарапать Максиму лицо, руки. Ударить его. Неужели, она так может? Но пережитый страх требовал мщения.
— Ненавижу! — прошептала она.
— Иди, Марина, — Дед опять её подтолкнул. — Не бабье дело в мужской разговор мешаться.
— Бабье! — возмутилась она, махнула рукой и пошла в кухню. Всю злость выместила в уборке. Гремела и стучала. Нарочно двигала стулья, брякала ведром, от веника только клочки летели. Но уборка, всегда действовала на неё успокаивающе, смела осколки, камни выкинула. Простынями затянула рамы, и перестало тянуть холодом. Шторки задёрнула и успокоилась. Закипел чайник, Марина, по привычке поставила две чашки, сахар, варенье. И позвала:
— Дед, чай готов, иди скорее.
— Вот и молодец, — зашёл привычный Дед. Сел на любимое место. — Наливай, хозяйка!
— Ой, — вспомнила Марина, — а этот где? Забыла, пока прибиралась.
— Всё. — Улыбнулся Дед. — Ушёл он. Больше не вернётся. Все бумаги подпишет.
— А что ты ему сказал? Как я напугалась, — Марина затараторила, снова испугавшись. — Дед, а ты какой был! Не узнала тебя! А что ты сказал ему?
— Не бабье дело.
Марина хотела обидеться на «не бабье дело», но Дед, начал рассказывать:
— Агнесса, тоже вспыльчивая была, — он вздохнул. — Правда, после болезни, бегства, — Дед мотнул головой, — жениха, стала безразлична. Только когда дочка родилась, улыбаться стала. Всё время с ней по-польски говорила, песни ей пела. Муж сколько не просил, ему ни когда.
— А почему умерла?
— Застудилась шибко, вот и стаяла как свечка. Муж так больше и не женился, всё время с дочкой был. Жениха хорошего выбрал, счастливо жили, да не долго.
— Господи, а с ней что стряслось?
— Да революция, что стряслось. Бабушка не рассказывала?
Так и проговорили до самого рассвета.
Через месяц Марина стала домовладелицей. Суд прошёл, просто и быстро. Максим не явился, пришёл адвокат с подписанными бумагами. Через полчаса Марина вышла из здания суда свободной.
— Дед, у нас сегодня праздник! — Марина пришла с тортом и цветами. — Дед! — позвала ещё раз
Но в доме тишина, Деда нет.
— Опять, какие-то дела, загадочные, — проворчала и поставила чайник. — Ну, Дед, я тортик купила, любимый твой, давай чай пить!
Тишина.
— Дед придёт, — успокоила себя Марина, — сейчас чайник вскипит, и придёт. — Она вздохнула. — Вот опять сама с собой говорю. Ну и ладно, я ещё и петь буду, громко!
— Думаешь, испугаюсь, пения твоего, — Дед появился сразу за столом, — некогда чай сейчас пить. Собирайся. Жениха тебе нашёл.
Автор: Галина Шестакова
