И какого чёрта? Этого только мне не хватало. Ко всем свалившимся на голову проблемам. Хорошая же была идея, съездить за город старой дружной компанией, расслабиться. Нет, догадался кто-то пригласить на шашлыки Любу.
Я ничего не имею против неё, но она взяла с собой шестилетнего больного сына.
Сейчас в меня полетят камни. Я не люблю неполноценных детей. Не могу смотреть на это. Сердце разрывается от безысходности и бессилия. Я начинаю спорить с Богом. Теряю покой в душе.
Оно мне надо? Особенно, на природе, в лесу, возле реки. В один из чудных воскресных дней, когда золотая осень дарит земле последнее уходящее тепло и тишину. И так хочется побыть наедине с собой, когда «весь мир с тобой в раздоре». Найти ответы на мучившие тебя вопросы.
Даунёнок сразу заполнил собой всё пространство. Мальчик был похож на любопытную мартышку. Слов «нет и нельзя» он не знал. Его нечленораздельное мычание раздавалось одновременно со всех сторон.
Мы едва успевали спасать разложенные на покрывале продукты и оттаскивать его от костра. Люба от воспитательного процесса временно отстранилась. Её можно понять, но о вожделенном отдыхе пришлось забыть всем.
В конце концов, доведя всех до истерики, и заметив меня, сидящую на бревне у реки, даунёнок забрался ко мне на колени. Я, тяжело вздохнув, осторожно обхватила руками хрупкое тельце и стала рассказывать какую-то ерунду, пытаясь хоть на время удержать его на одном месте и дать возможность остальным спокойно передохнуть.
Мы смотрели на тёмную сонную воду, отражающую небо с пушистыми облаками. Прислушивались к шелесту листопада при редких порывах ветра. Любовались пожелтевшей листвой. Мальчик откинул голову мне на плечо. Я инстинктивно потянулась губами к его затылку, поцеловала, как целовала когда-то своего сына и он засиял.
Вы не замечали, что маленькие дети, неважно, свои или чужие, пахнут всегда одинаково? Беззащитностью и доверием. Сладкой манной кашей. Детскими игрушками и разлитым какао. И нашими собственными несбывшимися мечтами, оставшимися за нарисованной дверью в каморке Папы Карло.
Сашка, так звали даунёнка, внимал каждому моему слову. Я рассказывала про смешную растрёпанную Сову, которая сидела на огромном дереве. Она была, конечно, красивой и умной. Про неутомимую труженицу Пчелу, раскачивающуюся на соседней травинке. Ах, как она кружилась над ромашкой! Про гордого осторожного Оленя, притавишегося в кустах на другом берегу. Разве ты не видишь дивные рога сквозь листву? Смотри, вон там…
Каждый раз, когда я протягивала руку, чтоб показать то место, где, по моим предположениям мог находиться очередной сказочный персонаж, даунёнок звонко смеялся. И тут же беспокойно хватал мой локоть, возвращая на прежнее место, требуя, чтобы я продолжала его обнимать. Я снова целовала шелковые редкие пряди на его затылке, слегка покачивала из стороны в сторону и продолжала сочинять небылицы.
Я не знаю, сколько времени мы так просидели, но вдруг поймала себя на мысли, что не хочу возвращаться к друзьям. Мне было спокойно. С даунёнком я не чувствовала себя одинокой. Не надо было надевать маски или делать того, чего не хотелось. Он каким-то непонятным образом, согревал меня.
Когда я замолкала, Сашка недовольно поворачивался, щуря узкие припухшие глазки, и я звонко чмокала его в нос, боясь, что он догадается, о чём я думаю.
За что Всевышний наказывает их? Почему такие дети приходят в наш мир обречёнными от рождения? У этого мальчика -дауна было золотое сердце. Он так чутко отзывался на ласку, что у меня запершило в горле.
Это не Я успокаивала его у реки, это ОН возвращал покой моей истерзанной уставшей душе. Он меня жалел. Я ощущала это на физическом уровне. И вся накопившаяся за последнее время боль и обиды, сидящие в сознании натянутой до предела пружиной, вдруг сорвались и зазвенели хлынувшими слезами.
Сашка соскочил на землю и стал быстро жестикулировать руками. Он показывал мне на дерево, где сидела Сова. И на противоположный берег с Оленем в кустах. Топая ножками, рассеянно смотрел на траву, пытаясь найти улетевшую Пчелу. Я плакала и глупо кивала головой.
«Ова?» — спрашивал он. Да, там сидит Сова.
«Лень?» — вглядывался вдаль. Да, Олень стоит в кустах и смотрит на нас.
«Ила?» Да, хороший мой, Пчела качается на цветке.
Хотя, откуда бы ей взяться в сентябре? Ты не знаешь? И я не знаю.
Ничего не знаю и не понимаю в этой жизни. Вот за что тебе такое выпало? За что? Чем там так занят этот серьёзный дядечка, на небесах, который всё видит? И почему он часто отворачивается от меня самой? Обними меня крепче, малыш. Мне так плохо...
Сашка снова взобрался на колени, уже лицом ко мне, обнял и стал неумело целовать. «Аля орошая… оро-о-оша-а-яя»... Прижимался нахмуренным лбом к моему подбородку, гладил растопыренными пальчиками мои мокрые щеки. «Аля пачет».
Милый мой даунёнок. Хорошо, что ты не всё понимаешь. Аля- просто стерва, забывшая о том, что действительно важно, а что-нет. Циничная холодная сука. Тебе вон как досталось в жизни, но ты умеешь радоваться. Ты прости меня, малыш, прости.
Я украдкой вытирала слёзы, боясь перепугать его. А он тяжело вздыхал и снова ластился ко мне, как преданная дворняга. И молчал, постоянно проверяя, не забываю ли я его обнимать. Нам никто не был нужен.
Солнце начало садиться за верхушки высоких сосен. Чуть тронутый золотом лес кутался в прозрачные сумерки. От реки повеяло свежестью и прохладой. Сколько величия и красоты было в окружающем мире. И как он был прекрасен, этот мир, не раздираемый людскими страстями, суетой и мелочностью.
Я осторожно взяла даунёнка подмышки и стала кружить. Как кружила раньше своего сына. Сашка громко и счастливо смеялся, а когда, выбившись из сил опустилась на траву, тут же взобрался на меня и стал беспокойно озираться по сторонам.
А вы что хотели? Мы оставили без присмотра на целых десть минут Сову, Оленя и Пчелу. И нам следовало бы проведать их. Сейчас пойдём, хороший мой. Какие шашлыки? Какие друзья? У нас были дела поважнее.
Мы снова пошли к реке. Даунёнок радостно занял своё место. «Асказывай, Аля, про Ову, Еня и Илу!». Я прижала его к себе, боясь, что ему надоест, и он убежит к матери. Словно услышав мои мысли, даунёнок накрыл кольцо моих рук своими маленькими ладошками. И притих. А как ещё он мог выразить переполнявшие его чувства?
«Аля-орошая! Аля оро-о-шаа-яя!!!»
Сашка, ты и, правда, думаешь, что я хорошая? Он быстро закивал головой. И, на всякий случай, больно ущипнул меня за ногу, чтоб я не забивала себе голову разной ерундой, а помнила, что его надо иногда целовать. Какой хитрец. Целую.
Андерсен был неправ. Осколки зеркала, разбитого злыми троллями, никогда не попадают в детские глаза.
Чёрствыми и бессердечными становятся только взрослые люди. С годами они ожесточаются всё больше и больше. Разучиваются смеяться, когда им хорошо, и плакать, когда больно. Стесняются быть искренними и выражать свои чувства. Не воспринимают тех, кто не похож на остальных. Предают слабых.
Отворачиваются от ущербных.
Я — не исключение.
Прошёл месяц после нашей поездки. Я скучаю по своему любимому даунёнку. И теперь ищу повод, чтобы снова его увидеть.
Нам это нужно обоим, особенно — мне!
