Когда Иван Николаевич Захаров, слесарь районной «Сельхозтехники», усталый и чумазый, под вечер приходил домой, тоненькая проворная Маня подавала ему таз с теплой водой.
— Спасибо, доченька, — благодарил он и добавлял в сторону жены:— Помощница растет. Аккуратная. В мою породу. Не то что твой Мишка…
— Да будет тебе похваляться-то, — отвечала жена, — Мишутка весь в тебя, увалень.
— От суеты проку мало, — говорил муж, и на этом разговор о том, чья «порода» лучше, прерывался.
Действительно, Иван Николаевич все делал медлительно, как будто бы лениво, но зато добротно. Был он мастером-самородком на все руки: и стол сделает, и часы починит, и полы покрасит, и резную шкатулку из фанеры выпилит так, что заглядишься. Обычно отцы любят сыновей, считая их наследниками своей фамилии, а Иван Николаевич больше любил дочь.
Училась Маня хорошо, но изредка мелькали и тройки. Мать была довольна: «Двоек нет, и ладно, — говорила она, — все равно в ученые не выйдет…» «А это как сказать, — возражал ей муж. — Ты, Поля, дальше своего хозяйства ничего не видишь…»
Иван Николаевич вошел в горницу и, сев на стул, устало вздохнул
— Дочь спросила:
— Папа, а что такое новатор?
— Ну, это который новое внедряет.,. Вперед идет.
— Отличник, значит?
— Вроде этого. Старайся и ты, дочка.
Маня грустно вздохнула.
— Я и так стараюсь, да у меня не получается.
«Но как же все-таки добиться того, чтобы по всем предметам было отлично?..— задумалась Маня. — Трудно. Очень трудно. Но, наверно, можно? Ведь учится же на одни пятерки Витька Моргунов. И я не меньше его сижу за уроками. Но ему мать помогает, бухгалтерша. Небось, арифметику назубок знает. А я разве не могу так же постараться? Вот бы папа доволен был, если бы я грамоту получила!..»
С этого знаменательного дня у Мани появилась новая мечта. Приходя из школы домой, она сейчас же садилась за уроки, а мать ее укоряла:
— Маня, чего ты опять в книги уткнулась, глаза испортишь. По радио передавали, что ученики после школы должны голову проветривать.
— Я, мама, уже проветрилась, когда из школы шла, — отвечала дочь и не вылезала из-за стола до тех пор пока не выполнит заданий.
Все у нее шло хорошо, но по математике встречались замысловатые задачи. Заметив, что дочь задумалась над задачей со схемой, отец подал ей рулетку:
— А ну, вымеряй дом. Соображай на практике.
Маня долго ползала на коленях по полу, стараясь измерить комнаты с точностью до миллиметра. Потом она начертила схему дома, и трудная задача стала совершенно понятной. А когда встретилась задача о пробеге автомашин, отец сказал:
— Приходи, дочка, ко мне на работу. Вместе покумекаем…
Маня ходила в мастерские, ездила на разных автомашинах, высчитывая расстояние и скорость. И трудные задачи становились интересными, ясными.
Четыре учебных четверти в этом году показались Мане длинной крутой лестницей, и восхождение по ней шло медленно, трудно. Иногда ей казалось, что она вот- вот оступится и окажется где-то на серединке. Но Маня работала с горячим упорством и карабкалась все выше и выше. В ее дневнике чаще стали появляться пятерки, и если раньше она подавала дневник один раз в неделю, по воскресеньям, то теперь она показывала его каждый раз, как только получала пятерку. Отец хвалил ее, поглаживая по голове шероховатой рукой: «Старайся, доченька, старайся». Глядя на его жилистые руки, на усталое лицо с запавшими щеками. Маня думала: «Папе тоже, наверно, нелегко… И мама много работает… Буду и я еще больше стараться, чтобы им полегче было…»
Но последняя четверть учебного года показалась Мане особенно тяжелой. И вот наконец наступил последний день школьных занятий. В четвертый класс пришел директор школы, Петр Карпович, молодой, черноволосый, с ромбиком на груди. Войдя в класс, он так пытливо посмотрел на детей, словно хотел строго сказать: «Я ведь все про вас знаю…» Дети боязливо притихли и потупились, а директор лукаво улыбнулся и заговорил добродушно, весело. Поздравив детей с благополучным окончанием учебного года, он пожелал им хорошо провести лето.
— За отличные успехи в учебе и примерное поведение награждаются грамотами Виктор Моргунов и Мария Захарова, — сказал директор торжественным голосом.
Маня вздрогнула и опустила глаза. Все смотрели на нее, и ей стало вдруг стыдно. «Хоть бы Витьку первым вызвали…» — подумала она, придерживая под партой букет цветов.
— Маня, подойди к столу, — позвала ее Клавдия Ивановна.
Обычно учительница называла детей по фамилии, а сейчас назвала Захарову ласково, по имени, как зовут ее дома. «Ах, не уговорились мы с Витькой, кому его букет, а кому мой…» — встревожилась Маня. «Иди, иди. Чего же ты…» — зашикали ученики, поглядывая на нее с завистью и удивлением. Слегка прижимая букет к груди, чтобы не запачкать белый фартук, Маня робко подошла к столу и замерла в напряженном ожидании. А директор что-то еще говорил, но слова его мгновенно таяли, не оседая в памяти у Мани. Жестикулируя, Петр Карпович взмахнул рукой в сторону Мани, и ей показалось, что он отдает грамоту. Девочка протянула руку навстречу, но тут же отдернула ее и покраснела. Заметив смущение ученицы, Петр Карпович улыбнулся и подал ей грамоту:
— Поздравляю вас, Захарова Мария.
— Спасибо,—еле слышно, с перехваченным дыханием ответила Маня и, приняв грамоту, положила букет на стол перед учительницей. Петр Карпович хотел было пожать Захаровой руку, но она резко повернулась и торопливо пошла к своей парте, пунцовая, энергичная, сияющая. «Покажи… Покажи…» — зашептали дети, склоняясь к ней из-за парт. Маня сунула грамоту в портфель и села.
И как только прогремел звонок, первая выпорхнула из класса…
Сначала Маня бежала по глубокой борозде, возле изумрудно-зеленой ржи. А потом приостановилась у кукурузного поля, на котором недавно пробились на свет маленькие фонтанчики молодых растений.
Маня свернула налево и побежала в обход по заболоченному лугу. Под ногами просачивалась вода. Бежит Маня да нет-нет и остановится, заглянет в портфель: там ли грамота? Там. Вон выглядывает уголок с золотисто-алой каемочкой. «Ой, как папа-то обрадуется!» — думала Маня, ускоряя бег. Забежав домой Маня прикрепила грамоту на стене, и с нетерпением стала ждать папу с работы.
Сняв сапоги и войдя в горницу на цыпочках, Иван Николаевич увидел на стене, похвальную грамоту дочери.
— Ишь ты, — тихо усмехнулся.
— В отца пошла, — услышал он из кухни довольный голос жены.
Иван Николаевич подошел к дивану, на котором спала дочь. Рыженькие волосы разметались по подушке, на щеках играл румянец, губы разомкнулись. Дышала ровно, спокойно.
Чуть-чуть коснувшись рукой до головы дочери, Иван Николаевич прошептал:
— Подсолнушек мой… Умаялась…
