Окно Вовастиковой комнаты выходило на передний край обороны Малой земли. Ничем другим в своей жизни Вовастик похвалиться не мог. Учился Вовастик слабо, даже крепким троечником не считался. Стихов на конкурсах не читал, в школьном хоре не пел, марки не коллекционировал, самострелы и рогатки не мастерил, в драках не участвовал, кнопки учителям не… Таких «не» у него было до бесконечности. Он даже в девчачью раздевалку на физкультуре не подглядывал. То ли стеснялся, то ли боялся быть застуканным.
И в спорах на тему «кто круче», говоря современным языком, единственным аргументом Вовастика было: «Мое окно выходит на передний край обороны Малой земли». Впрочем, это достоинство Вовастика звучало крайне неубедительно. Передний край – это что-то вроде экватора. Подразумевается какая-то линия, на глобусах-картах вполне видная, а на деле нет ее. Так же и с передним краем — такая же земля, асфальт, дома, как и во всем городе. Да и окон, выходящих на эту линию, полным-полно. Совсем не эксклюзив, увы. Но однажды…
Однажды по этой самой линии кто-то расставил флажки. Флажки из бетона, почти в рост взрослого человека, метров через сто друг от друга, выкрашенные в белый цвет, с ярко-красной звездой на каждом. Линия материализовалась. Стала осязаемой. Белые краснозвездные флажки теперь четко обозначали передний край от моря и все дальше, дальше, они пересекали проспект Ленина и карабкались наверх, к пологому Навагирскому хребту. Дабы знал теперь каждый новороссиец и приезжий, что, подойдя к вот такому флажку, он оказывался там, где еще совсем короткий срок для истории назад свистели пули, рвались бомбы, со звериным рыком в кровавой рукопашной сходились воины. Где 225 дней и ночей «наши» противостояли «ненашим». И выстояли! И победили!
А потом – и вот это самое главное – на переднем крае выстроили монумент. На небольшой площади, что попадала в перекрест прицела проспекта Ленина и улицы Черняховского.
Именно на эту площадь выходило окно Вовастиковой комнаты. Как открывали памятник, Вовастик не видел. Когда он возвращался из школы, монумент усеянный у подножья венками и букетами, предстал перед ним во всей красе. Огромная бетонная глыба, означавшая Малую Землю, и вросший по пояс в эту землю матрос. Опершись левой рукой на подразумеваемый бруствер, напрягшись обнаженным могучим торсом, правой рукой матрос размахнулся, держа в ней РПГ-40. Или еще какую гранату, Вовастик точно определить не мог.
И столько силы и неудержимости было в фигуре матроса, таким мужественным и неустрашимым выглядело его лицо, что Вовастик сразу уверовал: именно такими были малоземельцы. А раз они были именно такими, то теперь понятно, отчего гитлеровцы оказались бессильны против них… Придя домой, Вовастик, перед тем как пообедать и усесться за ненавистные уроки, решил еще раз полюбоваться монументом, уже из своей комнаты. И с восторгом обнаружил, что матрос смотрит прямо в его окно. Вовастик даже захлопал в ладоши от радости. Вот уж свезло, так свезло. Ни выше, ни ниже, а точно в его окно. Ни у кого из одноклассников такого нет, да и быть не может!
Когда первая волна радости улеглась, что-то во взгляде матроса Вовастику показалось подозрительным. Он смотрел на Вовастика не просто, а… несколько укоризненно. С чего бы это вдруг? Ого, матрос еще ко всему прочему и брови нахмурил. Совсем не хорошо! Кто же захочет, чтоб в его окно смотрели таким неприязненным взглядом.
— Привет! – попытался исправить ситуацию Вовастик. Он даже улыбнулся матросу и помахал рукой.
— И тебе привет! – услышал Вовастик.
Матрос не открывал рта, даже не шевелил губами. Да и окошко было закрыто, и тем не менее «привет» Вовастику не послышался.
— Это ты сказал? – удивился Вовастик.
— Я, кто же еще, — матрос едва заметно кивнул. – Или ты не ко мне обращался?
— А..., — Вовастик не сразу нашел, что ответить. – Я ведь просто так… Я и не думал, что ты можешь… Я… я хотел узнать, почему ты на меня так смотришь?
— А я на обманщиков по-другому и не смотрю, — матрос вздохнул. – Не повезло мне: смотреть в окно обманщика – это крайне неприятно.
— Ты про двойки, что ли? – скис Вовастик.
— Про них, — снова кивнул матрос.
Накануне, в понедельник, Вовастик сподобился получить аж три двойки. И если одна двойка вызывала у родителей недовольство, а две – праведный гнев, то три – это уже был явный перебор. Правды ради следует сказать, что «банан» по пению полноценной двойкой не считался… бы… Но в комплекте с еще двумя…
В течение последнего урока Вовастик очень красочно представлял картины родительского возмездия за халатное отношение к учебе, и сильно горевал по этому поводу. А вот сосед по парте, раздолбай и еще больший двоечник Гришка Бекешин, в это же самое время унынию не предавался. Не до того было, Гришка профессионально, при помощи иглы и ногтя, выводил из дневника первую на этой неделе двойку по ненавистному языку. Русскому. И здорово у него получилось! Вместо красной цифры и витиеватого вензеля училки – пустая графа без видимых следов зачистки. Вовастик никогда раньше такими вещами не занимался, но сегодня задумался.
Двойку по пению было решено оставить. Так меньше внимания привлечет. Родители в дневник посмотрели, отчитали больше по привычке и оставили Вовастика в покое…
— Ну, и кто ты после этого? – сурово поинтересовался матрос.
— Ага, умный ты очень, — Вовастик дернул шпингалет и открыл окно. – Мне знаешь как влетело бы!
— Конечно, — согласился матрос, — ты правильно поступил. Хорошее оправдание обману. А еще можно в эти графы пятерки подрисовать.
— Пятерки, — заинтересовался Вовастик.
— Конечно! Нарисовал – и герой! – матрос даже перестал хмуриться. – Как же я раньше не сообразил. Мне так же можно было поступать. Товарищи пусть воюют, а я в окопе насечки делаю на прикладе.
— Какие еще насечки? – удивился Вовастик.
— На память об уничтоженных врагах. Убил фашиста – сделал насечку. А ведь можно и не убивать. Никто же проверять не станет. Да и вообще в бой не ввязываться. Ведь могут ранить, а то и убить. Пусть уж другие погибают. Так что ты молодец, Вовастик!
— Сейчас ведь не война, — дрогнувшим голосом возразил Вовастик, — я бы на войне…
— Ты и без войны слабину даешь, — оборвал его матрос. – А война, Вовастик, она слабых сразу выявляет. На войне долго храбрым притворяться не получится.
— Ты с кем тут разговариваешь? – приоткрыла дверь в комнату мама.
— Ни с кем, мам. Я просто стих учу вслух, — выпалил Вовастик.
— Ну, учи, не буду мешать, — кажется, мама не особо поверила.
— Вот, опять обманул, — подал голос матрос.
— А мне надо было сказать, что с памятником беседую?
— Хоть бы и так, — матрос тряхнул головой, сгоняя голубя с бескозырки.
— Э! Погоди-ка! А откуда это ты знаешь, как меня зовут?
— Я про тебя все знаю, — матрос явно не шутил. – Ну, так что со стихотворением делать будем? Задан стих, или так – ляпнул языком?
— Задан, — скривился Вовастик. – Ужасная пора, очей очарованье…
— Унылая пора, — поправил матрос. – Надо выучить!
— А…
— Само собой, — чуть заметно улыбнулся матрос, — война войной, а обед по расписанию.
— Я не о том, — Вовастик потер переносицу. – Как мне тебя… Вас называть.
— Зови Матросом. И можно на Ты.
— Ну, имя-то у Вас… у тебя быть должно.
— Имен у меня, Вовастик, много. И Цезарь Куников, и Николай Сипягин, и Михаил Корницкий, и Ботылев, и Старшинов… Слышал про таких?
Вовастик согласно кивнул. Уж кого-кого, а героев тех страшных боев он знал назубок.
— Я и не сомневался. Отправляйся обедать, а потом за уроки. И несчастное лицо делать не обязательно. Считай, что это бой! Твой первый бой.
За уроками Вовастик просидел до прихода папы. Сначала стих выучил, Матросу прочел. Следом остальные предметы. Ох, и нелегкое это занятие – учиться. Особенно, когда ты к пятому классу учиться так и не научился. Когда учителя на тебя уже давно махнули рукой и трояки ставили только из жалости. С натяжкой.
Так хотелось плюнуть на все, затолкать эти ненавистные книжки и тетрадки в портфель и заняться чем-нибудь более интересным. Но нет, за Вовастиком строго наблюдал Матрос – все героические малоземельцы в одном лице. Они бы не одобрили такого малодушия.
Когда Вовастик домучил математику, то обнаружил, что за ним наблюдает не только Матрос – через приоткрытую дверь на него смотрели две пары округлившихся родительских глаз. Как это такое может быть?! Сын сам, без принуждения делает уроки. А не изучает недра собственного носа и не гоняет на столе в хоккей при помощи бумажного скатыша и линеек…
— Не иначе натворил что-то, — предположил папа.
— Я вчера два «банана» в дневнике вывел, — сознался Вовастик.
— Целых два! – всплеснула руками мама.
— Третий не стал, — Вовастик был готов к любому наказанию.
— Ну вот что с тобой делать, — у мамы задрожал голос. – Лоботряс. Щас отец тебе…
— Нет, не буду, — покачал головой отец. – Двойки в дневник для сведения родителей ставят, а мы эти сведения только что получили. Вот, если бы это в конце четверти всплыло, я бы ему тогда «щас» точно бы устроил.
— Бы-бы-бы, бы-бы-бы, — передразнила мама, прикрывая дверь.
— Он же сам сознался..., — успел услышать Вовастик.
За окном уже стемнело и лицо Матроса освещали уличные фонари. Вовастик нерешительно глянул в окно, ожидая одобрения, но ни один мускул не дрогнул на каменном лице. Это, наверное, потому что много народу пришло посмотреть на новый монумент.
Учительница русского языка и литературы Изольда Исааковна Идильштейн была потрясена не меньше папы.
— Молодец, Таранин! – она растерянно осмотрела Вовастика: он ли это. – Четыре.
— Это с чего же четыре, — распереживался Вовастик.
— Без души читал, — Изольда протерла очки и поставила отметку в классный журнал. – Но все равно молодец.
— Жопа с ручкой, — подумал Вовастик, хотя остался доволен.
После уроков он доложил новому другу о первых успехах.
— Училку-то за что приложил, — вместо похвалы поинтересовался Матрос.
— На пятерку надеялся, — пояснил Вовастик.
— Для пятерки стараться надо, а не учителей обкладывать, — Матрос осторожно, так чтоб никто из прохожих не увидел, почесал гранатой спину.
И Вовастик постарался. В упражнении по русскому всего две ошибки. А раньше в одном предложении никак не меньше трех делал. И семь из девяти примеров решил почти самостоятельно.
— Неплохо, — кивнул Матрос, проверив домашнее задание. – Настоящий малоземелец! Можешь погулять.
— Не, — замотал головой Вовастик, — не хочу.
— И не стыдно, — нахмурился Матрос. – Мишку Зубякина боишься?
Вовастик только вздохнул – что правда, то правда. Мишку он боялся. Хотя был выше ростом и сильнее Зубякина. А Мишка его все-равно колотил постоянно. Уж очень наглый он был, этот Мишка. Вовастик снова вздохнул.
— Не можешь победить морально – сразу бей, — посоветовал Матрос.
— Вот, скажешь тоже, — попробовал возразить Вовастик.
— Ну, тогда сиди дома, — Матрос вмиг окаменел.
Никакие попытки разговорить его толку не дали. Вовастик вздохнул в третий раз, натянул кеды и отправился на свежий воздух. Зубякин будто ждал его – он сидел на лавочке возле подъезда и вырезал на ней ножом очень короткое слово.
— О! Вовастик-маминхлястик! – обрадовался Мишка. – Здорово!
— Здорово! – кивнул Вовастик и залудил Зубякину в лоб.
Гроза двора, террорист всех и вся улегся в пыль рядом со скамейкой, непонимающе хлопая глазами.
— Совсем охренел? – ошеломленно поинтересовался он.
— Совсем, — подтвердил Вовастик.
Он помог Мишке подняться на ноги, даже отряхнул пыль с его ковбойки, а потом, неожиданно и для себя и для Мишки, еще раз опробовал зубякинский лоб на прочность. Мишка отнесся к повторной экзекуции с пониманием. Уже без вопросов.
Управившись с Зубякиным, Вовастик выбежал из двора на площадь – похвалиться перед Матросом. Увы, возле монумента шло какое-то пионерское мероприятие. Флаги, цветы, дети в красных галстуках. В такие минуты Матросу было не до разговоров. В такие минуты он должен олицетворять стойкость и мужество, и вселять гордость и патриотизм в сердца юных граждан Великой Страны. Но Вовастик не уходил, все смотрел в лицо Матроса, распираемый счастьем одержанной победы, и Матрос, улучив момент, едва заметно кивнул Вовастику.
Молодец, мол, горжусь тобой!
С этого дня жизнь Вовастика пошла совсем по-иному. Мама ахала, заглядывая в дневник, ахали учителя, перед тем как внести в этот дневник приятные закорючки. Папа, конечно же, не ахал, но приятно удивлялся. Удивлялись так же некоторые из старшеклассников, привыкшие шпынять Вовастика на переменах, но удивлялись уже неприятно – Вовастик всерьез увлекся боксом. К папиной великой радости и к маминому неудовольствию. Что, впрочем, не помешало маме прийти на финал кубка края, где Вовастик мощнейшим апперкотом на второй минуте второго раунда выключил перворазрядника Якименко.
Кубок Матрос одобрил, одобрил и девушку Риту, которой Вовастик назначил первое свидание возле своего друга. А от решении Вовастика поступать после школы в Рязанское десантное пришел в восторг.
— Я тоже десантник! – это он так похвалил Вовастика.
Во время учебы курсант Таранин не забывал о своем друге Матросе. Каждые каникулы подходил к монументу: поздороваться, об армейских буднях рассказать… А прохожие с удивлением смотрели на статного молодого военного, разговаривающего с памятником.
Старший лейтенант Владимир Таранин держал оборону в одиночку уже минут двадцать. Бухербаева, последнего из его взвода, положили, похоже, из снайперской винтовки. Таранин с двумя ранениями продолжал отстреливаться. Голова начинала кружиться от потери крови. Реальность расплывалась, дрожала, рябила черными точками. Желтый афганский пейзаж вдруг вспыхивал зеленым и фиолетовым. Между выстрелами кто-то на очень неплохом русском выкрикивал предложения сдаться – взять в плен офицера ВДВ дорогого стоит. Впрочем, можно было и не выкрикивать. Сейчас он потеряет сознание и возьмут его душманы тепленьким…
— В плен никак собрался? – выдернул его из забытья знакомый голос.
Вовастик с трудом разлепил глаза – Матрос лежал за соседним камнем и улыбался.
— Ты как здесь оказался? — Вовастик был не особо удивлен.
— Ты же подмогу запрашивал… Лежать, суки! – Матрос дал длинную очередь из «калаша» Бухербаева. – Вот я в подмогу и прибыл.
— Вдвоем не отбиться, — у Вовастика вновь все поплыло перед глазами. – Да и ранен я.
— Тогда плен, — то ли посоветовал, то ли приказал Матрос. – Зато живой останешься.
— Хрен им! – зарычал Вовастик. – Малоземельцы не сдаются!
— Молодец! – Матрос дострелял рожок и швырнул в душманов уже бесполезный автомат. – Другого ответа я и не ожидал.
Вовастик выдернул кольцо из Ф-1, зажал левой раненой рукой гранату, поднял правую вверх и, пошатываясь, побрел в сторону поднимающихся из-за камней врагов.
Автор: Ди Колодир
