Мельник.

Стал я интересоваться, а были ли колдуны или колдуньи в нашей местности. Оказывается, были! Рассказали мне, что в деревне Ижевской жила Поля Мишиха, вот она и занималась колдовством. Видели, как она темной ночью (как разглядели?) залезала на крышу своего дома, расставляла вокруг себя сорок банок (кто-то ведь сосчитал!) и метлой делала характерные движения, будто что-то сметала в эти банки. Помогало! Эта тетенька в своем хозяйстве держала всего лишь одну тощую коровенку, а к праздникам продавала желающим сметану. Вот так-то!

С некоторой иронией рассказал я эту легенду моему приятелю, а он вполне серьезно мне и говорит: «Моя родная тетя была ведьмой. Об этом все знали». И поведал он мне тоже свою историю.

— Пришла моя тетя ко мне, постучала, как обычно, своей палкой в стенку, мол, выходи – поговорить надо, а я не вышел. На охоту собирался, некогда, да и с ведьмой перед охотой встречаться… нехорошо. Ушла она, а я тайком выскочил на улицу и к мотоциклу. Поверишь, полчаса заводил всегда безотказный мотоцикл – ни в какую! Что случилось? Но завел все-таки, поехал. И начались тут мои приключения. В дороге дождь застал – промок весь до последней нитки. Наконец, добрался.

В заброшенном доме нежилой деревни затопил печку, развесил одежду сушиться. А сам во дворе еще дров собираю. И в это время мой новенький бушлат, подарок брата, в трех местах прогорел! Что за напасть?! Лег, расстроенный, подремать, успокоиться, лежу, и пристала ко мне какая-то муха. То на меня сядет, то в ухо жужжит, то в рот норовит залезть. Так меня достала! Только она села на стенку, схватил я ружье и как врезал в нее — и что-то как врезало мне по лбу! Прижал ладонь – кровь хлещет, едва унял ее.

Потом все исползал, искал, чем это меня шандарахнуло – ничего похожего не нашел. Охота потом вообще не задалась, и вернулся я домой ни с чем. Тут тетя сразу и прикатила, спрашивает меня так ехидно: «Ну, как поохотился, племянничек?» Вот ведьма, а?

Нет, это все не то, не настоящее. И тут мой кум Петрович говорит: « А сходи-ка ты в гости к бабушке Тане за речку. Ей уже лет, поди, 90, а прошлое, ой, как хорошо помнит!» Эту бабушку я знал. Она когда-то написала письмо генсеку Брежневу и велела(!) ему колхозникам тоже выплачивать пенсии. И случилось чудо — скоро после ее письма было объявлено: будут и сельским жителям пенсии давать.

Бабушка Таня сидела на крыше своего домика и метлой чистила печную трубу изнутри. «Бог на помочь!» — пожелал я старушке и поддержал лестницу, когда она довольно ловко слезала вниз. Потом мы пили чай, душевно беседовали обо всем, в конце концов зашла речь и о колдунах.

— Был! Был у нас колдун, Михеем его звали. Ой, страхолюдный был! Бородища почти все лицо закрывала. А ручищи у него чуть ли не ниже колен были. Это от тяжеленных мешков, говорили у нас, руки вытянулись – Михей мельницу держал. Я тогда еще девчушкой была. Бывало, встретишь этого мельника, глянет он на тебя своими глазищами, так бежишь домой и трясешься от страха. А люди к нему ходили то за советом, то за помощью. Не буду врать – никому не отказывал.

— Так он был знахарем?

— Все умел! Пришел к нему Аркашка Полин, рука у того разболелась, даже вожжи не мог держать. Осмотрел Михей руку, говорит, идем к печке, печка топится, там светлее. А на шестке у печки стоял ведерный чугун чуть ли не с кипятком. Так Михей зажал как-то одной рукой Аркашку за голову, а другой своей ручищей схватил у бедолаги больную руку и сунул ее в кипяток. Сколько держал он так Аркашку, сам несчастный сказать не мог, потому что орал все время так, что всех собак в округе переполошил. Хотел вырваться, да куда там! Сознание едва не потерял от боли, а пришел в себя – сидит на скамейке и рука почти не болит.

Мучитель сидит рядом и ухмыляется, говорит: «До завтрева рука поправится, но ежели ты свою Полю хоть раз этой не этой рукой стукнешь – отсохнет и отвалится. Иди с богом!». Ни разу в жизни больше Аркашка свою жену не колачивал, а до этого… А Поля-то, бывало, соберутся бабы у колодца, поднимет свой маленький кулачок, сожмет его и хвастается: «Вот где таперича у меня мой Аркаша!» Так и стали его звать Аркашка Полин.

— Еще вот расскажу. Жил у нас в деревне молодой мужик Степан, ох, и хорош он был! Высокий, статный, все бабы и девки на него заглядывались, а он женат был и смотрел только на свою Таньку. Та тоже была ладной бабой: и спереди, и сзади – все у нее было на месте. Идут они на гулянии рядышком – залюбуешься! Свел же Господь их в одну пару! А вот детей у них не было, несколько лет вместе прожили, а деток нет. Вот и пошел Степан к Михею, пожаловался на свою бездетную долю, помоги, мол, добрый человек, шешнадцать годов уже живем ( на самом деле четыре года, а шешнадцать Степан к месту и не к месту говорил). Тот зыркнул на Степана своими глазищами и говорит:

— А не буди ты ее по утрам. Пушшай спит, сколь хочет.

— Как это? А хозяйство? А корову доить?

— Пушшай спит, покуда сама не проснется.

Все исполнил мужик. Если Танька вовремя не проснулась, не будил, сам корову доил. И что ты думаешь, как пошли у них детки один за другим! И все такие крепенькие, ладненькие, как ангелочки. У нас подшучивали, пока шешнадцать ребятенков не будет – не остановятся.

— Ты чай-то пей, остынет.

— Я думал, что колдун – это что-то страшное, темное. А этот вон какой добрый, всем помогал.

— Ну, не скажи, не скажи. Вот еще расскажу. Тогда у нас почему-то никто яблони не сажал, баловством считали что ли. А у Михея росла яблоня около дома. Вот и пробрался ночью к этой яблоне один парнишка, Филька Петра рыжего, сорвал несколько, попробовал – кислятина, рано, не вызрели. Ему бы молчать, а он давай хвастать, никого не боюсь, у колдуна яблоню обчистил! Пришел Михей к Петру рыжему во двор, тот в это время кобылу запрягал. «Хорошая у тебя лошадь», — сказал Михей, а сам ее по холке ладонью треплет. Кобыла стоит, ногами переступает, дрожит вся, и испарина по бокам выступила. И все, и ушел, а через несколько дней лошадь сдохла.

— Ну, Филька-то хоть извлек для себя что-то из этого урока?

— Не успел, его на гулянии в Куликах кто-то из местных ножиком пырнул. Михей же его и пытался спасти, ничего не получилось.

— А сам Михей долго прожил? Я слышал, когда колдун умирает, приходится в его доме крышу снимать и потолок разбирать, иначе душа не может расстаться с телом.

— На мельнице умер. Отнес один мешок шестипудовый наверх, спустился вниз, сел на второй мешок, погрозил пальцем моей подружке Насте и говорит: « За Алешку губастого замуж не выходи!» Так на мешке и помер.

— Грустно как-то.

— Не, не, не все еще. После его смерти жена Михея Пелагея деньги принесла Петру рыжему, возьми, говорит, Михей велел за лошадь заплатить.

— У него семья была?

— А как же! Пелагея была из Устретена, а тамошние бабы такие были плодовитые, у каждой было по шешнадцать детишек, как говорил Степан. А Михей с Пелагеей только двух девок нажили. Про одну ничего не знаю, а другая долго в Яранске учительницей работала в женской гимназии.

— А где похоронен Михей?

— У нас на старом погосте. Сейчас могилы уже нет, да и погоста этого нет. Давно уже на этом месте кусты и деревья. Да, вот так, жили, жили люди, померли, и все быльем поросло.

…Сходил я на старое кладбище. Сосны стоят. Могил, и правда, уже не осталось. Нет, один холмик все-таки нашел, похожий по крайней мере на чью-то могилу. Кто знает, может, Михей похоронен, Степан или Пелагея, может, озорник Филька нашел здесь свой последний приют. Постоял я немножко около этого холмика, прочитал молитву «Упокой, Господи, души усопших …» и молча поклонился всем, кто когда-то жил до нас.