В тот день, когда я должна была умереть, я первым делом отключила Интернет. Откуда я узнала, что умру именно сегодня? Не имею представления. Мне сорок пять, я вроде бы здорова и довольна жизнью, но внезапно ко мне пришло осознание, что я здесь уже не нужна, что моя миссия (да и была ли она вообще?) выполнена и пора освободить место кому-то другому. Я не расстроилась и не испугалась, мне стало интересно, как это произойдет. Пальцы рук покалывало, я видела какую-то неясную тень и подумала, что вполне возможно у меня в голове лопнет какой-нибудь сосуд, зальет мозг кровью и тут мне и придет конец.
Что ж, не самый плохой вариант, если сразу и без боли, если не лежать без сил и мозгов, если не ходить под себя и не гнить заживо. Но у меня было чувство, что умру я сразу, не поняв, что же произошло. Тогда, возможно, я попаду под машину? Или же попадусь под руку маньяку, у которого случился плохой день? Гадай, не гадай, не узнаешь, да и зачем тревожиться наперед? Хотя я не волновалась.
Как там, в сети говорят, когда женщине плохо, она удаляет историю поиска и надевает свежие трусы? Я только посмеялась над этим. Белье у меня всегда свежее, я не для патологоанатома его меняю, а для себя. Хотелось бы, чтобы не только для собственного комфорта, но и для услады глаз какого-нибудь мужчины, но если нет его, спутника жизни, ни постоянного, ни временного, вообще нет, что ж теперь, удавиться? А мне и не стоит, все равно умру сегодня. Я не собиралась казаться тем, кем не являюсь только потому, что пришел мой срок и сеть вырубила только затем, чтобы провести свой последний день осознанно.
В Интернете я жила, там были подруги, которых я никогда не видела, но я поздравляла их со всеми праздниками и вяло собиралась в гости в Австралию, в ЮАР, в Аргентину. Они также вяло собирались посетить Россию и меня и мы все понимали, что просто играем в такую приятную игру: представляем, что было бы, если бы... Если бы, да кабы. Никто никуда не собирался и мы лишь крайне редко обменивались посылками. Зато переписывались каждый божий день. Я знала, что они слегка заволнуются за меня и написала записку племяннику, чтобы когда у него будет время, он черкнул бы пару строк хотя бы одной из них, а уж она потом сообщила бы всей нашей компании. Я даже черновик набросала, чтобы Макс не подбирал нужные слова. Племянник у меня не родной, я так его называю для удобства, чтобы не копаться в семейном дереве и не пытаться понять, кто же мы с ним на самом деле.
Так получилось, что из всей нашей большой семьи остались и не потерялись только мы с ним. Новый Год, Дни Рождения — все по телефону, вот и все наше общение. На вопрос как дела, Макс всегда отвечал, что они с женой работают, дети растут и что ехать ко мне слишком дорого. К себе он меня никогда не звал. Я поначалу намекала, говорила, что смогу заработать денег и не буду в тягость, но видно они с женой решили, что хорошая родственница — далеко живущая родственница и так меня и не пригласили. Что ж, их наверное, можно понять. Скорее всего он приедет на мои похороны, ведь, в конце концов моя квартира достанется ему. Я было подумала перевести ему денег на карту, чтобы похоронили меня прилично, а потом вдруг рассердилась. Да, что же это я так обо всём забочусь?
В конце концов, мое дело умереть, а уж как и где хоронить, не мне решать. Вот, если бы была у меня семья, можно было бы... тут я совсем расстроилась, вспомнила Володю, мужа любимого, его раннюю смерть, неправильную, жуткую. Как же я молила тогда Бога забрать меня, а Володенька мне и сказал, что я уж больно хитрая, хочу его здесь оставить тосковать... Да, одни из последних его слов, он уже говорил с трудом... Проклятая болезнь. Я вспомнила, как его хоронила, как свекровь потом пыталась меня из этой самой квартиры выгнать, как мы с ней судились и мое горе отчасти сгладилось этой нервотрепкой. Даже не сгладилось, нет, оно до сих пор такое яркое, словно Володя ушел вчера, просто сил не хватало на все и горе ушло в подполье, спряталось, потом вернулось и не позволило мне создать другую семью.
Мне все казалось, что я Володю предам, если даже на свидание схожу. Вот так думала, думала, да и осталась одна. И не жалею, ни о чем не жалею. Хочется иногда придумать себе другую жизнь, но какая есть, прошлое уж не переделать. Мне мои сетевые подруги все твердят, что вот стукнуло мне сорок пять и сейчас у меня вторая молодость начнется и обязательно я с кем-нибудь познакомлюсь и еще и семью смогу создать и родить даже! Фантазерки! Когда человека не знаешь толком, советовать легко, но они ведь никогда со мной за одним столом не сидели, они видели только то, что я им позволяла, да и сами не всегда были со мной искренни, я в этом уверена. Вот если бы они меня получше знали, поняли бы, что я уже вся высохла, как старуха. Внутри, я хочу сказать. Снаружи еще и ничего, бывает мужчины заглядываются на грудь, на ноги, на попу, а вот только в глаза посмотрят и сразу деру.
Мертвые у меня глаза, сама знаю, ими кого угодно напугать можно. Самой страшно. Именно поэтому и нет у меня никого. Так и хорошо, получается! Уйду спокойно, никто рыдать не будет, расстраиваться. Интернетные подруги поохают и поахают, а потом порадуются, что сами живы здоровы и что беда обошла их дома стороной, что не к ним приходила костлявая. Пусть радуются, мне не жалко. Я-то уже все про себя поняла.
Чем бы заняться в свой последний день? Вылизать квартиру? Вот еще! Когда меня найдут, никто не будет разуваться, все снова затопчут и потом еще ославят, скажут, какая засранка тут жила. Впрочем, мне это неважно уже будет, но и силы тратить не хочу. Интернет я вырубила, мне захотелось отдохнуть от этого шума. Казалось бы, ты можешь выйти из сети в любой момент. Но это только кажется. Затягивает паутина, высасывает время, внимание, силы. Вроде бы такое же общение, но поговорить с подругой за чашкой чая — одно, а барабанить по клавишам — совсем другое, утомительное дело, не живое, шумное. Отвлекаешься, пока собеседница печатает ответ, можешь еще и пару рецептов посмотреть и потом у меня от всего этого такая мешанина в голове бывала! Я даже таймер устанавливала, чтобы пару часов в сети и все! Таймер я выкинула, сначала швырнула его на пол и потопталась на нем хорошенько, а потом выкинула. Пустой тратой денег оказался этот таймер. Я его не желала слушать, только чувство вины во мне растил и раздражал. Поэтому сегодня я просто выключила Интернет. В свой последний день я хочу насладиться жизнью. У меня даже были мысли о сексе, можно же найти себе мужчину на пару часов? Но это надо было лезть в сеть, а я этого не хотела, решила, что как день проживется, так тому и быть.
Хорошо, что я умру в субботу — мой любимый день недели. Впереди (не у меня, конечно, у всех остающихся) воскресенье и все планы можно перебросить на этот второй выходной. Суббота — день радости и отдыха, довольства и удовлетворения, всегда любила этот день.
Я со вкусом позавтракала, открыла баночку красной икры, держала ее на какой-нибудь праздник, но не оставлять же непонятно кому деликатес? Сварила кофе, сбегала в булочную за свежим багетом и парой булочек и долго сидела за столом, глядя во двор. Я чувствовала, что в голове что-то упорядочивается, что мысли выстраиваются в какую-то систему, что еще немного и я пойму что-то очень важное. Но пока я ничего не поняла, я смотрела на воробьев и голубей, на кошек и собак, слушала крики неугомонных детей и думала, что тишина, несомненно, прекрасна, но такие живые звуки необходимы, они дают ощущение жизни. Чтобы я прочувствовала жизнь еще сильнее, меня привычно затопили соседи. Они опять забыли про открытый кран и по стенам моей ванной весело зажурчала вода.
Мне почему-то стало от этого смешно. Я столько раз ругалась с ними, делала ремонт, старательно вытирала льющуюся воду, чтобы ни капли не просочилось к соседям снизу, сама воевала с безалаберными «водоплавающими» с пятого этажа. Сегодня я подумала, что мне, в принципе, уже все равно и пусть теперь весь подъезд побудет в моей мокрой шкуре с отваливающимся от вечной сырости кафелем. Я оделась и вышла на улицу, не обращая внимания на веселый шум воды в ванной.
Если бы у меня был Интернет, я бы спросила, что рекомендуется делать в последний день жизни. Уверена, мне подкинули бы много идей, но все они были бы чужими. Абсолютно незнакомые люди стали бы мне диктовать МОИ действия в МОЙ последний день, а с чего они знают, что именно МНЕ нужно? Да и телефон я решила не включать, поэтому я пошла туда, куда повели меня ноги. Иногда это полезно — просто идти, не зная куда, даже ни о чем особенно не думать, просто дышать и глазеть по сторонам.
Меня же еще очень занимал вопрос, как все это произойдет? Покалывание в пальцах усилилось и тень за левым плечом я тоже вроде бы видела. Но это могло быть и мое воображение и игра света и тени. Я подумала, что не то, чтобы неправильно все чувствую, подумала, какая я неблагодарная. Мне ясно и четко дали понять, когда именно я уйду, а я не просто отнеслась к этому, как к само собой разумеющемуся знанию, но и все гадаю, как же это произойдет и требую, чтобы все было сделано быстро, безболезненно и чистенько. Хотя, о какой чистоте можно говорить? Мы рождаемся, живем и умираем, извергая дурно пахнущие жидкости и ... фууу, даже думать об этом не хочется, хотя это и абсолютно естественно, но мы так воспитаны: любим все чистое и благоухающее. Я вспомнила, как была удивлена и поражена находчивости самураев, когда перед тем, как написать последнее стихотворение и полоснуть себя ножом, они затыкали задний проход большим куском ваты, чтобы не осквернять грязью такое торжественное действие, как харакири или это правильно называется сэппуку? Не помню и в сеть не полезу. Я даже хихикнула, подумав, как было бы смешно, если бы я тоже обезопасила чистоту своего ухода подобными действиями. Те, кто меня нашел бы, решили бы, что у меня сильно были не все дома. Я не захотела обдумывать дальше то, что случится с моим телом и, полюбовавшись, на клумбу, пошла дальше.
Шли часы, я устала от кружения по городу, так ничего и не поняла, со мной ничего такого не происходило и я решила поужинать в ресторане. Я никогда в жизни просто так не заходила в ресторан, всегда считала, что это не для меня, что дорого и можно потратить деньги на что-нибудь другое, но сегодня была особенная суббота. Это оказался итальянский ресторан и поедая самую вкусную в моей жизни пасту, я горько жалела о том, что не позволила себе такой гастрономической радости раньше, не приходила сюда каждую субботу, меня не запомнили официанты, мне не присылал комплименты шеф-повар, как самой преданной и любимой гостье, я стала потихоньку жалеть о своей жизни и подумала, что это все сильно неправильно и что этот последний день должен был поставить в моей судьбе, мыслях и чувствах жирную точку, но вместо этого вырисовывались вопросительные знаки и многоточия.
Несмотря на то, что было уже поздно, я выпила кофе и неспешно поплелась домой, решив, что скорее всего, меня убьет обвалившаяся от сырости и воды плита перекрытия в моей многострадальной ванной.
Но я все-таки попала под машину. Он не быстро ехал, просто я не смотрела по сторонам, представляя, как меня будут вытаскивать из под обломков и заранее расстраиваясь о гибели своего зеркала — старинного, в тяжелой раме, оно висело у меня как раз в ванной.
— Куда ты прешь? — выскочил он из машины и помог мне подняться, — где болит? Сколько пальцев показываю? Ходить можешь? С головой как? Где живешь? Кому позвонить?
Он сыпал вопросами, как пулемет пулями и я все никак не могла вклинится в его речь и все-таки ответить хотя бы на один из них.
— Я в порядке, — наконец сердито сказала я. Я-то думала, что он и будет моим Ангелом Смерти, но он оказался даже не заместителем и не подмастерьем. Так, никто.
— Точно? Давай отвезу, говори куда, только...
Он вдруг кинулся к своей машине и завопил:
— Суууукаааа!
Я поняла, что это он не про меня и что у него самого произошла какая-то пакость. Мой неудавшийся убийца тем временем орал, как умалишенный:
— Да, что же это за день такой!
Дальше было много очень грязных слов, я поняла, случилось что-то сильно нехорошее, возможно даже кто-то умер.
— Сууукааа! — рычал мужик и я с удивлением увидела, что он вроде бы даже плачет.
— Я могу вам помочь, — я подошла к нему поближе и увидела, что он покраснел от гнева и что слезы, которые я приняла за горе, скорее были знаком ярости.
— Все из-за тебя, овца безмозглая! — он так злобно посмотрел на меня, что я подумала, возможно все-таки этот странный мужчина и завершит мой земной путь. Сейчас как треснет кулаком между глаз!
— Суку вез, тещину, кесарить, сбежала, пока я с тобой валандался.
Я с трудом представляла, как кто-то рожающий, пусть даже и собака, мог бы шустро выскочить из машины.
— Она где-то здесь рядом, наверняка, — попыталась я успокоить расстроенного водителя, — давайте поищем.
— Поищем, да, обязательно, это ж такая тварина, как и ее хозяйка, назло молчать будет, — разъярился мужичина, но все-таки засюсюкал фальшиво нежным голосом.
— Герда! Гердочка, ко мне, скорее, — он попытался посвистеть, но вместо этого снова начал материться. Я так и не поняла, как неудачный свист может привести к такому потоку ругательств.
— Ну, все, смылась, сука, что я теперь дома скажу? Слушай, давай скажу, что я тебя сбил...
— Так и было.
— Не перебивай! Скажу, что сбил и ты уже заяву на меня накатала, а я тебя в больницу отвез и еле-еле уговорил никуда не заявлять, а псина как раз и убежала. Давай?
— Говорите, что хотите, давайте лучше собачку поищем, раз кесарево, сама родить не может? Погибнет же.
— Да и фиг с ней, противная, как теща, мне же и лучше, что сбежала. Хочешь, ищи, а я поеду.
— Как она выглядит, скажите хотя бы!
— Мелкая, пузатая, продавали как болонку, выросло просто что-то белое. Собака, как собака.
Мужчина сел в машину и укатил, даже не оставив номера телефона, а я так растерялась от всех этих событий, что и не подумала спросить. Я немного постояла, думая о собаке. Беременная Герда, испуганная, у нее болит живот и в нем пинаются щенки. Мне стало так же больно, как и этой чужой собаке, я тихо позвала:
— Герда! Гердочка!
И услышала тихое поскуливание. Если бы ее хозяин отошел пару шагов от машины, он бы увидел ее — белый комок шерсти, глаза, полные боли, огромный живот... Собака заползла в кусты и, видимо, решила, что сегодня она умрет.
— Ну уж нет, не твоя очередь, — сказала я собаке и поняла, что и думать и действовать надо быстро. Где-то рядом должна находиться клиника и она должна работать. Я включила телефон и он завибрировал от сообщений, я не обратила на них внимания, хотя на секунду мне стало лестно и радостно: меня помнят, обо мне беспокоятся. Ветеринарная клиника действительно была рядом и я почти вбежала туда с тяжело дышащей Гердой на руках.
— Что же вы дотянули, — строго сказал мне врач и не слушая ответа, забрал собаку в операционную.
— Сделали, что могли, — сказал он мне через час, — выжил только один щенок, Сашенька расскажет вам, как ухаживать за собакой и когда прийти на прием, касса в конце коридора, — сказал мне уставший ветеринар, а я даже не успела ему сказать, что мне сегодня умирать и что собака не моя и надо срочно найти ее хозяйку. Все это я хотела ему сказать, но почему-то постеснялась, поэтому заплатила за операцию и взяла коробку со счастливой Гердой и крохотным, писклявым щеночком. Я вызвала такси и всю короткую дорогу водитель говорил мне, что это не собака, а недоразумение и что держать надо только овчарок. Я ответила ему, что живу в маленькой квартире.
— Так купите дом и заведите овчарку, — строго наказал мне водитель. Я так устала за этот длинный, последний день в моей жизни, что не нашлась, что же ему такого умного ответить.
Около моего подъезда стояли скорая, полиция и толпа взволнованных соседей. Мои «водоплавающие» с пятого этажа получили по физиономии от залитого третьего этажа, для которого стало почему-то новостью, что меня заливают постоянно. Пятый этаж вызвал врачей и потребовал снять побои в виде фингала под глазом, третий подсуетился и тоже обзавелся телесными повреждениями. Соседи орали и хватали друг друга за грудки, я тихонько обошла все это представление и юркнула в подъезд. Дома я вытерла обильный потоп в ванной и устроила роженицу в своем любимом кресле. Я посмотрела на часы только после того, как упала на диван с бокалом вина, нервы у меня были ни к черту и мне надо было решить, на кого оставить собаку, когда я умру. Часы показывали половину второго ночи. Покалывание в пальцах исчезло и все тени вернулись на свои места. Я поняла, что зачем-то остаюсь жить.
Герда разбудила меня в семь утра и попросилась во двор. Она оказалась очень умной и милой собачкой, но меня не оставляла мысль, что где-то в городе по ней тоскует ее хозяйка, считает ее погибшей, плачет и ест ложкой мозг своему зятю. Я попыталась их найти, но в тот вечер я так устала и так переволновалась, что даже не запомнила марку машины, не говоря уже о номере. Поэтому я так и написала: «Просьба водителю, сбившему меня примерно в 21.00 на улице Октябрьской и потерявшему беременную суку Герду, обратиться по телефону..., а также сообщить своей теще, что собака жива здорова и у нее родился щенок, я назвала его Кай, хотя это и не совсем правильно, наверное, он только один, остальные погибли.»
Я попыталась разместить это объявление на местной барахолке, где продают, меняют, отдают даром, ищут и находят все на свете, но мне позвонил администратор и сказал, что он уже сам икает от смеха и если мне хочется таким образом познакомиться к каким-нибудь мужчиной, то я могла бы пойти на сайт знакомств. Я так и не поняла, что же такого юмористического он увидел в моем объявлении и ответила, что все это абсолютная правда и что если он мне не верит, может прийти и лично посмотреть на собаку Герду и ее очаровательного щенка Кая. Собеседник смутился и сказал, что он вообще-то так не знакомится.
— Я тоже, — ответила я ему и положила трубку.
Я с радостью поняла, что теперь Герда и Кай — мои собаки и я вряд ли найду их прежних владельцев. Мы стали жить втроем и моя жизнь немного изменилась, что-то в ней сдвинулось, я не могу понять что именно, но меня стали приглашать на свидания и мои глаза немного ожили. Я думала, это из-за свежего воздуха, ведь теперь я гуляла с собаками два раза в день, а иногда и чаще, если позволяло время и погода. Я почему-то всерьез задумалась над советом купить себе дом и завести овчарку. Овчарка в мои планы не входила, а вот свой дом...
За однушку дом не купишь — это я понимала, были у меня кое-какие деньги, но и их бы не хватило. Я вяло воображала себе, как было бы здорово утром выйти в свой сад и, как в кино, поставить самовар и напиться чаю и смотреть, как счастливые собаки играют на подстриженном и ухоженном газоне. Я так часто рисовала себе эту картину, что поверила в ее реальность, но, с другой стороны, в реальность своей смерти я тоже тогда верила, а, значит, это все мои фантазии... Вот так моя жизнь и тянулась, пока однажды во дворе ко мне не подошел какой-то мужчина и спросил, это, случайно, не Герда и Кай у меня на поводках? Меня затрясло, я полюбила этих собак и не собиралась с ними расставаться. Мужчина тут же спросил, как я себя чувствую, а я уже собиралась соврать, что нам пора домой и это вовсе не те собаки, как он назвал, потому что если бы я назвала их по именам, они радостно начали бы лаять! Только я все собралась сказать, как он протянул мне руку и представился:
— Володя! Я — админ нашей барахолки, мне все-таки очень захотелось с вами познакомиться.
— Почему? — спросила его я, пожимая его руку — сильную и какую-то надежную, я сразу это почувствовала.
— Вы забавная, — ответил Володя и пригласил меня на свидание.
Он сказал, что я ему очень нравлюсь через неделю, переехал ко мне через месяц, а еще через два нас снова затопили соседи и Володенька не сдержался, дал соседу в нос. От вида этого «пятиэтажного водоплавающего», как я его называла, у всех чесались кулаки и все соседи по очереди давали ему то в нос, то в глаз. Володя что-то разнервничался и нос ему все-таки сломал, сосед разозлился и написал заявление. Мы долго со всем этим разбирались, тратили нервы и здоровье, а потом я случайно увидела объявление о продаже домика — маленького, но с большим участком, где Герда и Кай могли бы бегать, а мы могли бы пить чай и коньяк и жарить шашлык.
Интернетные подруги обзывали меня идиоткой, говорили, что я знаю человека всего лишь полгода или даже меньше, а уже продаю квартиру и покупаю с ним вместе дом. Я отвечала, что он тоже продает свою квартиру и что дом мы покупаем пополам и что все честно и справедливо и что у Володи золотые руки и сердце и что душа у него чистая, как у ребенка, я много говорила, но меня не слушали. Меня предупреждали и вроде бы заботились, но я-то была уверена, что человека можно разглядеть только вблизи и понять его можно только пережив совместные несчастья. Уж я-то это знала и подписала все документы.
Теперь нас иногда топит дождь. Небо — наш сосед выше, изредка забывает завернуть кран и тогда в нашей ванной слегка подтекает крыша. Это нестрашно. Мы сделаем ремонт, посадим яблони, подстрижем газон и сядем пить чай в саду. Собаки будут бегать рядом, мы с Володей будем говорить обо всем на свете и особенно о том, что вполне возможно, я еще смогу родить. Ведь мне всего лишь сорок пять.
Автор: Оксана Нарейко
