Старенькая тётя Глаша, мать моего товарища, почти всю жизнь проработала сортировщицей писем на Главпочтампте. Жила она недалеко от нашего двора в большом деревянном, от станции железной дороги, доме, окрашенном старой охрой и построенном для семей железнодорожников перед самой войной.
Проживала в крохотной квартирке, может быть, площадью всего-то чуть больше двадцати квадратных метров, где умещались две малюсенькие комнатки и закуток кухни.
Я зашёл к ней, чтобы разузнать о жизни товарища детства, и услышал вот такую историю.
— Знаешь, Саша! Теперь-то скрывать нечего. Санька и Света и вовсе не мои дети. Я-то замуж выскочила за Степана в самом начале войны. Расписались, переночевали ночку, а утром он по повестке в военкомат ушёл. И уж больше не вернулся. На войне, без вести, сгинул, оставив меня соломенной вдовой. До шестидесятых всё ещё надеялась, всё Богу молилась, чтоб вернулся мой Стёпа. Пусть израненный, пусть калека, но всё лучше, чем одной вековать.
В начале шестидесятых задумалась, как бы ребёночка себе взять на воспитание, из детдома. Чтоб уж остаток жизни было для кого прожить, чтоб не совсем уж впустую. Об этом теперь и Бога молила.
И ведь знаешь, Саша, пришло мне письмо от Бога.
— Она подошла к образам, вытащила авиационный конверт с рисунком самолётика и протянула мне.
— Семёныч на работе его отдал. Не знаю, говорит, чо с ним делать. Ты прочти, прочти, не стесняйся, — добавила она.
На конверте было написано одно лишь слово «Богу».
Я вынул и развернул двойной тетрадный лист в косую линейку, аккуратно исписанный детским почерком, наверное, перьевой ещё ручкой, как на чистописании и почти без ошибок. В нём значилось:
«Дорогой божинька, очень тебя прошу, не забирай нашу маму. Санька сказал, что она скоро умрёт. Что рак ей пол лёгкого отгрыз, а когда отгрызёт вторую половину, она уж совсем умрёт. Я только совсем не поняла, рак-то маленький, а мама большая. Хотя клешни у него страшные. Санька приносил раков с речки и пугал меня клешнями. И как он может у мамки внутри лёгкие отгрызть?
Божинька, не забирай мамку. Она добрая. Когда мы с Санькой приходили к ней в больницу, она мне конфету дала, настоящую, шоколадную. Которые ей с работы принесли. А ещё Санька говорит, что когда мамка умрёт, то тётя Ира станет новой папкиной женой, а нас сразу сдаст в детдом на Заречной улице.
Санька хорохорится и обещает всех детдомовских набить, если они нас травить будут, а сам по ночам плачет. А я очень боюсь в детдом. Они живут на Заречной улице и постоянно дерутся. А ещё ходят все лысые, и мальчики, и девочки, это чтобы вшей не было, и ругаются нехорошими словами.
Божинька, пожалей нашу мамку, очень прошу, потому как ты последняя моя надежда. В школе сказали, что бога нет, а бабка Сазониха говорит, что есть, и ты обязательно выполняешь все просьбы. Только, говорит, очень в тебя верить надо и молиться. Я в тебя очень верю и очень молюсь. Я три раза вставала на колени и крестилась, как Сазониха научила. Пожалей, божинька, нашу маму и нас с Санькой.
Света.
Папка дал десять копеек на мороженое, а я купила конверт с самолётом, чтобы письмо к тебе быстрее долетело.»
Дочитав письмо, я аккуратно свернул, вложил в конверт и вернул его тёте Глаше. Она снова спрятала его за образа и продолжила рассказ.
— Прочитала я тогда, очень расстроилась, расплакалась. Решила найти детишек. Первым делом в детдом направилась на Заречной. Он от нас совсем близко.
Выяснила, в начале года поступили в детдом брат и сестра Земцовы, десяти и девяти лет. Мать у них умерла. Отец с новой женой сдали ребят в детдом.
Поговорила с директором, как усыновить их, или хотя бы в опекунство взять. Сложный вопрос. Зарплата у меня маленькая, семья неполная. Нет семьи, одна я.
Чтобы усыновить, муж требуется.
Уговорила я Семёныча в фиктивный брак вступить, чтобы мне детей усыновить разрешили. Так-то он мужик неплохой, после войны бобылём остался да так и не женился больше. Выпивал, конечно. Но в меру. И готов был даже со мной жить. Одна незадача – детей не любил. Чегой-то, говорит, я чужих гусят воспитывать буду. Одним словом, не сошлись на этом, но в брак вступили.
Месяца три я готовила документы на опекунство. Когда были все документы готовы, привели детей со мной знакомиться. Я-то их несколько раз видела, а они меня нет. Худенькие, мальчик ростиком повыше, с синяком на руке, острижен коротко, только чёлка на лбу. Девочка наголо машинкой острижена, да так неровно, что видно, будто овец стригли.
Смотрят на меня, насупились. Директор глянул на них серьёзно и говорит: «Познакомьтесь, это Глафира Ивановна, дальняя родственница вашей мамы. Она хочет взять вас на воспитание и быть вам вместо матери. Согласны ли вы?»
Девочка сразу ко мне бросилась, а мальчик долго из подлобья меня разглядывал. Потом спросил: «А ты, тётя, драться не будешь?»
У меня и слёзы из глаз брызнули.
«Нет, — говорю, — не буду».
Так вот и появились у меня дети. Семёныч приходил несколько раз, помог для них в самой маленькой комнатушке деревянные кровати сладить, столик для письма, чтобы уроки делать, изготовил. И даже денег не взял.
Но сначала всё равно очень тяжело жили. У меня оклад восемьдесят рублей, да ещё на подработке двадцать. А детей одевать, обувать нужно, да и вкусненького им тоже ведь хочется.
Со Светой никаких проблем. Молодец – отличница в школе. По дому всё приберёт, еду приготовит, даже шить научилась. Вот с Саней сначала помучилась.
Вредный, драчливый, в школе плохо первое время успевал. Света на год позднее училась, а помогала ему уроки делать и даже задачки за него решала по математике. Да ещё со старыми дружками со двора связался. Хулиганы! То соседский огород обчистят, меньше украдут, больше набедокурят, истопчут.
Сколько раз приходили те жаловаться. То раздерётся в школе, стекло разобьёт или на парте чего нарисует. Покуривать уже начал.
Мы со Светой сядем за столик, слёзы у обеих в три ручья, а ему хоть бы што. Стоит в углу, ухмыляется. Семёныч придёт, скажет, сама, мол, таких детей себе выбрала, мучайся теперь. Выпороть бы Саню, говорит, а то ума не добавится. Что ему ответить? Как выпорешь, если слово дала. Больше года мучились.
Допёк Саня. Когда милиционерша пришла из детской комнаты милиции, сообщила, что его там на учёт поставили и теперь документы в колонию для малолетних готовят, лопнуло моё терпение.
Посадила его напротив, набралась сил и высказала: «Всё, Саня, переполнилась чаша моего терпения. Я с утра до ночи убиваюсь на работе, чтоб лишнюю копейку заработать, а ты всё по ветру спускаешь. Собирайся сынок в колонию. Понимаю так, не хочешь ты с нами жить».
Вижу, набычился. Что на него подействовало? Может быть, что первый раз сыном назвала? Свету-то давно в дочки возвела, а с Саней так не получалось.
После того разговора изменился парень. По весне, считай, сам огород вскопал. Огород небольшой, всего две сотки: картошка да несколько грядок. Но ведь сам.
Мы со Светой помогли морковь, свеклу лук, огурцы, капусту посадить. А дальше он всё лето сам ухаживал: поливал, сам пропалывал, окучивал картошку, огурцы укрывал.
Семёныч помог досками грядки обустроить, подучил парня плотницкому и столярному ремеслу.
Можно сказать, выправили парня. За ум взялся, учиться стал лучше. Но это уж целиком Светы заслуга, она с ним занималась. Постепенно и от дружков отвадился.
В шестом классе записался в лыжную секцию. Там чем хорошо было, там лыжи и ботинки и даже спортивную одежду выдавали. К окончанию школы уж и за город, и за область на соревнования ездил. Побеждал даже. Грамоты привозил и подарки ценные: часы наручные, костюмы спортивные новые, и Свете разные вкусные вещи со сборов. Их же там бесплатно кормили, на два с половиной рубля в день, это когда я за целый день четыре рубля зарабатывала.
После школы в военное танковое училище поступил. Командиром решил стать. Сейчас в Германии служит, уже подполковник, командир батальона.
Света тоже молодец. Школу с серебряной медалью закончила. Поступила в местный педагогический институт и его с отличием завершила. Сейчас учительницей в восьмой школе работает. Завуч.
Видишь, Сашенька. Всю я жизнь с чужими детьми прожила. И пусть трудно жили, но счастливо. Любой копеечной обновке радовались, любому лишнему рублику. И самое-то главное, что выросли они честными, трудолюбивыми и отзывчивыми людьми. А меня уж давно мамой называют, а внуки – бабушкой.
Разве это не счастье?
С Семёнычем до сих пор в браке состоим, да и последние лет десять живём вместе. На пенсии оба. Вот я теперь и думаю, чтобы было со мной, если бы Семёныч не отдал мне то письмо. Письмо от Бога.
Автор: Александр Исупов
