Начинало смеркаться, когда мальчишки вышли из леса. Руки оттягивали полные грибов корзины, в животах урчало.
— Есть хочется, — сказал один из мальчиков, Гришка, — давайте путь срежем через кладбище.
— Через кла-а-адбище? — протянули приятели и даже отступили на шаг, испугались.
— Ну и что? Подумаешь! Там уже не хоронят, чего бояться? Айда! — И подал пример, свернул с тропы к кладбищенской ограде.
Ребята потянулись следом.
Старый погост был действительно очень старым, больше трёхсот лет, и там никого не хоронили. Кое-где были видны ухоженные могилки, а от некоторых даже холмиков не осталось, ровное место. Лес вплотную подобрался к погосту, деревья высоченные пожелтевшей листвой шелестели. Спокойно на кладбище, тихо и совсем не страшно.
Гришка приостановился возле берёзы, крикнул: «Я сейчас, идите, догоню!» и стал шарить руками в палой листве, нащупал крепенькие шляпки подберёзовиков. Задрожал от азарта, ножичком грибы срезал, сложил в корзину и припустил за товарищами.
***
В будний день, когда отец с матерью на работу ушли, Валентина затеяла уборку. Начала полы шваброй протирать (наклоняться нельзя — голова кружится), как вдруг собака залаяла, чьи-то торопливые шали за дверью послышались.
— Здравствуй, Валя. — На пороге соседка молодая, Катя. — Пока обед на работе, я к тебе решила забежать.
— Что-то случилось? — Валентина отставила швабру, стул гостье подвинула.
— Да, случилось, не знаю начать как.
— Да как есть говори.
Катя зачем-то сняла беретку и принялась комкать в руках.
— В общем, такое дело... Неделю назад всё началось. Я в тот день засиделась допоздна: сын Гришка корзину грибов принёс, до ночи их чистила. Помылась, легла, а уснуть не могу. Муж храпит рядом, а я кручусь-верчусь в постели. Слышу: шум какой-то, на кухне или за стенкой — не понять... мы в квартире живём.
Валя кивнула: знаю.
— Ну вот, — продолжила гостья, — лежу, к шорохам прислушиваюсь. Не спится. Встала воды попить, а на кухне... Валя, я не сумасшедшая... ты веришь?
— Верю, продолжай.
— На кухне девчонка стоит.
— Что за девчонка?
— Чужая. Я её никогда не видела, — с волнением ответила Катя.
— Дверь на крючок и два замка закрыта была, как она вошла? Лет шести, лицо худенькое, коса через плечо. Симпатичная, но вот одета... не одевают у нас детей так. Я своей Ирке платьица по моде укорачиваю, чтобы трусики видны были. А у этой юбка длинная, как у бабки древней, вся в заплатках. Кофточка белая, с вышивкой. На ногах обувь такая... грубая. Откуда взялась?..
В том и дело, что неоткуда ей взяться. Я вскрикнула, сердце чуть не выпрыгнуло. Спрашиваю: ты кто? как здесь оказалась? Молчит. Я подумала, что это Ирка подружку в гости затащила, пока не видела. Говорю: давай отведу тебя домой. Хотела за руку взять, а она голову в плечи втянула, сжалась вся. Я кричу:
«Серёжа! Иди скорее сюда!»
Слышу: шаркает тапками. Но как только он подошёл, девочка пропала. Да не ушла, а... исчезла, растаяла.
— Может, померещилось тебе? — осторожно спросила Валя.
— Ну вот! И ты тоже, — огорчилась Катерина. — Я в своём уме и галлюцинациями на страдаю. И это ещё не всё. Теперь она каждый день появляется, по дому ходит, вещи трогает. Мужу жалуюсь, а он в больницу посылает.
Гостья нервничала, всё теребила помпончик беретки.
— Я боюсь до ужаса, спать не могу... А вчера девочка всю ночь у нашей кровати просидела, вздыхала и шептала что-то. Мужа в бок толкаю, он никого не видит, злится, что спать не даю. Помоги, а?
— Я постараюсь, — пообещала Валя, — завтра приходи.
— Ой, спасибочки! Так я приду в обед, как сегодня, да? — повеселела Катя.
***
Легла вечером Валентина в постель, сон загадала. «Онюшка, пусть приснится то, отчего Кате мерещится всякое», — подумала она и вскоре уснула.
Онюшка тронула Валю за плечо:
— Вставай, девонька, пойдём со мной.
Валя подскочила, глаза на старушку вытаращила:
— Куда?
— Да тут недалеко, идём.
Валя поднялась и босиком, в одной ночной сорочке выскользнула за Онюшкой. Половица не скрипнула, дверь не стукнула, собака не забрехала. Брела Валя по грязи осенней, а ноги не испачкались. Так дошли до старого погоста: Онюшка впереди, Валя позади.
Неожиданно светло стало, увидела Валя, как стайка ребят с корзинами через кладбище пробирается, видимо, за грибами ходили в лесок. Один из мальчиков, Гриша, Катин сын, остановился у высокой берёзы рядом с провалившимся холмиком, опустился на колени и грибы принялся искать. Нашёл семейство подберёзовиков, срезал и побежал довольный за друзьями, а от берёзы тень зыбкая отделилась — и вдруг девочкой стала. Тонкая, как тростинка, коса тёмная через плечо, из одежды старенькая юбка заплатанная и рубаха белая.
— Кто это, Онюшка? — спросила Валя.
— Марфутка, здесь упокоена, маленькой померла. Мать сильно о ней тосковала, берёзку на могилке посадила и разговаривала с ней, будто с дочкой. Ничего…
Марфутка безвредная, к живым людям тянется. Идём за ними.
Они последовали за Гришей, за которым как привязанная шла Марфутка. У двухэтажного дома (взрослые называли его казённым) мальчишка простился с приятелями, вошёл в подъезд и поднялся на второй этаж. Нажал кнопочку звонка.
— Смотри, мам, сколько грибов! — сказал матери и, ожидая похвалы.
— У-у-у… добытчик, кормилец наш, — улыбнулась та.
Катерина принялась перебирать грибы, а возле неё невидимой тенью стояла Марфутка, удивлённо таращилась на плиту, холодильник и кухонные шкафчики.
Хозяйка закончила работу, помылась и ушла в спальню, а девчушка бродила по квартире, шепча: «Вот так изба! Печки нету, полатей нету… как здесь жить?»
Внезапно на пороге кухни возникла Катя, босиком, в ночной розовой сорочке.
— Кто здесь? — спросила.
— Я…
Тень Марфутки сгустилась, и вот уже девочка в долгополой юбке стоит.
Катя вскрикнула, отшатнулась:
— Ты… ты как здесь очутилась?
Марфутка молчала.
— Давай я отведу тебя домой.
Девочка затрясла головой, сжалась и вдруг растаяла дымкой.
***
— Значит, не померещилось Кате, — вздохнула Валентина.
— Не примстилось. Да она, Марфутка, безвредная, беды от неё не будет, — сказала Онюшка.
— А что ей надо? Зачем девочка к ним в дом пришла?
— Грибы с её могилы Гриша собрал, как бы разрешил за ним идти. Жалко мне её, померла меленькой, сломалась веточка, росточков не дала. Молиться и поминать некому.
— Катя боится её.
— Если боится, пусть грибы назад отнесёт на ту могилу, да за упокой рабы Божьей Марфы свечку поставит. Булочек испечёт, с маком которые, очень любила она их, и отнесёт в церковь на помин. Марфуша успокоится.
Проснулась Валя, когда за окном светать стало и кричали петухи горластые.
***
В обед забежала Катерина:
— Видела что-нибудь, Валечка?
Та рассказала про Марфушу всё, что узнала.
— Вот поганец, нашёл где грибы собирать! Хорошо, что я их сушить повесила, а не засолила, — ахнула Катя.
— Свечку в церкви за упокой души, поставишь, помин отнесёшь — и не будет тебя покойница донимать.
Катя покраснела, губу закусила.
— Грибы отнесу, но в церковь не могу пойти, я же атеистка. На работе выговор сделают, если узнают. А они узнают, мы не в Москве живём. На одном конце деревни чихнёшь, на другом тебе доброго здоровьичка пожелают.
— Разве плохо в Бога верить? — удивилась Валя.
— Плохо или хорошо, но не пойду.
— Ну как знаешь.
А через несколько дней, когда пришла на утреннюю службу, увидела Катю в надвинутом на глаза платке, свечку за упокой ставила.
***
Как стемнело, на старом погосте появилась женщина с мальчиком — Катерина с Гришей. Не ходили сельские на кладбище затемно, но Катя от чужих любопытных глаз пряталась.
— Показывай, где грибы набрал?
Гриша уверенно повёл, петляя между могил, и указал на высокую берёзу.
— Здесь. Я не знал, что тут покойник лежит, а то бы не стал…
Катя достала из большой сумки нитки сушёных грибов и повесила на сучок, из бумажного пакета вытащила булочки с маком и сахаром, которые любила Марфутка, и положила на землю.
— Зачем это, мам?
— Птицы склюют… — ответила Катерина и добавила тише: — Спи спокойно, девочка…
Автор: Pepelaz
