Зарплаты в школе не выдавали второй год. Но зато можно было отовариться в местном проммаге в её счёт. Таз и набор рюмок у меня уже были. Ещё были кастрюли. Пустые. И в холодильнике было пусто. До ужаса хотелось мяса. Впиться зубами в свежеподжаренный ломоть, чтобы сок стекал по подбородку, рвать и глотать плохо пережёванные волокнистые куски — до состояния опьяняющей сытости. Я думала об этом не переставая. Но не одной мне приходилось туго. Это стоимость независимости. Страны и моей собственной. Другим удавалось как-то выкручиваться. Я же выкручиваться не умела. Просто плыла по течению.
Пошла в парк и долго смотрела на пару белых лебедей. Они почему-то не улетели в тёплые края, хотя было довольно холодно. И по утрам на лужах появлялась замёрзшая корка.
Бродила по асфальтированным тропам, собирала кленовые листья и вспоминала момент ссоры. Ты кричал так громко и долго, что я перестала тебя слышать и понимать.
— Да то ты всё липнешь ко мне?! Я задыхаюсь от твоего присутствия, ты контролируешь меня, давишь на меня, — слова, как камни из пращи летели в меня обнажённую, и я не могла от них защититься.
Это была неправда. Я просто всё время думала о тебе. Часто ночами прислушивалась к еле слышному дыханью, уткнувшись носом в тёплую спину. Боялась, что поутру ты рассыплешься искрами солнечного света, боялась забыть твой запах и голос, боялась расплескать это глубокое чувство радости. Ты раздражался от моих прикосновений, раздражался, когда я молчала и когда я говорила. Я не о том молчала, я не о том говорила. Не любил. А я слишком сильно и глубоко чувствовала, так сильно, что ты стал задыхаться от этого. И я ушла. Сама. Чтобы ты дышал легко и свободно.
Присела на лавочку с облупившейся краской. На противоположной стороне, на бетонном блоке сидела старушка. Рядом с ней стояла небольшая жестяная банка с мелочью. Нищенка в цветном тряпье с балалайкой. И повязка на глазу, как у пирата.
— Впору и мне так же, — мелькнула горькая мысль, — «... с рукой, протянутой за счастьем».
В кошельке оставалась ещё кое–какая мелочь. Вполне хватило бы на хлеб до конца недели. Старушка внимательно посмотрела на меня. Я смутилась, торопливо поднялась и направилась к выходу. Вдруг резко остановилась. Достала кошелек и, повернувшись, высыпала его содержимое в банку. Молча заторопилась прочь.
— Погоди, — бросила вслед старуха, — на, возьми.
Я обернулась. Нищенка протягивала мне огрызок карандаша. Химический ... если его послюнявить, то язык окрасится в фиолетовый цвет. Когда-то у меня был такой же.
— Спасибо, но мне не...
— Бери, дура малахольная, коли дают, — оборвала нищенка, — кто ж от счастья-то отказывается?! Вот, дурёха!
Я неуверенно подошла, взяла карандаш, поблагодарила и побрела домой.
В тот вечер поужинала остатками вчерашнего супа. Денег не осталось ни копейки и ума не могла приложить, где их взять. Можно было позвонить – и ты принёс бы еды и денег, но тогда ... Нет. Я должна тебя отпустить. Я отпускаю тебя.
И всё же позвонить хотелось больше, чем есть, спать и жить. Достала из комода ножницы и неторопливо перерезала телефонный провод. Подумала и перерезала также витой шнур у основания трубки, и ещё раз у основания аппарата. Стало легче. Теперь можно сосредоточится на том, как жить дальше. Как и для чего?
Поздним вечером достала из сумочки карандаш и внимательно его рассмотрела.
— Да, уж ... счастье моё вот такое убогое.
Полезла на антресоли и отыскала позабытую папку с рисунками. Достала чистый лист и лёгкими штрихами набросала силуэт котёнка. Пушистый комочек с длинными усами и улыбкой Чеширского кота из известной сказки.
-Чем я не Алиса с Зазеркалья?- впервые за последние дни тихо рассмеялась.
Уже далеко за полночь коснулась головой подушки и отключилась до самого утра.
Проснувшись, долго не открывала глаза. Мне нравились эти первые минуты, когда возвращаешься в себя после странствий по загадочным ночным просторам и пытаешься представить, каким сложится этот день. Вдруг в ногах кто-то зашевелился.
— Что это?
На постели лежал котёнок. Потревоженный моими движениями рыжий пушистый комочек потянулся, открыв взору нежный персиковый животик, и громко сказал: «Мяу».
— Ты чей? — подхватила малыша на руки и внимательно его рассмотрела. Недель пять-шесть, не больше. Чистенький.
— Но, откуда? Двери заперты, и уж точно он никак не мог проникнуть через балкон. Кто-то принес? Но кто? Ко мне уже сто лет никто не захаживал.
— Давай знакомиться. Я – Саша. А как тебя зовут?
Котёнок внимательно посмотрел на меня и снова сказал: «Мяу».
Голодный. Торопливо натянула джинсы и старый свитер, спустилась двумя этажами ниже и долго благодарила соседку за одолженную купюру, обещала вернуть долг при первой же возможности. Спотыкаясь мчала в гастроном за молоком.
А потом сидела на полу и смотрела, как котёнок проворно лакал жидкость крохотным розовым язычком. Отрывала куски батона и запивала их прямо из надрезанного пакета.
Малыш насытился, сыто потянулся, зевнул и улёгся у меня на коленях, довольно мурлыча. Когда-то я мечтала именно о таком. Но родители не разрешали. Отец страдал аллергией на шерсть. Потом он умер, а через год умерла мама. От инсульта. Шла по улице, упала и через три дня, не приходя в сознание, оставила меня одну. С тех пор прошло несколько лет, а казалось, что и папа и мама вышли по делам и вот-вот вернутся. В какие-то моменты я даже слышала их шаги на лестничной клетке.
Задумчиво прижимала котёнка к груди и всматривалась во вчерашний рисунок, небрежно покинутый на кухонном столе. Оделась, подхватила карандаш и побежала в сквер. Долго металась по усыпанным палой листвой аллеям. Начал моросить дождь. Худые сапоги быстро промокли. Ничего этого я не замечала, всё искала глазами странную старуху с балалайкой в руке.
По возвращении домой взяла новый лист бумаги и нарисовала крынку молока. И связку сосисок, и буханку свежего хлеба. И пузатый апельсин. Помедлив мгновение дорисовала пакет чая, лимон и сахарницу с горочкой прозрачных кристаллов.
Утром у нас был шикарный завтрак, ароматные немецкие сосиски, свежей коровье молоко под слоем сливок. С пылу с жару — хлеб обжигал ладони. Я не задумывалась о причинах и следствиях. За свою жизнь я достаточно много думала и при этом постоянно ошибалась. Теперь пришло время воспринимать жизнь такой, как она есть. Шаг за шагом, только сегодня, без вчера и завтра. Руки обнимали фарфоровую чашку с чаем, где плескался лимон и отражались мои спокойные глаза.
Я больше не пошла на работу. Наверное, меня уволят, так как я даже не потрудилась перезвонить директору. Мне было всё равно, что происходит в большом мире. Самое главное, что у меня было Счастье. «Счастьем» я назвала котёнка. А ещё каждый день я клала карандаш в карман, подхватывала под руку этюдник и мы с моим новым другом отправлялись в парк.
Я рисовала облака, деревья, прохожих. Обычными цветными карандашами. И наконец-то перестала ждать. Я не перестала любить, только затаила это чувство где-то очень глубоко.
От постоянных прогулок на свежем воздухе и хорошего питания мои щёки порозовели, появился блеск в глазах, исчезла болезненная худоба. А нищая старуха больше не попадалась мне на глаза.
Так мы и жили. А по вечером я рисовала продукты, которые поутру появлялись на кухонном столе. И ещё нарисовала ошейник для Счастья и новые сапоги. В старых окончательно отвалилась подошва.
В канун Нового года привычно сунула подросшего котёнка в сумку, отправилась в парк. Долго прорисовывала огрызком карандаша знакомые черты. Насмешливые зеленовато-серые глаза, сеть морщинок в уголках. Твою очаровательную улыбку и прямой нос. Поселила доброту и заботу на лице, спрятала любовь в чёрных зрачках. И немножко грусти. Хочется верить, что ты вспоминаешь обо мне, и может быть даже скучаешь.
Очнулась только, когда окончательно стемнело. Упаковала карандаши и рисунок, позвала Счастье. Обычно он играл возле меня или копошился в шерстяном свитере, уложенном на дно сумки.
Я так и не нашла котенка. Я обежала все дорожки, заглядывала под лавочки, кусты и всматривалась в высокие кроны деревьев. Звала и ждала. А потом сидела в приемной милиции и долго объясняла, что у меня пропало Счастье. Пожилой дежурный соглашался со мной, кивал головой, обещал помочь, а сам тихонько подталкивал меня к выходу и крутил пальцем у виска за моей спиной:
— Иди, девонька, домой, иди. Новый год на дворе, праздник. Тебя дома ждут. И счастье тебя там ждёт.
— И правда, когда-то я слышала, что кошки найдут путь домой из любого места, — подумала я и сломя голову помчалась домой. Окинула взглядом пустую площадку перед входной дверью, зашла в квартиру и не раздеваясь плюхнулась на стул. От каждого шороха вздрагивала и опрометью выскакивала в коридор, где зевали распахнутые навстеж двери. За окном раздавались вспышки фейерверков, шум, музыка и веселье. Приближался новый год одиночества. Так и уснула, уткнувшись заплаканным лицом в мокрые рукава плаща.
Не проснулась даже, когда меня раздевали и переносили в постель, заботливо укрывали верблюжьим одеялом. Всё плакала и плакала, как ни до того, ни после.
Утром проснулась от запаха ароматного кофе. Совершенно разбитая сползла с постели и поплелась на кухню, не веря собственному обонянию. Распахнула дверь. Лёша в смешном фартуке накрывал на стол и разговаривал с рыжим котенком, свернувшимся в клубочек на табурете.
Не помню, как оседала на пол, как ручьями бежали слёзы, не помню, как ты подхватывал меня на руки, убаюкивал и говорил, что всё будет хорошо. Помню только, как ослепительно сверкала любовь из четырех зеленых глаз, направленных на меня.
Не было ни объяснений, ни обещаний. Только чувство покоя. А после я помчалась в парк. Знакомый силуэт в лохмотьях расположился на усыпанной снегом лавочке.
— Спасибо Вам ... большое, — я бросила в жестянку карандаш и робко улыбнулась.
-Дурёха, ты дурёха, береги счастье-то теперь, — насмешливо ответила старуха, но глаза её смотрели с нежностью, как когда-то мамины. Я не удержалась и упала на колени, поцеловала её морщинистые дрожащие руки. Потом, устыдившись порыва, торопливо вскочила на ноги и побежала к выходу, где меня ожидали Лёша с котёнком на руках.
И ещё раз оглянулась. Лохматый снег всё падал и падал на пустующие деревянные лавочки в конце аллеи...
Автор: Саша Найденова
