У бабы-вдовы умер ее единственный двадцатилетний сын, первый на селе работник.
Барыня, помещица того самого села, узнав о горе бабы, пошла навестить ее в самый день похорон...
Стоя посреди избы, перед столом, та, не спеша, ровным движеньем правой руки (левая висела плетью) черпала пустые щи со дна закоптелого горшка и глотала ложку за ложкой...
— Татьяна! — промолвила она. — Помилуй! Я удивляюсь! Неужели ты своего сына не любила? Как у тебя не пропал аппетит? Как можешь ты есть эти щи!
— Вася мой помер, — тихо проговорила баба, и наболевшие слезы снова побежали по ее впалым щекам. — Значит, и мой пришел конец: с живой с меня сняли голову. А щам не пропадать же: ведь они посолённые...
Отрывки из рассказа Ивана Тургенева — Щи
Закончилась отечественная война. Отгремели салюты победы. Ленинградцы, те, кто выжил, стали возвращаться к мирной жизни. Люди разыскивали своих родных, тех, кого разметала эта страшная человеческая трагедия. Ведь некоторые из них так и остался жить там, куда их во время войны эвакуировали из Ленинграда. Кто-то, став инвалидом, не захотел возвращаться домой, боясь стать обузой своим близким.
Время шло, в Ленинграде стало довольно сносно с едой, а те семьи, в которые вернулись с фронта здоровыми мужчины, жили совсем неплохо.
Всё это время, моя мама, пыталась разыскать свою старшую сестру, пропавшую во время войны. Однажды мы получили письмо, написанное детским почерком, со множеством грамматических ошибок. Письмо это не сохранилось, но я попытаюсь передать вам его содержание по памяти.
Пишет вам Миша!
Мама-то моя писать совсем не умеет.
Нам передали ваше письмо, где вы пишите, что разыскиваете вашу сестру Шуру, которая до войны жила в деревне Марьино, под Ленинградом. Так это всё про мою маму. Она до войны там жила и сын у неё был маленький, Мишкой звали. И, правда вы пишите, что муж-то её тогда ещё, до войны, помер. Да и сестра у неё была младшая Мария, да братья старшие Петя, Николай и Андрей.
А мамка-то, когда в поезде в войну ехала, убегая от немцев, то поезд тот разбомбили весь. Мамку-то в голову и ранило. Она потом в больницах долго лежала. А сына-то её, Мишу, так и не нашли. Стала мама совсем инвалидом. Раньше про то время ничего не могла и вспомнить. Теперь память потихонечку возвращается.
После войны уже, мама поженилась с моим папкой и они переехали жить сюда, в эту деревню. Папа работал в колхозе плотником. У нас был даже дом от колхоза даденый. У них потом я народился и меня, как пропавшего брата, тоже Мишкой назвали. Но папка мой много болел, его ещё в войну сильно ранило. Он и пожил-то недолго. От папки и наград военных много осталось. Теперь мы с мамкой вдвоём проживаем.
Мамка-то по своей хворости в колхозе не может работать, а я ещё тоже мал, так нас из того дома колхозного и выселили. Спасибо председателю колхоза. Он у нас человек хороший, душевный. На улицу нас не выкинули, а переселили из дома в барак, прям рядом с коровьей фермой. И это совсем уж не так и плохо.
Мамка говорит, чтобы вы не беспокоились, нам от вас ничего не нужно. Просто интересно знать, что есть на свете у нас родня. Мамка пенсию инвалидскую получает, да редко на ферме помогает. Ей за это немного молочка дают. А ещё у нас 4 курицы есть. Так что летом ещё и яйца едим. Да и огородик у нас есть при доме маленький. Я уже учусь в 6 классе и у нас всё хорошо. Живём не хуже, чем и остальные в нашей деревне. Да, у нас теперь два раза в месяц и хлеб автолавка привозит прямо в деревню. Вот сейчас мастерю санки, чтобы сподручней зимой воду из колодца возить было.
Если вы наши сродственники, то приезжайте, пожалуйста к нам в любое время, без приглашения, мы с мамкой будем вам очень рады. А, даже если и не родственники, то всё равно приезжайте. У нас кругом лес, много ягод, грибов, охота хорошая.
А всё-таки хорошо, если вы наши!
А ехать-то вам от Ленинграда к нам на поезде до станции Плюсса, там автобусом всего полтора часика до центральной колхозной усадьбы, а потом уж до нашей деревни пешком километров 8. Да не далеко это. Я туда в школу каждый день бегаю и назад.
Мишка и мама Шура.
После получения этого письма мама была уверена, что это именно та Шура, её старшая сестра. Но как ехать в такую даль? А, вдруг всё же не она?
После армии я увлёкся охотой. И решили мы с другом Витькой по первому снегу куда-нибудь наладиться на охоту. А тут, как раз и это письмо подоспело. Так, а почему бы и не воспользоваться приглашением и не поехать познакомиться с родственниками. Как раз выпал первый снег. Поохотимся, да и новых родственников повидаем.
Мама накупила много гостинцев. На мои возражения, что нам с Витькой это всё не дотащить, ещё же и ружья нужно с собой взять, и патроны, а там же пешком идти далёко, мама посоветовала взять с собой санки, что хранились в подвале со времён моих детских лет. И добавила, что они ещё совсем крепкие и может пригодятся в хозяйстве в деревне, воду возить.
Несколько часов поездом, потом автобусом, потом уж 2 часа пешком. Был небольшой морозец, безветрие. Хорошо, что землю снежком припорошило и санки со всей нашей тяжёлой поклажей было легко за собой тянуть.
К деревне подошли ещё засветло. Невысокие деревянные избы, с покрытыми снегом крышами. На улице ни души. О том, что здесь есть жизнь, говорило лишь: поднимавшийся столбиком дым из труб некоторых домов; откуда-то из задворок, вялое, писклявое перелаивание собак, разбуженных нашим появлением в деревне; да вдалеке слышавшееся, надрывное мычание коров.
Когда я увидел это сказочное спокойствие, в душе моей наступило полное умиротворение и подумалось: как же должны бы быть счастливы люди, живущие в такой красоте.
Впереди показалась женщина с коромыслом на одном плече и с двумя пустыми вёдрами в руке. Женщин была одета в ватную телогрейку да стоптанные валенки. На голове, завязанный под подбородком, выцветший платок. Спросили у неё, где нам найти нужный дом. Она махнула рукой в сторону от дороги, откуда доносилось коровье мычание.
Мы пошли дальше по протоптанной в снегу тропинке.
С пригорка нам открылся вид на длинное, кирпичное здание фермы. Бросилось в глаза то, что крыша здания припорошённая снегом, во многих местах зияла чёрными дырами. Пар поднимался над кучами навоза, сваленного у стен, под разбитыми окнами.
Из распахнутых ворот фермы, тёмной широкой лентой, вытекала навозная жижа, превращая путь к ферме в непроходимую вонючую кашу. По другую сторону этой вязкой топи, стояли два, барачного типа, дома. В окне, рядом с дверью у одного из них, вместо стёкол, была вставлена фанера. Это-то и был нужный нам дом.
По брошенным поверх грязи доскам мы перебрались через навозную «реку» и постучались в дверь.
Нам открыла, по виду совсем пожилая, с растрёпанными седыми волосами, женщина в синей драной шерстяной кофте. Когда мы представились ей, женщина стеснительно прикрывая ладонью свой беззубый рот, воскликнула:
«Ой! Милые вы мои! Радость-то какая! Минька, сынок, глянь какие к нам гости-то приехали.
Заходьте в дом, мои милые!»
Из глубины дома к нам вышел очень худенький мальчонка в огромных, явно на несколько размеров больше, скукоженных кирзовых сапожищах да в куцей, залатанной во многих местах, детской шубейке. Он тихо, немножечко заикаясь, произнёс:"А я Мишка. Брат ваш буду сродный."
Мы с Виктором прошли за хозяевами из сеней в жилую часть дома. В нос ударил резкий гнилостный запах. Это была большая комната. В углу стояла плита сложенная из кипичей. Разномастные обои на стенах во многих местах отклеились и просто висели клочьями. Вдоль стены две железные кровати с большими медными шарами на спинках. На кроватях набросаны лоскутные одеяла. Посредине комнаты большой квадратный стол. Несколько деревянных табуретов. На столе, покрытом затертой от времени клеёнкой, керосиновая лампа, раскрытая книга и две школьные тетради. В углу комнаты, на полу, большая куча тряпья. Мишка, проследив за моим взглядом, пояснил:"Это там, в углу, картошка накидана и, чтобы не помёрзла, мы её тряпками накрываем. Подвала-то у нас нет. Но всё равно картоха подмерзает здесь. Да ничего, есть можно. Просто сладенькая она становится."
Мы выложили на стол привезённые с собой гостинцы. Сыр, колбасу, консервы мясные, баночку с крабами, конфеты, сладкие бублики.
Надо было видеть, с каким восторгом и удивлением разглядывали хозяева эти продукты. Они старались не показать виду, что растроганы угощением и что некоторое из лежащего на столе, они вообще видят впервые. Лишь Мишка иногда сдержанно спрашивал:"А это что? А это вкусно?"
А когда я накинул на плечи тёте Шуре пуховый платок от мамы, то та, уже не сдерживаясь, громко запричитала, заливаясь слезами.
Немного успокоившись, тётя Шура, взмахнув руками, выкрикнула:"Ребятюшки, милые вы мои, уж и не знаю — как вас и поберечь-то. Голодны поди с дороги? А вон, на плите, супчик стоит с макарошками. Он и не остыл ещё наверно. Так наливайте себе, кто сколько хочет. Я завтра ещё спроворю.
Да тулупы-то и валенки свои пока не скидывАйте. Зима поди ж на дворе. Я к ночи, ради таких гостей, ещё разок затоплю плиту. Тогда уж и разденетесь. Мы-то привычные. А коли в уборную захотите, то на этот случай у нас за домом сарайчик есть. Мишка покажет. Да в яму-то не ввалитесь. У нас там всё по-простому устроено. Да ступайте по жёрдочкам. Да дверь-то в сарайчик осторожно, не вдруг, открывайте. Прежде сильно постучите по ней. У нас там, в уборной, курицы живут. Там им теплее. Но в сильные морозы-то мы их всё равно в дом берём. Только серут, заразы, много. А по тёмному-то вы туда и вовсе не ходите. Не стесняйтесь, делайте свои дела прямо с крыльца. Лес тёмный кругом."
И тут, Шура, словно спохватившись, успокоительно продолжила:"Да не бойтесь, волки-то в эту пору к коровнику не ходят. Это уже к концу зимы их можно ожидать. Правда, в запрошлом годе это было, в начале зимы, волки даже несколько собак в деревне сожрали. Теперь только три мелких пса осталось на всю деревню. А больших-то и не прокормить.
Да вы поешьте, поешьте пока светло. Свет-то у нас рано, в 7 часов выключают, а при керосиновой-то лампе вам и не привычно будет. А про ночлег-то не беспокойтесь. Мы с Мишкой вместе ляжем, а вам вторая широкая кровать. Разместитесь вдвоём? Да, зачёрпывай, зачёрпывай супец. Не стесняйся. Чай не чужие мы люди. Племяш ты мой, получается."
Я открыл крышку покрытой сажей кастрюли и взял лежащую тут же поварёшку, чтобы налить себе и Виктору суп в алюминиевые миски. То, что я увидел в кастрюле, невольно заставило меня замереть. Это была просто мутная вода. Я полагая, что вся гущена опустилась на дно и зачерпнул со дна кастрюли. Поварёшка поддела лишь несколько макаронин и большую голую чёрную кость.
Мишка со вздохом произнёс:
-Мамка, да выброси ты уже эту кость, почитай раз десять на ней суп варила. Вон, свари гостям-то суп из консервов, что они с собой привезли.
-Ой, Минька, милОй человек, пробросаешься так!
Да как же можно так просто и суп выплеснуть вон?!
Там же и макарошек положено. Да и на косточке-то этой, ещё три супчика сварить можно. А консервы мы припрячем на трудные, чёрные денёчки.
P.S.
На утро мы с Витькой твёрдо решили, что не можем оставаться здесь дольше. Наплевать на задуманную охоту. Невозможно было сесть за стол и есть продукты привезённые нами, зная, что мы сейчас съедим столько, сколько этим людям хватит, чтобы просто выжить. Трудно было смотреть на эту убитую деревенскую жизнь.
Мы, сославшись на внезапное нездоровье Виктора, попрощались с тётей Шурой и Мишкой и наладились в обратный путь.
А после были письма и посылки. Мы слали в деревню копчёную колбасу, одежду, деньги. От Шуры иногда приходили посылки с клюквой или брусникой, а в ягоды были положены свежие куриные яйца.
Здесь хочу вам пересказать по памяти ещё одно письмо от Мишки. Его мы получили года через 2, после моей первой поездки к тёте Шуре.
Здравствуйте, родные!
Тётя Маруся, нам пришло письмо с фотографией из психиатрической лечебницы города Новочеркасска. В письме говориться, что у них есть пациент по имени Миша и, что он возможно мамин первый сын и мой брат. И, что это он на фото в белой нижней рубашке.
Михаил инвалид и постоянно живёт в сумасшедшем доме.
Тётя Маруся, я не знаю, как мне быть. Должен ли я показать это письмо маме?
Я боюсь, что, как бы она не захотела взять брата к нам домой. Но она же не сладит с ним.
Ведь когда у мамки голова начинает сильно болеть, то она становится никакая. Тогда уж всё на меня ложиться в доме. Я думаю, что с новым, больным Мишей нам просто смерть.
Присоветуйте, как мне поступить.
Я буду вас просить, отпишите, пожалуйста, этим людям, взрослым почерком, что они ошиблись.
И что это не наш Миша.
Спасибо вам, дорогие, за вашу заботу. К лету ждём вас всех к нам в гости.
Буду ждать письма от вас, а до тех пор мамке ничего не скажу про письмо из Новочеркасска.
Привет вам от мамы.
Ваш родственник Миша.
1970 год.
Автор: Эгрант
Свидетельство о публикации №219010501715