Поженились мы с Димкой без всякой торжественности.
— Вот еще, такие деньжищи тратить, — сказала нам моя бабушка, — ты, внучка сделай так: возьми трехлитровую банку, такси и Димочку (именно в таком порядке бабушка всех и перечислила) и езжай по родне. Пусть деньги в банку вам кидают, дарят то есть, а вы лучше куда-нибудь съездите, мир повидаете, нечего за один день прожирать то, на что полгода можно жить, да еще бонусом на пьяные рожи смотреть, так что ли?
Димка покраснел, рассмеялся и спросил:
— Бабушка, а почему с банкой? Пусть в конвертах дарят, как и положено!
— Дурень малолетний, — улыбнулась бабушка, — в красивый конверт тебе пару сотен положат и все, а в банку посовестятся кидать так мало. Слыхано ли дело, сироту сотенными бумажками обижать! А ты еще представь, Сонечка, украдут твою туфлю и заставят какого-то бедолагу из нее водку лакать, это ж «скорую» надо сразу вызывать, с твоей-то ножкой! — так нелогично закончила свою речь бабушка и пообещала лично обзвонить всю родню. Я представила себе это действо и почувствовала себя нищенкой, выпрашивающей милостыню. Нищенкой с большими ногами и внушительными бюстом и задом.
Димка, предатель, хихикал, я злилась. Ножка у меня действительно сильно недамского размера, стыдно сказать какого, да и я сама не Дюймовочка. Но хотелось мне в белом платье покрасоваться, как хотелось! И торт даже во сне снился и как мы его красиво разрезаем и танцуем первый танец. В общем, хотелось, как в кино.
— Ну, смотри, вот моя соседка. Кредит на свадьбу взяли, еще и не расплатились, а молодые уж разбежались или вон на свою подружку глянь. Нет, чтобы машину купить или комнатушку какую, все за день спустили. Это даже хуже баловства, мы соберемся, стол накроем и посидим тихо, да не плачь ты, будет тебе и торт и платье.
Я ее понимала. Она меня одна растила, с дедом разошлась, когда еще мама маленькая была, а бабушка гордая, от алиментов отказалась, плохо они разводились, со скандалом, вот и швырнула необдуманные слова, а потом уже не могла на попятный пойти. Тяжело ей было, но вырастила маму и замуж выдала и со мной помогала, а потом случилось то, чего она до сих пор простить себе не может. Часто мне рассказывает о том дне и каждый раз плачет.
— Пришла я тогда с работы, смотрю, а Олечка какая-то нервная, дерганная, расстроенная, спрашиваю, что случилось, она мне жаловаться, мол, Стасика сегодня в ресторан пригласили, да и ее тоже, а дочку, тебя то есть, она боится оставлять, вдруг животик разболится или ушки. А я дура уговорила ее, сказала, чтобы шла и ни о чем не думала, я побуду с Сонечкой, с тобой то есть. Не даром тебя так назвали, спать ты всегда любила. Олечка так обрадовалась, платье новое надела, накрасилась быстро и все тебя на руки хотела взять. А я ей сказала, «иди уже, пока Соня не проснулась», а Оля все так руки тянула...
Бабушка всегда начинала плакать, дойдя до этого момента. Я ее успокаивала, как могла, кто же мог знать, что родители так глупо погибнут, попадут под машину. Странное выражение, конечно — «погибнуть глупо». Можно погибнуть по-умному, что ли? Но это так, к слову. Бабушка мне не раз говорила, наверняка она какие-то жуткие ошибки совершила, раз ее во второй раз привели к подобной ситуации — ребенка одной поднимать, даже к более жестокой и ужасной. Она все пыталась разобраться, где же она сделала что-то сильно неправильное и никак не могла этого понять.
Надо мной тряслась, страшно ей было, что и с ней что-нибудь случиться и тогда мне куда? Родни много, но это когда все хорошо и радостно, ее много, а когда несчастье стучит в дверь, многие ли приходят на помощь? Бояться она боялась, но головы не теряла, запрятала свое горе и ужас подальше и воспитывала меня спокойно, не впадая в истерику, с любовью, но и строго. Я очень ее любила и люблю, обижалась всегда на судьбу, что родителей лишила, но за бабушку всегда благодарила, не всем так везет, как мне.
Димку бабушка приняла сразу, она вообще у меня удивительная, людей чует. Сама смеется, говорит, у нее нюх, как у волчицы, как в песенке поется и плохих людей она за версту вынюхивает. Сколько раз я поражалась этому ее качеству. Часто так бывало, говорит, не нравится ей этот человек хотя и любезен и не слащав, а что-то отталкивает или же наоборот. Посмотрит на какого-нибудь матершинника, буйного, вроде бы «колючего», а сама и говорит, «вот с этим хоть в разведку, хоть в ресторан». Под рестораном она понимала все радостное, что случается в нашей жизни и часто мне говорила, что в веселье люди познаются лучше, чем в беде.
Я ей сначала не верила, но потом... Отвлекусь ненадолго. Был у меня случай: дружили с одноклассницей, не разлей вода были, она у меня дома постоянно гостила или я у нее, такая любовь и дружба — словами не передать, а бабушка ее почему-то не любила и предупреждала меня. Я обижалась, говорила, бабушка уже старая и ничего в настоящей дружбе не понимает, а она лишь хмыкала и повторяла свое любимое — «вот увидишь.» Увидела и очень скоро. Купила мне бабушка блузку. Как прозаично звучит — блузка! Это было нечто кипенно-белое, воздушное и легкое, как облачко, как зефир или пух и я в ней была другая.
Есть такие вещи, они даже не совсем вещи, не совсем одежда, они как улучшитель внешности и настроения, в них себя чувствуешь другим. Счастливые вещи, так я их называю. И вот пришла я в этой блузке в школу, все ахают, восхищаются, Света — подружка — больше всех, материю гладит и трещит не умолкая, какая это замечательная блузка и какая я в ней красивая. В тот день у нас была физкультура, мы как всегда переоделись в раздевалке и после урока, когда мы влетели в ту тесную комнатку, мы сразу увидели на полу мою истерзанную блузку — порванную, серую от грязи, с оторванными пуговицами. Я даже не заплакала от горя, просто не могла глаз оторвать от этого жалкого куска ткани, меня мгновенно поглотило такое отчаяние, что даже слезы сквозь эту броню не могли просочиться, я просто окаменела, а внутри зрел крик.
Девочки окружили меня, стали утешать, гладить по голове, говорить, что найдут, кто это сделал, я их не слушала, просто смотрела на пол, на блузку и вдруг, сама не знаю почему, я быстро подняла голову и увидела, что Света довольно улыбается, злобно так, но весело и смотрит мне в глаза, не таясь. Ей не просто захотелось сделать мне больно, сделать гадость, ей захотелось, чтобы я поняла. Все поняла про нее. Не знаю, зачем ей это надо было. Я так прямо у нее и спросила. Конечно же она стала все отрицать, взгляд и злорадную улыбку видела только я, да и как я могла что-то доказать?
Мы с ней естественно поссорились, а я с тех пор в бабушкин нюх уверовала и он не раз меня спасал от многих неприятностей. Вот и замуж я собиралась не за Диму, был у меня другой кавалер, говорил, что любит, на руках пытался носить, да не смог, говорю же я девушка весьма весомая по всем параметрам. И вот бабушке он показался гниловатым внутри. Я ее слушала, да не слышала. Случай, как водится, помог. Заболела я серьезно. Больница, операция, бабушка с ног сбивается, ей и на работу и ко мне и дома приготовить что-нибудь. Я думала, Володя будет приходить ко мне каждый день или почти каждый, ведь болеть — это так тоскливо и страшно. Но он сказал, что друзья зовут его на море и ему неудобно им отказывать. Уехал.
— Все поняла? — спросила тогда бабушка.
— Конечно, — сквозь слёзы ответила я и отвернулась, не хотела, чтобы она мои слезы видела. Она тоже все поняла, вздохнула и заговорила о каких-то мелочах.
Володе я тогда сказала, что лучше бы нам друг на друга время не тратить, он не понял меня, сильно обиделся, даже напился и приходил выяснять отношения, называл бабушку старой ведьмой, разрушившей нашу любовь. В том, что он бросил меня больную, он не видел никакого криминала, сказал, я же в больнице была, под наблюдением, а он там зачем? Да и действительно, зачем? И в моей жизни тем более. С Димкой я уже на работе познакомилась, смеялись над нами. Я — великанша, он ниже меня, хилый, щуплый, даже гадости про нас говорили, но Димка так пару раз внимательно посмотрел на обидчиков и они почему-то засмущались, слова свои грязные обратно забрали и больше ничего про нас не говорили. Когда я бабушке это рассказала, она усмехнулась и предположила, что Димка очень уж умеет людям показать возможные варианты развития событий.
— Это как? — спросила я.
— Смотри, — ответила бабушка и уставилась на нашу кошку. Манька у нас была придурашная, бегала за своим хвостом и любой букашкой, старая уже была, а игралась, как котенок. И вот бабушка посмотрела на нее, а та вдруг вскочила и так прыгать стала, словно пыталась поймать что-то невидимое человеческому глазу. У меня во рту пересохло от ужаса.
— Ты как это смогла? — спросила я бабушку и как это говорится, словно впервые увидела ее, — ты почему мне раньше такое не показывала?
— А ты не просила, — нагло соврала бабушка. Я сотни раз просила ее объяснить, как она людей разгадывает. Но тут не человек, кошка, да и ведет себя странно.
— Что ты с ней сделала?
— С ней? Ничего! Просто представила, как у нас по полу мышь бегает, — улыбнулась бабушка, а мне страшно стало. Она что, ведьма?
— Это просто, если потренируешься и у тебя получится, — сказала мне бабушка и рассказала, что когда она была маленькой и долго лежала в больнице, с ней в палате лежала древняя бабка, которая от скуки и научила ее этой премудрости — показывать и видеть образ.
— Помнишь свою подружку, ту, которая блузку тебе испоганила? Ух, как же мне ее хотелось... — бабушка даже губу прикусила от гнева. Оказывается, та блузка и ей сильно глянулась и запомнилась, — она когда на тебя смотрела я видела, как она мысленно выливает на тебя пузырек зеленки, мажет грязью и отрезает тебе волосы.
— Ужас какой! Ты почему мне не говорила?
— А ты бы поверила?
Я ответила, даже не задумываясь.
— Нет, ни за что.
— Вот я и молчала. Рассказать, что у Володи на уме было?
— Нет!
— Вот поэтому я только теперь тебе это и рассказываю, ты у меня уже взрослая и немножечко умная, — улыбнулась бабушка, но учить меня наотрез отказалась.
— Нельзя мне, надо будет, найдешь своего учителя или наставницу.
— Уууу, — она меня сильно разочаровала, я уже представила, как я мысли читать буду...
— Не мысли, дурочка, яркие образы, да они и не всегда видны и не у всех, — утешила меня бабушка и заговорила о платье.
— Подарю я тебе платье, даже частично белое, сюрприз будет.
— Вдруг не понравится? Такой день испорчен будет.
— Понравится, чем хочешь могу поклясться.
Бабушка ошиблась. Платье мне не понравилось, оно меня очаровало, околдовало, ошарашило и влюбило в себя мгновенно! Верх был кипенно-белый, воздушный, нежный, как та самая блузка из моего детства, ткань тонкая и какая-то ранимая, я не знаю, как описать это чувство, когда смотришь на платье и слезы на глаза наворачиваются. А вот юбка... Юбка была длинная, в пол, цыганская, буйная и разухабистая — ярко алая, с диковинным, мелким узором, там были и люди и животные и натюрморты и мне показалось, если я покручусь в этом платье, на моей юбке можно будет увидеть множество историй, как в старых волшебных фонарях.
— Где ты его взяла? — спросила я бабушку, когда смогла вымолвить словечко.
— Сшила одна знакомая, — уклонилась от ответа бабушка.
Свадьба была назначена на 31 октября. Мы не стали объезжать мою родню, как предлагала бабушка. Решили, когда устроимся, когда разберем вещи, когда вымоем нашу съемную квартиру, будем приглашать в гости, не всех сразу, человек по десять. Я представила себе график визитов и ужаснулась, дальних родственников у меня было очень много.
Как бабушка и предполагала, мы скромно отметили наш день в ресторане. Димины родители меня стеснялись, я понимаю, почему, не такую невестку хотели они своему скромному и маленькому Димочке. Я так поняла, они его пытались отговорить, но не смогли и немного смирились с огромной и яркой женой, со мной. Не буду в подробностях описывать тот день, он был как у всех — волнение, мелкие неприятности и тот ответственный, долгожданный и немного страшный ответ — «да». Я плохо помню весь день, наверное потому, что то, что случилось ночью, уже в конце праздника, затмило все остальное.
Мы вызвали такси и ждали около ресторана. Устали все страшно и мы решили, на первой машине уедут Димкины родители, на второй бабушка, а мы уж дождемся последнюю. План сработал только по двум пунктам. Уехали мои новые мама и папа, а мы все ждали и ждали. Телефоны у всех почему-то выключились, ресторан закрылся и мы стояли втроем, уже немного замерзая, хотя ночь была необычно теплой. Я помню, как все началось: порыв ветра закружил красивым водоворотом листья, потом неожиданно швырнул их в нас и умчался прочь, а на темной улице вдруг показалась черная собака, она бежала, припадая на переднюю лапу, скулила и оглядывалась. Увидев нас, она завыла и неожиданно ловко юркнула мне под юбку, легла на мои ноги и тяжело, жарко задышала.
— Это еще что за..., — начала я, но не успела закончить. Увидела их. Трое парней, высокие, сильные, опасные. Я почувствовала, как сердце затихло от ужаса, словно боялось своим громким биением привлечь их внимание. Не помогло, они увидели нас. Тогда я не поняла, что случилось. Время внезапно замедлилось. Знаете, как говорят — стало вязким. Я такое чувствовала перед своей операцией, когда тебя везут на каталке в операционную и ты понимаешь, что можешь не проснуться и воздух загустевает и не желает проходить в легкие, горло обволакивает слизью и каждый вдох дается с трудом и напряжением и все вокруг наполняется тонкими нитями и чувствуешь себя, как муха в паутине. Вот так случилось и в ночь нашей свадьбы.
Парни медленно приближались к нам, а я вдруг увидела, что они с нами собирались с делать. Я видела, как Диму избивают и бьют виском об урну, видела, как бабушка кричит и ее тоже бьют в живот, видела, как мне задирают юбку, вытаскивают собаку, хватают ее за задние лапы и с размаху прикладывают об стену, видела, как они рвут на мне платье, срывают белый верх и втаптывают его в грязь, елозят по этой неприкосновенной белизне тяжелыми ботинками и... Я не смогла смотреть дальше, ярость и боль затопили меня, я попыталась закричать, позвать на помощь, но горло забилось этой жуткой слизью, язык присох к небу и я вдруг поняла, что кроме меня никто с этим не справится. А что я могу? Против трех крепких мужчин? А если бы могла, я бы схватила их за волосы и с наслаждением стукнула бы лбами! Вот так!
Бабушка засмеялась и время снова потекло, как ему и положено. Трое крепких парней валялись на асфальте, неуверенно матерились и стонали. Дима удивленно посматривал то на меня, то на бабушку, то на тех незнакомцев, которые внезапно сами стукнулись лбами, да так сильно, что повалились на землю.
— Шли бы вы, ребятки, — крикнула им бабушка, а потом так витиевато и грубо выругалась, что я покраснела, а тех парней как кипятком ошпарило, они вскочили и, пошатываясь, ушли в темноту.
— Что это было? — спросила я бабушку.
— Ты меня спрашиваешь? Я ничего не делала, ты сама, — она рассмеялась, нагнулась и вытащила черную собаку из ее цветастого укрытия, — вот ты какая, Наставница. Оригинально!
— Ты с ума сошла? Стресс? Дима, вызывай «скорую»! — я не знала, что подумать. Начинала понимать, что мы только что избежали чего-то страшного, чего-то способного сломать жизнь и бабушка, судя по всему, этого не выдержала.
— Телефоны не работают, мое такси уже близко, а вам, дети, придется пешочком домой добираться, ваша машина не приедет, да и с собакой не возьмут, — спокойно сказала нам бабушка, а мне снова стало страшно. Оказывается, я ее совсем не знаю. Кто она?
— Собаку называй сама, имя придет и дальше все уже будет намного проще, — так попрощалась с нами бабушка, села в такси и уехала. Я растерянно посмотрела на Диму. Мой муж улыбнулся и сказал, я все пойму, не надо спешить. Собака уже не скулила, она с удовольствием что-то вынюхивала на моей юбке (я не роняла на нее кусок мяса? не наставила пятен?) и я вдруг поняла, как надо назвать это странное животное. Джина. Именно так.
— Джина, домой, — сказала я собаке и поняла, насколько устала.
Дима обнял меня и мы пошли в наш новый дом. Джина бежала впереди, словно показывая нам дорогу.
Автор: Оксана Нарейко
