Она ненавидела ноябрь всеми фибрами души. Тусклый свет в прихожей (некогда заменить лампочку), вечно сопливый зонт в углу и прошлогодние сапоги со вздыбленной кожей там, где большой палец. Холодное, хоть и совсем новое, одеяло, грибок, поселившийся в стыках плитки, запотевающее кухонное стекло, стоит очередной раз вскипятить чайник, и тоска.
Липкая, словно растаявшая ириска, тоска. Она приходила с работы, прыгала в угги, затыкала пробкой старенькую сидячую ванну и открывала кипяток. Пока он плевался белесой водой во все стороны, ела булку с вареньем и печенье «Топленое молоко». Пробовала пальцем землю в горшке с уснувшей фиалкой, подкручивала отстающие часы и разговаривала с мамой. Совсем недолго. В это время она смотрела сериал «Женский доктор».
Вот если бы можно было перепрыгнуть сразу в декабрь. В сухие подсиненные сумерки, новогодние заикающиеся витрины, елки с отслаивающейся чипсами корой! Но нет. Ноябрь длинный, как Циндаосский мост, напирал, настаивал, наглел. Слюнявил перила. Обкладывал нездоровым налетом фонарные столбы. Сбивал с веток поздние яблоки. Толкал в спину. Отбирал последние капли тепла и все туже пеленал солнце, как младенца в советском роддоме.
С «великаном» она столкнулась в кабине лифта. Они виделись уже раз сто, но всякий раз женщина старательно отводила глаза. Он вбежал в последний момент, когда фанерные двери уже с грохотом съезжались, стянул мокрый капюшон, отряхнулся, как огромная дворовая псина, и радостно объявил:
— Ненавижу ноябрь!
Она подалась вперед, звякнула связкой ключей и доверительно прошептала:
— Вы знаете, я тоже!
Мужчина рассмеялся и блеснул крупными идеальными зубами:
— А давайте не любить его вместе!
Лифт дернулся, как пьяный. Остановился. Она привычно вышла на третьем этаже. Краем глаза отметила его крепкую влажную шею, куртку «Аляску» с несерьезной оранжевой подкладой, намечающуюся лысину и не окольцованные пальцы, сжимающие пакет с венскими сосисками.
Дверь снова стала съезжаться, подрагивая, как при треморе, и в последнюю секунду она решилась:
— А давайте!
Мужчина зашуршал, наверное, уронил пакет. Кабина улиткой поползла вверх. Откуда-то сверху на нее упала фраза:
— Я живу в сто двенадцатой! Приходите в семь! На ужин будут сосиски.
Автор: Ирина Говоруха
