Ей было не мало лет, она сама честно не могла вспомнить точно, а в паспорте дату ей поставили примерную, вот и выходило, что уже седьмой десяток. Бабушка Анна не была нашей бабушкой. Вообще посторонний человек, даже и не соседка. Но у нас здесь, в новой деревне, куда я попала еще молодой с мужем по распределению из ВУЗа, никого не было, а у неё…...
Хотя и жили рядом взрослые дети, по сути, она была одна. Вот мы и подружились. Она немного помогала мне с детьми, а я её немного подкармливала, но главное – это общение, то, чего больше всего не хватает человеку, особенно в старости.
Бабушка Анна была в семье восьмым ребёнком. Её отец, хромой с детства по причине неправильно сросшегося перелома, не призывался ни в царскую, ни в белую, ни в красную армии. А поскольку унаследовал от родителей, как единственный сын, очень крепкое хозяйство, и сам был добрым хозяином, то много детей семье в тягость не было. А рождались они с завидной регулярностью: каждые 1,5 – 2 года, и почти сплошь – девки.
Вот только родилась Нюрка, по документам в злопамятном 1917 году, но сама она говорила, что раньше на год или два. Но с того самого года и пошла ломаться жизнь их семьи вкривь и вкось. Гражданская война, коллективизация, неурожаи. Так что к 1933 семья имела 15 детей и беспросветную нужду. Нюрка, не смотря на вечный голод, тяжёлый труд и сплошные заплаты вместо платья, была весёлой и прехорошенькой.
На вечёрках звонче всех пела песни, громче всех смеялась и первой пускалась в пляс, оттарабанивая босыми пятками задорные дроби. Вот на такой вечёрке и присмотрел её незнакомый парень из дальней деревни. Да тем же вечером и высватал её у родителей, нравы тогда были простые, да и к чему рассусоливать, в деревнях тогда все были одинаково бедны и простодушны.
А родители Нюрки и радёшеньки, что лишний рот из дому, да хоть одну сбыть с рук без приданого-то, ну и что, что девке едва 16 минуло. Нюрка в слёзы, а мать ей в руки узелок с юбкой поновее, а отец уж иконой благословляет, да и за порог провожают.
Жених повёл Нюрку в свою деревню короткой дорогой – по полям да перелескам, а она и дорогу не видела из-за слёз. Наконец, пришли в деревеньку дворов в двадцать на берегу светлой речушки. Жених оставил Нюрку в сенцах, а сам пошёл с родителями объясняться.
Нюрка посидела – посидела, да и пустилась бежать домой. И только в лесу поняла, что понятия не имеет, куда же ей идти. Села под берёзку и снова заревела.
Летом солнце рано встаёт – пригрело бедную девушку, уставшую и от дороги, и от слёз, она и уснула сладким сном под той берёзкой. Здесь её и нашёл незадачливый жених часа через три. Вытер слёзы, утешил, как мог, пообещал, что не обидит никогда: Нюрка и смирилась.
Не обманул жених. Жену свою не обижал, звал только Аннушкой, берёг от тяжёлой работы, любил её. И Аннушка по-настоящему расцвела, жила — как пела! Да только недолгим было её счастье.
В сорок первом ушли на войну, почитай, все мужики из той деревеньки под Ялуторовском, а вернулось только четверо из шести десятков. Принесли похоронку и Аннушке. Так и осталась она вдовой молодой, да с четырьмя на руках.
Младшему и года не исполнилось. Зимой простудился он и в одну неделю сгорел от воспаления легких. Не успела схоронить сыночка, принесли похоронку на мужа. Как смогла пережить, сама не помнит. Но Аннушке и оплакать их некогда было – от темна до темна на работе в колхозе, иначе нельзя было — все работали на износ, всё фронту, всё для победы. Хозяйство же и младшие сестра и брат на руках старшего сына — восьмилетнего Коли.
Бабушка Анна и через сорок лет плакала, вспоминая те годы. И очень жалела своего Колю, какое детство ему досталось…. Но не только за съеденное войной детство жалела бабушка Анна сына. Тихий и беззлобный Коля в 20 лет попал целиком и полностью под каблук крутой и своенравной жене.
Компенсируя своё бесправие в семье, Коля тихо пил, за что бывал беспощадно луплен своей жёнушкой. Однажды на такую разборку и попала бабушка Анна.
Заступилась, конечно, за сына. Крутая сношка, дородная и крупная баба, под горячую руку выбила ей пару зубов, вышвырнула за ворота и, под страхом смерти, запретила приходить к ним. Коле тоже было запрещено общение с матерью, тем более какая-либо помощь ей. Он матери всё равно старался хоть чуточку помочь, но тайком от жены и с оглядкой. Какая уж это помощь?
И у дочери в семье тоже не больно ладилось. Зять – человек, в общем-то, хороший, но во хмелю становился буйным и сварливым. Мог вспылить от любой мелочи, мог разбуяниться и всыпать и жене, и дочкам, и тёще, которую, вообще-то, уважал. Назавтра, конечно, каялся, просил прощения и старался всех задобрить хорошими делами. Но проходило какое-то время и всё повторялось, выпивка, ссора, ругань, рукоприкладство. А поскольку повод выпить находился всё чаще и чаще, бабушка Анна бывала у дочери всё реже и реже.
Младший сын Володя был самым удачливым. Выучился на механика и жил с семьёй в городе. Бабушка Анна рассчитывала, что старость свою будет коротать именно у них. Володя с женой от этого не отказывались, часто приезжали проведать мать, помочь чего по хозяйству, да запастись деревенской провизией. Но увозить её к себе не спешили.
А когда не по силам стало ей держать хозяйство, то и приезжать стали значительно реже. Ну, а она всё ждала, когда получат они новую квартиру, когда женится ее внук, когда у него будет своя квартира и т. д. Вот потом и заберут…. так и не дождалась.
Бабушка Анна рано вышла замуж, рано стала матерью и, когда дети выросли и разлетелись из родного дома, было ей всего-то 38 лет. Всю жизнь до этого она отдавала детям и работе, некогда было заняться собой, некогда было оглянуться вокруг. И вдруг осталась одна, вдруг не о ком стало заботиться. Наверное, от образовавшегося свободного времени и возможности жить для себя, обнаружила она, что на соседней улице живёт кудрявый и статный Антоша, что давным-давно «положил на неё глаз».
Был он моложе Нюры на пяток лет, была у него жена и дети, но моложавая и всё ещё хорошенькая Нюра, видно, крепко запала ему в душу. Сколько ни сопротивлялась Нюра нахлынувшему чувству, да от самой себя куда убежишь…. Нет, о том, чтобы бросить семью и осиротить детей, не было и речи, того и сама она не допустила бы. Но любовь их грешная, незаконная длилась много-много лет.
В деревне никуда не спрячешься от чужих глаз. Скоро эти вести дошли и до жены Антоши. Та сперва кинулась было с дракой на соперницу. Но закалённая жизнью Нюра физически была куда крепче худосочной Антошиной жены, хоть и не привыкла за себя стоять, но так оттрепала задиру, что навсегда отбила у той охоту к таким мероприятиям.
Тогда та стала бить Нюрины окна. Она била, а Антоша стеклил. В конце концов, он пригрозил жене, что уйдёт к Нюре совсем, если она не прекратит эту дурь.
Окна были оставлены в покое. Но рот-то Антошиной жене, да и всей деревне, не зашьёшь. Мучались они оба от двусмысленности своего положения, от злых насмешек и пересудов, от бесконечных скандалов, но расстаться никак не могли, как прикипели душой друг к другу.
Антоша, жалеючи свою Нюру, старался хоть как-то ей помочь.
Был один смешной случай. Нюрке и Антоше тогда уже шел пятый десяток, лет пять-семь они вот так хороводили всей деревне на потеху да сплетни. Привезли Нюрке две машины дров кругляка. Надо бы расколоть, а её скрутило с радикулитом – ни лечь, ни встать. Улучил Антоша момент – заскочил к своей зазнобушке, поглядел на её мучения и….
Надел самую длинную Нюрину юбку, фуфайку, низко-низко повязал платок на голову и пошёл колоть дрова. Соседки умирали от любопытства, что это у Нюры за баба во дворе: не оклики не отвечает, на стук в калитку тоже не реагирует – глухая, что ли? Машет и машет колуном весь день, как заводная, без устали. Пока все не переколола и не сложила в поленницу.
Так вот и любили друг друга мучаясь, и мучились любя…., мучили жену Антона. Потом и жена смерилась уже, ну и пускай бегает к другой, семью не бросил, содержал, детей вырастил, воспитал, что еще надо? ну черт с мужем, чай «не исшаркает» под корень.
Их можно было бы осудить за эту греховную связь, да народ посудачил и простил, ведь не тянулась бы их связь, без малого три десятка лет, без любви. И только с приходом старости как-то сама собой сошла потихоньку на нет, а там и взрослые дети забрали Антошу к себе в город.
О многом переговорёно было в долгие зимние вечера за чашкой чая у бабы Нюры. А рассказчиком бабушка Анна была замечательным, с изрядным чувством юмора. Понимала и ценила шутку, не держала в сердце зла и обид, никогда не унывала. Обстоятельства сложились так, что я через семь лет жизни в деревне, уезжала на родину.
Бабушка Анна деятельно помогала мне упаковывать вещи, продавать дом и всё жалела, что не с кем будет теперь болтать вечерами. Мы переписывались. И вдруг письма перестали приходить. Окольными путями я узнала, что у бабушки Анны скоропостижно скончался младший сын Володя. Вскоре мне удалось побывать в тех краях, и я снова постучалась в знакомую калитку.
Как же подкосила её смерть сына! Из бодрой и задорной бабки, с вечной лукавинкой в улыбчивых глазах, она превратилась в тихую и бесцветную тень с потухшим взглядом. Ей не хотелось больше жить – незачем. А вскоре и её не стало, сообщили мне об этом уже года через два после похорон случайные знакомые с того же села.
В начале 2000-х, летом я побывала там на деревенском погосте. В дальнем углу кладбища нашла полузаброшенную могилку. Почистила могилку от сорняков, положила букетик полевых ромашек, которые любила Анна. Посидела, вспоминая события двадцатилетней давности, положила на могильный холмик конфеты, такие, как любила бабушка Анна.
В сущности, такая простая и незатейливая вышла жизнь. Да только и такая жизнь была нужна, хотя бы молодой мне, чтобы бабушка Анна поддержала меня в трудную минуту, не дала опустить руки, заряжала позитивом и своей добротой, да веселыми рассказами. Что еще может быть красивее и добрее?
P.S. Из воспоминаний мамы. Бабушку Анну я не помню, мне было всего один год, когда мама уехала из того села к родителям. Но бабушку Анну помнят мои старшие брат и сестра.
Брат, которому тогда было четыре года, называл ее бабушка-крокодил, потому что она ела пельмени не жуя, так как зубов у нее уже было мало. А бабушка Анна не ругала его за это, и маме не давала ругать. Говорила, что и правда ест пельмени так, зубов внучек нет, повыпадали, остается крокодилу завидовать, у того вон — целая пасть зубов как у пилы, все острые.
А сестра помнит, как она подарила ей первокласснице огромные белые бантики, прям на всю голову. И маленький, я даже жалел, что не был знаком с такой доброй и веселой бабулей.
Автор: Boomschuvaka
