Дядя Григорий появился в нашей жизни после войны, в 1946 году.
Я родился через год. И дядю я впервые увидел лишь спустя 30 лет, когда умирала бабушка. Я слышал, что дядя — позор семьи, позор, которым покрыл ее мой дед Афанасий, Панас. Дед сгинул в 1920 году. Бабушка до самой смерти посылала проклятия на голову Паньки-паскуды, ненавидела его — за сломанную жизнь, за одиночество. Простила лишь у смертного одра, и почему — я узнал перед кончиной дяди Гриши, от него самого.
Эта история началась в 1920 году. Шла Гражданская война. Анна, бабка моя, вышла замуж за Панаса в 1917 году, в 1918-м родила сына Ивана, а летом 1920 года родился Андрей, мой отец. Время было тяжелое. Панас, родом из зажиточной семьи, как Гришка Мелехов из «Тихого Дона», метался от белых к красным и никак не мог понять — за кого же он. Продразверстка в 1920 году расставила все по местам. Семью Панаса ободрали почти до нитки, когда он вернулся на побывку, нашел истощенных детей и жену. Родители Панаса скончались от голода.
Панас в ярости стукнул кулаком по столу: «Убью!» Это он про Генку Бирюка, который возглавлял партийную ячейку в станице. И ночью подловил Генку на улице. Никто не видел, как он вел врага в лес. Панас хотел порешить Генку по-тихому, отомстить, но без последствий для семьи. Завел далеко в чащу, а там — болото. Панас начал толкать Генку в топь. Тот провалился. Начал тонуть.
Панас смотрел, но радости не испытывал. Генка молил о спасении. Панас не выдержал, сломал березку, подполз. Протянул ствол Генке. А Генка дернул его на себя, и Панас тоже свалился в болото. Генка засмеялся: «Сдохнем вместе, кулацкая сволочь!». И вскоре о Генке напоминали лишь пузыри.
Панас барахтался в черной жиже, но выбраться не мог — тонул. И накрыло его с головой. Удушье, забытье. Очнулся Панас в избушке. Рядом стояла незнакомая пожилая женщина и качала головой: «Эк занесло тебя! Обездоленный, бессемейный!» Панас вскинулся: «Где я? Что с семьей? У меня жена, двое сыновей!»
Тетка ответила: «Один. Один у тебя сын. Второго убили». «Как, за что? Неужели красные? Или белые? Как у них рука поднялась, они же еще дети...» — и заплакал.
«Не красные, не белые. Серые».
«Не было ведь серых!»
Тетка усмехнулась: «Теперь есть. Фашисты, — сказала она незнакомое слово. — Война у нас, с немцами».
Панас удивился: «Война закончилась 3 года назад!» — «Так то первая. Нынче вторая идет, Великая Отечественная. 41 год на дворе. А тебя, касатик, я из трясины вытянула. Думала — дезертир. А потом кровь твоя мне правду рассказала. Ты к тайне болот прикоснулся». Панас слушал и думал: сумасшедшая. А тетка продолжала: «Не все, кто в болотах тонет, гибнут. Болота — загадка великая. Сколько в них людей пропадает! И бывает, не насовсем. В некоторых болотах временные дорожки проложены, где настоящее с будущим и прошлым пересекаются. Вот ты на такую и ступил. И вынесло тебя совсем в другое место и другое время».
«И где же я?»
«В бывшей Н-ской губернии, в 1941 году. Когда ты в болото угодил, в 21-м?»
«В 20-м, — поправил тетку хмурый Панас. — А ты откуда все знаешь?»
«А ведьма я! — оскалилась тетка. — Многое ведаю. И судьбу твою. Но рассказывать не буду — а то Господне игрище испортится!» И весело рассмеялась. А Панасу было не до смеха...
На дворе стоял 1941 год, Панас находился далеко от родных мест, в гуще фашистского наступления. Ведьма посоветовала: «Возьми, это документы одного солдатика, которого я выхаживала, но Костлявая сильнее оказалась, забрала его. Будешь ты теперь Григорий Новиков, 1921 года рождения. Иди — воюй, нет у тебя иного пути, коли жить хочешь. Не бойся — жизнь тебя ждет долгая. Не могу сказать, что счастливая — но долгая. Прежнюю семью найти не пытайся — в положенный срок судьба тебя на нее выведет, после войны». Было что-то в той тетке, что Панас ей поверил безоговорочно.
Панас, ставший Григорием, воевал как черт, дослужился до майора. Солдаты называли его заговоренным — пули словно летели мимо, будто Григорий, единожды обманувший смерть, стал для нее невидим. Он дошел до самого Берлина, получил немало наград. Когда в 1920 году Панас пропал, Анна сходила с ума — исчезли и Генка, и муж. Никто не знал, что с ними стало. Через год признали погибшими. Анна горевала. Мужиков осталось мало, да и не нужен был ей никто — крепко она любила своего Панечку...
Анна носила вдовство и растила сыновей тихо-мирно, будто пропавший Панас до дна вычерпал ее беды. Но пришли фашисты. И в первые месяцы войны убили старшего сына, Ванечку. Зато Андрей выжил — вернулся в 1944-м, контужененный, практически глухой, но целый. В 1945 году Андрей женился на моей матери, Ирине, эвакуированной к нам из столицы. А в 1946-м они туда переехали вместе с Анной. И в тот же год объявился Григорий...
Они столкнулись на улице. Анна увидела высокого военного, побледнела: «Панечка!» Военный был как две капли воды похож на ее мужа. Он тоже побледнел. Перед ним стояла Анна, постаревшая на 26 лет. Военный вздохнул: еще одно предсказание ведьмы сбылось.
«Я Григорий, — сказал он. — Сын Панаса». Были слезы, были проклятья. Григорий рассказал, что Панас убил Генку, наткнулся на красных и бежал. Бежал в страхе, что за него накажут семью. Скрывался у одной вдовы на хуторе в соседней области. Вдова забеременела. Родился Гриша. А Панас однажды исчез.
«Мы думали, он к вам вернулся. Он вас очень любил, Анна!»
Анна плакала и мотала головой: «Лучше бы вместе, лучше бы умерли вместе! Я похоронила его. А он... Он с какой-то... И ты...»
Гриша нахмурился: «Мать не какая-то. Разве лучше, если бы вас всех убили? Он ведь вас спас, Ваню, Андрюшу». Анна заплакала сильнее: «Убили Ваню». Анна не захотела общаться с найденным сыном Панаса. И семье запретила. Да никто особо и не стремился.
Умирала Анна тяжело. В 1987 году у нее нашли рак. Сгорела всего за несколько месяцев. Ее мучили боли, галлюцинации. И в один из светлых моментов она твердо потребовала к себе Григория. Адрес у нее был. Дядя Гриша, по счастью, не переехал. Узнав о состоянии Анны, примчался в тот же день. Анна увидела его, заулыбалась: «Панечка, прости меня. Не увидела, не поняла. Милый мой, единственный! Подойди...».
«Мама уже не в себе. Мозги отравлены раком», — объяснил Андрей.
«Ничего, ничего, я понимаю. Болота — загадка великая. Сколько в них людей пропадает! И бывает, не насовсем. В некоторых болотах временные дорожки проложены, где настоящее с будущим и прошлым пересекаются. Пусть думает, что я — он, ей так легче», — прошептал Гриша. В глазах у него стояли слезы. Он подошел к Анне, взял за руку, поцеловал в лоб:
«Я тут, любимая. Я всю жизнь с тобой был мысленно! И ты меня прости!»
«Панечка», — выдохнула бабушка. И умерла, счастливо улыбаясь.
После бабушкиной смерти мы сдружились с дядей Гришей. Он жил бобылем, никогда не женился. Помогал нашей семье, обожал и папу, и меня, и моих детей. Сильно горевал, когда в 1999 году умер папа.
«Эх, я должен был раньше...» — сказал непонятное на поминках. 2011 году Григорий сильно заболел. Тоже рак, как у бабушки. И незадолго до смерти дядя Гриша рассказал мне всю эту историю. Как он пошел в 1920 году убивать Генку, чуть не утонул в болоте — и вынесло в 1941 год, по-прежнему молодым, его спасла ведьма и он стал Григорием. Как снова встретился с бабушкой Анной. Очень любил ее — потому и не женился больше никогда. Как оплакивал убитого сына Ваню и радовался, глядя на Андрея. Как был счастлив, что Анна узнала его перед смертью.
Узнала сердцем — не разумом. Радовался, когда у него снова появилась семья — наша семья. И как горд, что у него — такой внук (я) и такие правнуки и праправнуки. «Теперь я могу назвать тебя внуком, Коля. Вот так... Мне долгая жизнь выпала. По паспорту-то мне 90 лет, а по-настоящему — 117. Знал бы, что так будет, — никогда бы не пошел тогда убивать Генку. Но зато и правнуков, и праправнуков растил. Мало кому такое счастье выпадает. А жену пережил... Жаль...»
Дед Панас-Григорий умер через две недели после нашего разговора. Я не считаю его сумасшедшим — уж слишком много знал Григорий того, что было известно лишь Панасу... И теперь я думаю — а сколько таких пришельцев из прошлого или будущего живет рядом с нами? Или дед мой был один-единственный...
Автор: Николай Андреевич (71 год)
