Знойный, летний день угасал за окном. Земля уставшая от жары, казалось вздохнула с облегчением, поля и леса наслаждались долгожданной прохладой и от спокойного, деревенского пейзажа веяло тишиной и уютом. Однако это было обманчивое впечатление, ведь на дворе стоял 1943 год. Антиповка была как Богом хранимая, немцы кружились вокруг, разорили ближайшую Бобровку, а сюда так и не дошли.
Сгорбленная старуха с трудом поднялась на старенькое, деревянное крыльцо и проскользнула в дом. Но старухе не было и сорока лет, а выглядела она на все семьдесят. Катерина — симпатичная и цветущая женщина, превратилась в свою тень за несколько дней, когда одна за другой пришли две похоронки, сначала на мужа, потом на сына.
В их деревне был случай, когда женщина также получила похоронку, а потом оказалось, что это ошибка и муж её жив. Вот и Катерине грела сердце эта надежда, только ею она и жила. Может это неправда и кто — нибудь из них жив. Эта вера жила где — то в укромном уголке её души и таяла с каждым днём. «Если это правда, — думала она, — то я или в петлю, или в озеро, а жить на свете мне уж не к чему.»
Катерина равнодушно прошла мимо тёмных икон в углу, она уже давно перестала молиться, считая что Бог предал её. И не раздеваясь легла на постель, уснуть как обычно не удастся, ночью полна голова мыслей и от них никуда не деться. Но в этот раз она заснула, как никогда крепко и с трудом разлепила глаза от непонятного шума во дворе. Тузик лаял и рвался с цепи и ещё какой — то непонятный звук примешивался к собачьему лаю, как будто кошка мяукает.
Женщина накинув на плечи платок поспешила во двор и открыв дверь, чуть не споткнулась об корзину стоящую на крыльце. Опустив глаза Катерина увидела, что внутри лежит младенец. Он тихонько плакал, громче наверное уже не хватало сил. Катерина, причитая занесла корзину в дом, размотала старые тряпки в которые был укутан ребёнок. Это оказалась девочка, она была совсем холодная, неизвестно сколько она пролежала на крыльце.
Укутав малышку во всё сухое, Катерина побежала к Никифоровым, у тех имелась корова. А утром уже вся деревня знала, что Катерине подкинули ребёнка. Бабы косились друг на друга, вроде ни кто на сносях не был, откуда взяться младенцу? Приходили к Кате, смотреть на кого похожа, но разве разберёшь у такой крохи. Помогали кто чем мог, а сама Катерина быстро вошла в роль матери, словно эта девочка вдохнула в неё жизнь.
У Кати осталась одна единственная родственница, что жила в соседней Бобровке, звали её Машка. Так вот когда Машка пришла навестить Катю, то просто её не узнала. Старухи в которую та превратилась, больше не было, а на её месте она обнаружила молодую мать погружённую в хлопоты о своём чаде. Машка, разбитная бабёнка, весёлая и озорная, всем была хороша, да только давно дружила с зелёным змием. «Ты прям расцвела! — говорила она Кате, — сознавайся, мужика завела себе?» «Откуда взяться у нас мужикам — то? — усмехнулась Катя, — это Наденька вернула меня к жизни. Надежда наша, надежда на лучшее...»
О том что наши победили, узнали не сразу, телефонов и радио в Антиповке не было. Из соседней Бобровки прибежала Машка, забарабанила по окнам и воротам. Катерина вышла с Наденькой на руках: «Что шумишь сумасшедшая?» «Всё, победа, войне конец!» — произнесла заплетающемся языком Машка, так как была сильно навеселе, после чего неудачно отступила назад и рухнула в кусты сирени, залившись хохотом. Катерина тоже рассмеялась, а потом обе расплакались под непонимающим взглядом Наденьки.
Жизнь после победы не стала существенно легче, бабы были основной рабочей силой. Работали тяжело, от зари до зари, а голод всё равно стоял у порога. Катерина трудилась не жалуясь, у неё была цель — вырастить Надюшу. Помолившись на ночь и засыпая после тяжёлого дня она думала: «Откуда же она взялась тогда на моём крыльце?» Но ответа не было.
Надя пошла в школу, она превратилась в бойкую весёлую девчушку с голубыми глазками и светлыми, практически белыми волосами. Катерина ни у кого в деревне, да и в окрестностях не видела таких волос. Она не скрывала от Нади, что та подкидыш, в деревне скрывать это не имело смысла.
Девочка обладала сильным голосом и отличным слухом, когда она пела, баб прошибало на слезу.
«Спой, спой ещё Надька!» — просили они и девочка выводила своим чудесным голоском: «Синенький, скромный платочек...»
Однажды Катерина, отправив Надю за молоком, начала собирать на стол. Как вдруг заявилась Машка.
«Разговор есть, — с порога заявила та, — ушёл от меня Гришка к Наташке Макаровой. Я его с фронта ждала, ночей не спала.»
Машка запнулась, её душила икота, она вновь была навеселе.
«Ну, ну! Знаем, знаем, как ты его ждала!» — ухмыльнулась Катерина, вспоминая Машкины загулы.
Глотнув водички Машка продолжала:
«Помнишь у нас в Бобровке немцы были? Ну так вот, сошлась я там с одним, Ральф его звали. Ой не смотри ты на меня с таким ужасом, мужик он и есть мужик. Зато сыта была, они ушли, а я осталась беременной. Никто не догадывался, я же и так не доходяга!»
Она довольно похлопала себя по полным бокам, а Катерина уже поняла к чему она клонит.
— Последние пару месяцев отсиделась у одной бабки — знахарки, всем сказала хвораю. Родила девчонку и тебе принесла. Вот так, если бы узнали деревенские, что я с немцем путалась, худо мне бы было и Гришка мой потом пришиб бы меня. А уж Надьке какого бы жилось! Вот я тебе её и принесла, родня ведь. А теперь когда Гришка ушёл, я хочу забрать Надю."
Катерина не верила своим ушам, она никогда не догадалась бы, что Машка родила её Наденьку, уж больно они не похожи, но вот она сама обо всём рассказывает, да так буднично, как о погоде.
«И вот теперь, — сказала Катерина повысив голос, — когда от тебя сбежал Гришка, ты вспомнила, что у тебя есть дочь! А до этого, когда подбросила её как котёнка, холодной ночью не помнила! Я не знала чем её кормить, а ты ни о чём не беспокоилась. Приходила раз в два месяца, ею и не интересовалась! Только выпивка и мужичьё тебя волновали и вдруг вспомнила! Не отдам!»
Такой злостью светились глаза Кати, что Машка невольно попятилась в сторону двери.
«Не отдам, ни за что на свете, она моя, убирайся!» — кричала Катерина, пока Машка не скрылась в вечерней мгле, испугавшись такой звериной решительности.
Катя присела на крыльцо, трясущимися руками заправляя выбившиеся пряди волос. А откуда — то из сумрака доносились слова песни:
«Бьётся в тесной печурке огонь, на поленьях смола как слеза.»
Надюша в одной руке держала молоко, а другой сама себе дирижировала. Зайдя во двор она продолжала петь:
«И поёт мне в землянке гармонь, про улыбку твою и глаза...»
Катерина обняла её вытирая слёзы кончиком платка:
— Девочка ты моя! — приговаривала она, — настоящая русская девочка, пой ещё моя хорошая...
Автор: Анфиса Савина
