Зинаида Ивановна неторопливо провела ложкой по дну тарелки, выбирая в нее гущу, потом так же неторопливо, отправила ложку в рот.
«А куда торопиться», — рассуждала мысленно она: «Нужно доедать. Чай не даром все дается, за все надо платить: не деньгами, так трудом.»
Да и вообще, всю работу она делала неспеша, впредь обдумывая — складно все получится, или же, наоборот.
Ее неторопливость и степенность сказывалась не только в движениях и говорливости, а даже во взгляде.
Окинет тебя, медленно скользящим взглядом, таким, что мурашки по коже, да еще и добьет словами.
Односельчане побаивались ее, да что там, мужики и те, норовили быстрее прошагать мимо нее. Ведьмой вроде не считали, так как, вреда она никому не приносила, не судила и не обсуждала, просто была суровой на вид и молчаливой.
Может порода сказывалась, никто не знал, ведь приезжая она.
Приехала по весне одна, без мужа, но с малым ребятенком, мальчишкой лет шести.
Вначале была на постое у бабки Макарихи, такой же неразговорчивой и молчаливой старухи и ведь они спелись, сжились, раз обе такие.
Может одиночество, да схожесть характеров сблизило их, кто теперь разберет. Макариха, перед смертью, отписала свою усадьбу своей квартирантке, да и не кому больше было, так уж случилось, что пережила она двух своих деток.
Сына из Чечни привезли в цинковом гробу: она выдюжила, а муж слег, да и не встал больше, сердце не перенесло сыновьей утраты.
Дочь, уехавшую по распределению после учебы, нашли выпавшей из окна третьего этажа.
Следствие сослалось на неосторожность, и закрыло дело.
И вот тут-то, если бы не Зинаида со своим мальчонкой, не хватило бы и у Макаровны силы-воли, жить дальше.
Вот тут-то они и спелись, помогая друг другу выжить. А прошлое Зинаиды, мол почему одна, да что и как все было, осталось в тайне, не разболтала Макаровна и все ее тягости и беды, унесла с собой.
Отложив ложку в сторону, Зинаида Ивановна, поднесла тарелку к губам и неторопливо, чтобы не поперхнуться, выпила юшку от рассольника: «Ну вот и все, с обедом покончено», проговорила она вслух, вытирая краем фартука рот. Помыв и убрав за собой посуду в буфет, она присела на диван. Наделал ей лишних дел кот Васька, добавил работы, чертенок этакий.
Свалил значит, с этажерки ее вязание, да и «наклубочил» с нитками, сиди вот теперь Зинка, да распутывай, будто других дел больше нет.
Она любила вязать и любила вязаные вещи: они то и теплее, чем магазинные, да и сидели на фигуре прям «тютелька в тютельку.»
Распутывая нитки и заново сматывая их в клубок, вспоминала она утренний разговор с сыном.
— Ешь давай, ешь, гляньте-ко на него, исхудал-то как...одни мослы и торчат только... — проговорила она, подкладывая ему пельменей в тарелку.
— Ну что ты, мам, опять начинаешь...может я влюбился, вот женюсь и откормит меня жена, что и в двери влазить не буду... — со смехом ответил тогда сын.
— Тебе лишь бы шутить, да матери нервы портить... какое женюсь... сам еще дите дитем. Вот встанешь на ноги и найдем невесту, ко двору чтобы пришлась. — поставила она тогда точку в сыновьей шутке.
Сын не поддержал дальнейший разговор, быстро доел подложенное матерью, встал из-за стола. Со стороны выходило, что вроде бы и согласен с ней, но уловила Зинаида Ивановна какое-то новое выражение в глазах у сына, новое и упрямое, мол, поживем — увидим.
Волна какого-то предчувствия, поднятая со дня души сыночком, не притихала, а свербела там, как прыщ, после укуса комара.
«Да неужто и впрямь жениться удумал... и кого это соизволит привести к ней в дом... обкрутила какая-то вертихвостка, вот и весь сказ.», такие мысли не давали ей покоя весь день.
У нее на сына были совсем другие планы: она сама определила ему срок женитьбы и перебрав всех сельских и поодаль девчат, остановилась на одной, внимательно приглядываясь к ней.
Жила она с матерью, отец погиб нелепо на стройке, что и как, она подробностей не знала, да и не особо нуждалась в них.
Но то, как ее воспитывала мать и что из нее выросло, она знала хорошо: спасибо подруге, живущей в том селе.
Девчонка работала дояркой, слыла скромницей, да еще в придачу, ухаживала за больной матерью. Ну чем не пара сыну, еще немного и она одна, не нужно будет помогать ее родственникам.
У нее все было рассчитанно далеко наперед, и утренний разговор с сыном не давал ей покоя. Сердито спихнув кота, лежащего рядом на диване, она встала с решением настоять на своем.
В последующие дни, приглядываясь к сыну, она не замечала в нем перемен и отложила разговор до нужного момента, а там она уж, своего не упустит.
Дальнейшее все было в тумане, как у ежика .Но вышел ли ежик из тумана, она не знала, но то, что ее планы полетели к ежику в туман она поняла, по незнакомому доселе, взгляду сына.
— Мама, я ее люблю и я на ней женюсь, не смотря ни на что... надеюсь ты меня понимаешь... тебе же придется смириться, или мы уедем в город, хотя она согласна жить в селе... с нами... с тобой.
— Сын, да не будь ты так слеп, какая городская краля уживется в селе... Ты треплешь мои нервы, или еще есть какие-то причины..., но не досказав свою мысль, учуяв скандал она замолчала, сделав вид, что вроде бы принимает решение сына.
— Мама, я все сказал и надеюсь ты меня услышала. — последние слова сына, уже осознанно, дошли до нее, после выхода его из комнаты.
Весь день у нее все валилось из рук: она была уверена, что сына околдовали и он не понимает, что делает и на что идет. И она, как мать, обязана достучаться до него и внести ясность в его завихренную любовью, голову.
Руки по инерции, продолжали распутывать нити сматывая их в клубок, а память закружив в воспоминаниях, которые она не хотела ворошить, унесла ее в далекое прошлое.
Насколько ей помнится, она всегда жила с матерью и бабушкой. Отца у нее не было, а где он и что с ним, она боялась спросить у матери. Правда, однажды она сделала попытку задать ей этот вопрос, но увидев глаза матери и испугавшись ее взгляда, быстро выбежала из комнаты. Потом бабушка умерла и они жили дальше только вдвоем. Может и были у матери какие-то знакомства на стороне, но посторонних мужчин в их доме она не видела.
Став повзрослее она решила, что у ее детей обязательно будет отец. Но жизнь — не книга, наперед не прочитаешь, чтобы иметь хоть какое-то представление, а что же будет дальше.
Закончив неплохо школу, по настоянию матери, она поступила в сельхоз-техникум, чтобы приобрести профессию зоотехника. «Перспективная и прибыльная работа, всегда будешь иметь руб в кармане, вот помяни мое слово.» — мать добила ее этими словами и она согласилась с ее планами.
Училась старательно, не обращая внимания на настойчивые ухаживание парней. Ну не нравился ей никто, ни один из них не зацепил ее сердечко, а просто проводить время и «пудрить мозги», она не хотела.
Может так бы и продолжалось и осталась бы она в девках, кто может знать как бы оно было, если бы не поехала на практику и не встретила там местного парня, зацепившего ее с первой встречи. Все у них закрутилось так быстро, даже стремительно быстро, что через месяц она поняла, что носит под сердцем ребеночка.
Николай, узнав шокирующее его известие, как-то растерянно посмотрел на нее и не сказав ничего определенного, быстро попрощался.
И быть бы ей матерью-одиночкой, если бы не должность его отца, не позволяющая темных пятен на биографии.
Жизнь у них не заладилась с самого начала, как Зинаида не старалась, родства душ у них не получилось. Ночью Николай еще позволял себе немного ласки, но получив удовлетворение, сразу засыпал отвернувшись от нее. А рождение ребенка доставило больше проблем, чем радости.
Николай стал задерживаться по вечерам и приходил домой ближе к полуночи, просиживая в баре с друзьями.
Зинаида металась, разрываясь между домашними делами и ребенком, да еще пытаясь наладить отношения в своей семейной жизни. И когда муж в первый раз поднял на нее руку, терпение у нее лопнуло и она собрав мальчонку, приехала за советом к матери.
Мать встретила ее холодно, даже не обрадовавшись внуку, поджав сухие губы, она молча выслушивала жалобы дочери.
— Хватит... прекрати... я тебя не насильно выдавала замуж, сама пошла... вот и живи теперь, нечего бегать туда-сюда и меня позорить... люди-то что скажут... многие так живут, терпи... иди, еще успеешь на вечерний автобус. — сказать, что мать вылила на нее ушат ледяной воды, это ничего не сказать. Зинаида онемевшими руками одела сына и не оглядываясь на мать, молча вышла из дома.
Шла ругая себя за надежду найти в лице матери, хоть какую-то поддержку или защиту. Вот тогда она зареклась, хотя бы еще раз переступить порог, когда-то родного дома.
Несколько месяцев она готовилась к побегу: упаковывала самые нужные вещи в сумки, пряча их под кроватью, да экономила на всем, пытаясь собрать на проживание хоть какую-то копейку.
И однажды после очередного избиения и ухода мужа из дома, он уже не работал, выгнали за пьянку, подхватив сумки и сына, она села в поезд, купив билет наугад, лишь бы подальше от всей этой жизни, ставшей уже кошмаром.
Страх за содеянное пришел к ней только на вокзале незнакомой местности. Близился вечер, а определенности у нее совсем не было и оглядываясь по сторонам она с ужасом думала, что же она наделала.
Сынок перекусив немного, спал на сумках, вздрагивая во сне от стука громко хлопающих дверей. Он невыносимой безысходности она, сдерживая громкий крик, заплакала.
— Ну что так... что случилось, поделись со мной, может и помогу чем... — услышала она над собой женский голос и подняв голову, увидела говорившую. Женщина поставив свою авоську с продуктами возле ее сумок, присела рядом.
— Говори, не бойся меня... а плакать-то так, зачем... мир чай не без добрых людей... найдутся такие и помогут...
И тут впервые, почувствовав какое-то сочувствие к себе, Зинаиду прорвало. Сквозь слезы поглядывая на сына, чтобы не разбудить, выложила она незнакомке все про свою никчемную жизнь.
— Ну вои и все... успокаивайся... дело сделано, может и правильно сделано... время покажет... а сейчас бери мальчонку, а я сумки твои и сведу-ка я тебя к Макарихе... есть у нас такая... она не даст тебе пропасть... и все у тебя наладится... бери, бери... пошли.
Так она с сыночком и попала к другой прекрасной женщине, также много чего перенесшей, как и она, в жизни. Мир и впрямь не без добрых людей, это она уяснила в самое трудное для себя, время.
И вот теперь, испытав столько невзгод ради сына, она должна доверить его жизнь какой-то вертихвостке. Да не бывать этому, она любит его до беспамятства и лучше знает, что и как надо делать.
А сегодня утром сын, любивший в выходной поспать подольше, даже не позавтракав, крикнув на ходу: «Мам, я скоро буду», торопясь, выскочил из дома.
— Ну вот... теперь у него свои секреты... от своей родной матери секреты... да точно это ее проделки... не мог он сам так измениться... не мог... — Зинаида говорила вслух, рассеянно переставляя с места на место нетронутые сыном, тарелки с завтраком.
Продолжая настаивать на своем, и как она считала правильном решении, она занялась домашними хлопотами, приготовлением вкусного обеда. Не позавтракал ведь даже, пусть хоть в обед полакомится.
Ближе к обеду, услышав звук поворачиваемого ключа в замке, Зинаида выскочила в коридор со словами: "Костик, давай мой руки и за стол... у меня уже все готово..., но не договорив, тут же осеклась.
— Мама... знакомься... это моя Варенька... прошу любить и жаловать... — проговорил сын, приобняв, застывшую от растерянности впереди себя, маленькую девчушку.
Волна какой-то обиды захлестнула Зинаиду: так вот она какая, отнявшая у нее сына. И что же он в ней нашел, там же и взяться-то не за что, вот глупец.
— Не быстро ли, сынок, своей называешь... смотри, как бы не ошибиться... сейчас это запросто, знаешь сколько их таких вокруг ходит, да ищет своих лохов, таких как ты.
— Мама, прекрати немедленно... ты ничего не знаешь...у меня скоро будет сын... а у тебя внук...и не смей так о Варе говорить... — сын закрыл ее плечом, быстро там спрятавшуюся.
— А... так на тебя уже и повесили... а ты уверен, что это твой... — Зинаида как-бы со стороны слышала свой и вроде бы не свой голос, но остановиться уже не могла.
— Спасибо мама... я знаю тебя, ты будешь сожалеть о сказанном... будешь... а сейчас, пошли Варенька отсюда... здесь нам делать нечего... прости мама...
Резкий хлопок двери не привел в сознание Зинаиду, но ноги уже дали слабинку и она пошатываясь добрела до дивана.
Прошла неделя, а от сына не было никаких вестей и ее убеждение, что, мол придет, куда денется, треснули по всем швам. Зинаида осунулась, бесцельно слонялась по дому, не обращая внимания на не застеленную постель и прокисшую еду в кастрюлях. Подойдя к окну со скользящими по стеклу, будто слезами, каплями дождя, она вдруг увидела знакомый силуэт, стоящий на остановке, как раз напротив их окна. Мама... мама приехала к ней... за сколько времени приехала... почувствовала как ей бедняжке плохо и приехала. Волна забытой радости искрами прошлась по ее телу, выуживая из-под сознания все фрагменты , как жесткого поступка матери, так и ее же самой.
«Да что же это я»..., слова со стоном вырвались наружу. Ведь мамы уже много лет нет... она так и прожила одинокой... они больше не виделись... Она так решила, а мать может и искала бы, да где ее было найти.
«А ведь — это знак... мне знак, поданный мамой... мол, и меня ждет таже участь холодного одиночества... Да что же это я натворила, мама... прости меня... прости»
Оцепенение с Зинаиды слетело вмиг, как цепь, разомкнутая звеном. Тяжесть содеянного сыну и прожитого ею же самой, переиначило все ее мысли планы.
Костя помогал Варюшке на кухне в приготовлении еды, ее мучил токсикоз и чтобы как-то облегчить ее страдания, он процессы зажарки брал на себя.
В дверь позвонили: «Варюш, ты откроешь... или давай я...» , они вместе вышли в коридор, снимаемой ими однушки.
На пороге стояла мать: «Сынок... доченька... простите меня ради Христа... заклинило меня чокнутую... а тут переклинило слава Богу... простите за все... мы вместе будем... а вместе не трудно... вместе хорошо... вместе тепло... кто, как не мать, кто, как не я, должна быть с вами... мы должны жить неразлучно, как два берега у одной реки... простите...»
Автор: Марина Каменская
