Искренность попрошаек стоила мне не дорого : тариф их откровенности колебался от горячего обеда до 3-х тысяч рублей. Ну, а за «собачниками» я просто охотилась в метро и вступала в диалог по вдохновению. У меня было несколько постов на эту тему, и каменты друзей, честно, очень помогли. Так что это наша совместная работа.
…Из детского онкологического центра на Каширском шоссе я возвращалась с ощущением полной безысходности. Перед глазами стояли бледные дети с голыми черепами и пронзительными глазами. Поэтому, увидев в переходе метро «Парк культуры» женщину с табличкой «Помогите сыну на лечение опухоли», я сразу остановилась. Помочь ей было искренним порывом моей души. Я спросила, что за опухоль, кто поставил диагноз, где делали компьютерную томографию и кто будет оперировать… Но чем дальше бормотала незнакомка из перехода, тем больше в душу мою закрадывались сомнения.
И главное – справка, которую она держала перед собой… Это была ксерокопия из больницы Днепропетровска, напечатанная с ошибками, без штампа и без имени врача. Это вступало в противоречие с рассказом женщины, которая уверяла: диагноз её сыну был поставлен в сельской больнице под Киевом, где ребёнок сейчас якобы и находится. Диагноз, с её слов, был поставлен на ультразвуковом исследовании. Про компьютерную томографию, МРТ и биопсию – исследования, подтверждающие наличие опухоли, – женщина даже и не слышала. Но что самое удивительное – на мой вопрос, отчего у неё нашлись деньги на билет в Москву и проживание в столице, а на операцию ребёнку не нашлись, женщина ответила, опустив глаза: «Добрые люди помогли». Тем временем эти самые добрые люди шли и бросали ей деньги. В стакане попрошайки зеленела даже 100-долларовая купюра…
…На «Киевской», радиальной, у последнего вагона, в кювете я давно приметила периодически закусывающего шаурмой инвалида-колясочника. Еду приносила ему какая-то женщина. Наспех пообедав, он снова пускался в путь по вагонам. Знакомство и доверительная беседа с инвалидом Гришей стоили мне 3 тыс. рублей. Он оказался родом из Рязани. В юности попал под поезд, лишился обеих ног. Однажды к нему подошли люди, предложили хлебную работу в Москве, пообещав кров, хорошую зарплату и еду. На вопрос, где работа, ответили: в метро, в сфере торговли. И Гриша купился.
«Работа» оказалась столь доходной, что превратилась в Гришино призвание. Ещё он рассказал, что таких, как он – заманенных обманом в столицу с окраин инвалидов, – большинство среди попрошаек. Их переодевают в камуфляж, придумывают легенду про службу в «горячей точке» – и в путь. За день работники «рукопротяжной фабрики» собирают в метро от 30 до 70 тыс. рублей и больше. При этом основная часть заработка идёт «крыше», самому попрошайке перепадает около 3 тыс. в день. Всего, по признанию Гриши, ему приходится проезжать по кольцевой до 30 раз в день. Со слов Гриши, попрошаек контролируют этнические группировки, которых в Москве несколько десятков. Есть и цыгане, и молдаване, и азербайджанцы, и таджики, которые, если верить Грише, «хер его знает, но, кажется, начали объединяться».
Но это было не самое шокирующее в рассказе инвалида. Его рассказ о детях лишил меня почвы под ногами. На языке бомжей, женщин-попрошаек с младенцами называют «мадоннами». Младенцы, с которыми сидят, стоят и ходят по вагонам в поисках милостыни женщины, не их дети. Их крадут или покупают. Цена одного ребёнка – 10–15 тыс. рублей. Когда дети вырастают, их часто отвозят в частную клинику, где ампутируют конечности и заставляют попрошайничать уже без мамки… Грудничков, чтобы не кричали, накачивают водкой и снотворными. Если ребёнок умирает – от голода, передозировки лекарственных препаратов или инфекции, – «мамка» всё равно обязана досидеть с мёртвым ребёнком до конца дня, поскольку «за место уплачено».
После рассказа инвалида Гриши мой интерес к нищим стал не праздным. Для начала я решила познакомиться с цыганкой, которая почти каждый день сидит на Зубовском бульваре по дороге к «РИА Новости».
Босая неопрятная женщина устроилась прямо на земле, вокруг неё бегала такая же босая, с детским ведёрком, девочка лет пяти и клянчила у прохожих деньги. Отказать ей было психологически сложно: ребёнок пронзительно заглядывал в глаза и умолял дать хоть сколько-нибудь на еду. Но меня больше занимал свёрток, который цыганка держала на руках. По виду он походил на грудного ребёнка, но почему-то лицо этого ребёнка было закрыто одеялом. Чем дышит грудничок, было непонятно. Те, у кого есть дети, знают, что грудничок месяцев 4–5 от роду никогда не будет вести себя спокойно. Сколько может спать ребёнок? Час-два, не больше. Потом он будет требовать кормления, кричать, тянуть ручки… Но этот ребёнок молчал и не шевелился.
По дороге с работы я подошла к женщине и потребовала открыть лицо ребёнка снова. «Ты кто такая?» – хрипло спросила «мамаша». – «Из милиции», – сказала я и протянула международную карточку журналиста, надеясь, что это сработает. – «Это наша точка», – просто ответила женщина.
И тут мне стали понятны причины, по которым полицейские усердно гоняли в переходе у метро «Парк культуры» бабушек с вязаными носками и квашеной капустой и старичка с дачными цветами, а попрошаек никто не трогал… Они целыми днями стояли и сидели на своих местах!
Бизнес попрошаек с детьми – традиционно самый прибыльный. Они эксплуатируют самые болезненные человеческие чувства – жалость и сострадание. Но, подавая малолетним попрошайкам, сердобольные граждане не догадываются, что они спонсируют целую «рукопротяжную фабрику», верхушка которой представлена олигархами от этого бизнеса. Те, кто ездит по кольцевой московского метро, наверняка помнят безрукого попрошайку Сашу лет 10. Недавно Рунет потрясла его исповедь: оказывается, Сашу цыгане выкрали в Рязанской области, пока его мать ходила за хлебом в магазин. Потом привезли в Москву, где он, голодный и обколотый транквилизаторами, ходил по вагонам метро с «мамкой». Когда подрос и его стало трудно таскать на руках, привезли в частную клинику, ампутировали обе руки и заставили попрошайничать в одиночку. Он бежал из плена чудом…
На втором месте по прибыльности стоят попрошайки с собаками, которые клянчат якобы на приют и на корм животным. Если раньше этот бизнес был представлен брутальными дядьками в камуфляже и женщинами «с Марсом во взгляде», то теперь по вагонам метро ходят симпатичные девчонки лет 16 и, проникновенно заглядывая в глаза, просят «жалестным» голосом «спасти собачек». Одну такую гоп-компанию я «накрыла» в переходе метро «Павелецкая». Они якобы просили денег на приют. На табличке даже значился телефон этого самого приюта.
Я наблюдала за ними достаточно долго: за это время собаки не шевельнулись и не открыли глаз. Если у вас есть собака, вы наверняка подтвердите: она никогда не будет сидеть среди незнакомых людей, запахов, звуков без лая, без движения. Очевидно, собаки попрошаек тоже находились под действием наркотических веществ или транквилизаторов.
Я начала фотографировать девиц с собаками. Как только они это заметили, моментально начали прятать лица, а увидев моё журналистское удостоверение, бросили табличку, собак и убежали. При этом собаки так и остались лежать на полу, что косвенно подтвердило: девицы не были хозяйками животных – за хозяином собака сразу побежала бы.
У метро «Славянский бульвар» дежурят собачники в ином образе. Суровая худощавая пожилая женщина и мало чем отличающийся от неё мужчина стоят в холле метро и на улице через день, сменяя друг друга. По их легенде, они привезли собак в Москву из приюта в Тверской области, чтобы сделать прививки. Погуглив, я узнала, что прививки делают и в ветеринарных клиниках Твери… Указанный на табличке попрошаек телефон оказался на самом деле телефоном косметологической лечебницы.
Все мои знания, почерпнутые о попрошайках, склоняли к мысли: налицо признаки организованной преступной группировки. Это подтверждали и архивные сводки Управления внутренних дел на Московском метрополитене.
Однако возникает один вопрос: почему попрошайничество до сих пор не ликвидировано? Бывший мэр Москвы Юрий Лужков, помнится, торжественно клялся очистить Москву от попрошаек к 2000 году. Не очистил. Вывод напрашивается один и простой: существует договорная схема между мафией и сотрудниками правоохранительных органов. Не исключено, что «крыша» этого бизнеса находится где-то выше, если учесть то обстоятельство, что статья за попрошайничество не вносится в Уголовный кодекс из-за проволочек и «недоработок» уже который год.
Проект поправок к ст. 151, который позволил бы привлекать к уголовной ответственности за попрошайничество, передан в Государственную думу, но на сегодняшний день не принят. Пока эти «недоработки» устраняются, сотни детей становятся жертвами криминального бизнеса, который, по самым скромным подсчётам, приносит от 7 до 12 млн долларов чистого дохода в год. Российские попрошайки давно обошли по «доходности» бизнеса своих европейских и американских коллег.
На сегодняшний день методов борьбы с попрошайками фактически нет. Многочисленные сайты, посвящённые этой проблеме, предупреждают: «Не нужно подходить к попрошайкам самостоятельно – спугнёте! Обратитесь, пожалуйста, в полицию!» Полиция же скорее всего договорится с попрошайками по-свойски. Получается замкнутый круг, в котором нет виновных. В результате попрошайки чувствуют свою полную безнаказанность. А дети – высшая ценность любого общества – становятся заложниками сложившейся ситуации.
Выход пока один: не давать денег попрошайкам и каждый чудовищный факт предавать огласке – в социальных сетях, в СМИ, в общественных организациях. Нас должны услышать!
П.С. По самой гуманной статистике, только 10% нищих действительно необходима помощь. Их сложно заметить в городской суете. Они скромно стоят на обочинах, молча умоляют, молча голодают и молча умирают...
Автор: Ирина Мишина
