Третий день она у окна сидит. И третий день все в роддоме полагают, что она думает. А Светка и не думает вовсе, а просто смотрит на улицу, как там машины ездят, как деревья с каждым днём всё больше стареют и из-под умирающих листьев всё отчётливее проступает кривой, некрасивый каркас из почерневших уже веток. Осень. И не умерло всё, но и не живо.
Так вот и душа Светкина: жива, но не очень.
Она ведь так ждала этого ребёнка. Ждала даже тогда, когда знала уже, что отца у него не будет. Вадик, как только узнал о беременности, сразу сказал ей, что это «её проблемы» — традиционная формулировка, которую слышали в жизни своей многие и многие из женщин. Но они с матерью решили, что Светка всё равно рожать будет, и сына-внука они сами поднимут, без мужской помощи.
И всё шло нормально. Светка ела витамины, которые мать приносила в пакетах каждый день с рынка, и даже гордилась своим огромным животом. И всё как-то даже весело шло. И по плану. Даже рожать она начала точно, день в день, как врач ей и пообещала.
А вот во время родов что-то пошло не так. Светка не понимала, что именно, но чувствовала. Чувствовала по тому, как засуетились-забегали все, кто в родах её участвовал. Потом она натуууужилась в последний раз и – родила. Всё. Показали ей мальчика, морщинистого и несуразно длинненького. Но тихого какого-то. Как будто он всё ещё сомневался в том, а нужно ли выходить на белый свет.
Потом было всё по заранее отлаженной схеме. Светка не знала, какой, но чувствовала, что так со всеми бывает…
Это уже только назавтра Виктор Палыч пришёл к ней в послеродовую, присел на краешек кровати, погладил руку ей, спросил, как себя чувствует… Опять посидел молча. А потом и сказал…
Сказал, что роды прошли с осложнениями… гм… некоторыми, что… кхэ-кхэ… здоровью Светкиному ничто не угрожает, но вот мальчик…
Как, кстати, назвать решила? Севой? Красивое имя. И мальчик красивенький… Только вот он слишком долго был без кислорода… И, скорее всего, некоторые клетки его крошечного мозга уже успели погибнуть… Но возможно, со временем, другие клетки возьмут на себя функции умерших, и всё будет хорошо… Но это только – со временем. И то – вряд ли. Так что Светка пусть подумает.
Возможно, стОит и подписать отказные бумаги. Потому что – обуза, на всю жизнь. А Светка-то ещё молодая. Ещё будут дети. Тем более, что мужа-то нет? Вот когда появится муж, настоящий, заботливый, тогда и о детях подумать можно…
Ещё раз Виктор Палыч погладил Светку по руке и ушёл. Хороший он дядька, сердобольный, заботливый. Сказал: «Думай…» — и ушёл.
И начала Светка думать, сидя у окна больничного и глядя на осень на окном. Ей всё время почему-то казалось, что будь на улице весна или даже лето, думалось бы ей спокойнее, радостнее. А думать не думала. Просто вспоминала…
Вспоминала, как маленькая была. Как отец-покойник ей с каждой зарплаты приносил кулёчек конфет-подушечек, слипшихся в один комок, пока он их до дому доносил. А она всё равно их «жувала», потому что внутри было варенье. И как на демонстрацию с отцовым заводом ходили. А она в пальто была и беретке, хоть и было уже жарко. Она устала, и отец её на машину, красиво спрятанную под расписными стендами, посадил. И Светка ехала и на всех из окна машины глядела.
И про мать вспоминала, как та её учила крючком кружевные салфетки вязать. И как торт вместе пекли к последнему отцовскому дню рождения.
А потом вдруг про Вадика вспомнила. Как его в первый раз увидела. А он шёл ей навстречу, высокий такой, широкоплечий, и улыбался. И Светка сразу увидела, как у него глаза блеснули, когда он на неё посмотрел. А потом он ей астры подарил, и они пошли на танцы. А Вадик всю дорогу держал её за руку. Это и было счастье.
И улыбалась Светка, сидя у окна больничного. И казалось ей, что не такой уж неприглядной и осень за окном была. Тем более, что у неё теперь есть Сева…
Когда мать пришла в больницу, то ей Виктор Палыч всё то же самое сказал. И тоже приказал, чтобы она думала. Мать к Светке в плату пришла, положила пакет с яблоками ей на тумбочку, села рядом. И думать начала. Посидела. Повздыхала. А потом сказала:
— Нет, доча, не нужен нам полоумный заморыш. Не вяжи себя и мне остаток жизни в ад не превращай. Подпиши, что просят…
А Светке жалко его уже было. Хоть и видела его только один раз. Ну, когда родила и когда его ей показали. А он и не плакал. А кулачки просто сжимал, к груди их прикладывал и … кряхтел. И молчал. Крепился. К жизни готовился.
А мама его теперь возьмёт, да и зачеркнёт всю его жизнь одной своей подписью? А если он всё равно нормальным будет? А если и не будет, то – тем более… Как? Жить самой как, если знаешь, что кровь твоя, плоть твоя в мире живёт и тебя не знает?.. И не будет в его жизни ни маминого запаха сладкого, ни папиной шеи волосатой, на которой он сидит и отцову белую рубашку пыльными сандаликами на груди пачкает...
И тут, прямо среди осени, перед окном Вадик появился. И Светку сразу увидел. Она это поняла по синим-синим его глазам. Стоит под окном с пакетом с бананами и орёт:
— Свееет! Я уже всё знаю!! Если ты его оставишь, я всё равно его заберу!!! … ведь он и мой сын тоже…
Автор: Олег Букач
