Кашка

В те годы мы были молодые, голодные и счастливые...

У нас почти нет денег. Зима еще долго продлится. Как мы будем жить до весны?

Наступает новый день.

Сквозь сон слышу, как муж проснулся, тихонько затопил печь и ушел во двор хозяйствовать. Мне во вторую смену, поэтому я могу еще поспать.

Солнечный лучик ползет по подушке и наконец-то доползает до моего лица. Нехотя открываю глаза. Передо мной стоит муж и серьезно на меня смотрит:

— Кашку будешь?

Я сажусь в кровати и поправляю сползшую лямочку сорочки. Сладко потягиваюсь всем телом и улыбаюсь, глядя в его стальные глаза:

— Какууую? – по-детски тяну слова.

— Пшениииичку, — подыгрывает он мне. Будто я не знаю, что у нас осталась только пшеничка. И больше крупы нет. Никакой.

— И с чем у нас сегодня каааашка? – продолжаю задавать шкодливо-капризным голосом каверзные вопросы. Почему бы мне не поиграть в принцессу, которая еще не выбрала, трюфели ей отведать на завтрак или рябчиков?

— С тремя изюминками для тебя.

— Ох! — я в искреннем изумлении и, как положено принцессе, радостно хлопаю в ладоши и смеюсь.

Конечно, он где-то нашел три изюминки! Какой он у меня молодец! И как сильно я его люблю!

Он ставит тарелку на стол и садится рядом со мной на кровать. От него пахнет морозом, дровами, печкой и кашей. Он обнимает меня и нежно целует в макушку. Холодный!

Пододвигает тарелку, ставит ее передо мной и гладит по голове:

— Ешь, моя хорошая!

— А ты?

— А я Мишу сейчас разбужу, и мы тоже будем есть.

Странный он у меня. Многие отцы о детях пекутся больше, чем о женах. А он всё мне да мне. Вот и сейчас не хочет, чтобы Миша расстраивался про изюминки...

Я начинаю есть.

— Миииш! Мишаняяя! – он гладит сына своей большой ладонью, а потом начинает его щекотать бородой и усами.

Миша улыбается, обнимает его за шею, не открывая глаз, и выныривает из постели, подхваченный большими ручищами отца, висит на нём как обезьянка.

— Сын, поехали за кашей, — командует отец. Миша послушно взгромождается ему на шею и притворно продолжая жмурить глаза, чинно едет в кухоньку.

Обратно они возвращаются так же, только отец еще несет две тарелки и на секунду притормаживает, придерживая ногой дверь, чтобы кошка, слегка запорошенная снежинками, успела прошмыгнуть в комнату.

Мужчины садятся за стол. Я смотрю на них и улыбаюсь. Мои мужчины!

— Надо вас угостить, мои хорошие. Давайте делиться! — я кладу им по одной изюминке в тарелки.

— Ооо! Изюм, — восхищенно произносит сын, кладет ягодку в рот и закрывает глаза от удовольствия.

Мы с мужем взглядываем друг на друга как влюбленные подростки, и, рассмеявшись, опускаем глаза в тарелки, продолжая трапезу. Воспоминания о прошедшей ночи заставляют меня покраснеть… Я стыдливо поправляю прядь и сползшую снова лямочку сорочки.

В этот момент сын вдруг перестаёт есть и слегка отодвигает тарелку. Я с удивлением поднимаю на него глаза. Муж тоже. Сын смотрит на меня, потом долго — на отца. И вдруг с жаром произносит:

— Папочка! Я тебя тааак сильно люблю!!! Тааак сильно! – и дотянувшись, изо всех сил обнимает отца за шею. Потом отпускает его, быстро поворачивается ко мне, чмокает меня в руку и зарывается в мои коленки. Я глажу его по вихрастой голове.

У нас крупа еще есть. И даже три картофелины остались. Прорвемся! Мы ж богачи!