Случилось горе в семье Матрёны — сынок её единственный да любимый, красавец-пахарь Пётр, неожиданно занемог. Но не телом, как водится, а душой.
Стал он ходить мрачнее тучи, всё брови свои светлые хмурил да с девками в деревне больше не плясал. Чуяло материнское сердце, что нашёл он себе девицу по сердцу, да что-то мешает любящим сердцам соединиться. Долго мать не решилась разговор тоскливый заводить, но чем больше нарастало её беспокойство, тем скоро понимала она, что разговора не избежать. Да и Пётр день ото дня становился всё мрачнее.
Всё чаще уходил он по вечерам после ужина, а возвращался после полуночи с низко опущенной головой.
Однажды после пахоты, когда сынок Матрёны вернулся после тяжелого дня и ужинал, возя деревянной ложкой в котелке, она решилась:
— Сыночек, расскажи, что тебя тревожит? Вижу, что совсем сам не свой ты стал, ходишь, как в воду опущенный. Расскажи, что сердце твоё тревожит? Что в деревню перестал выходить на посиделки?
Пётр посмотрел на мать тяжёлым взглядом, после чего вздохнул так тяжко, что сердце у Матрёны оборвалось. Но, немного помолчав и подумав, решился Пётр поведать матери, что его тревожит.
***
В поле он работал с тех пор, как до плуга дорос. Был он у матери единственный и очень рано повзрослел, взяв на себя мужские обязанности в доме.
Впрочем, вечерние молодёжные посиделки никто не отменял. Но молодость на то и молодость — сил погулять да поработать всегда ему хватало. А вот из девиц никто его сердце так и не взволновал, хотя и пора женихаться уже подступала.
Поле их с матерью, вернее их участок, был у самой реки. С десяток шагов пройди и вот тебе — тёмная гладь широко разольётся. Пётр там по случаю и рыбачить любил, даже какие никакие, но мостки себе смастерил для удобства. В деревне про речку в этом месте всякие слухи ходили, но Пётр их игнорировал. Никогда с ним ничего плохого не случалось, а через брод он часто стадо на луг пастись перегонял.
Вот только возникло у него ощущение довольно часто, что наблюдает за ним кто-то. Без враждебности, скорее с любопытством, да интересом. Но сколько он ни оглядывался, никого увидеть не мог.
По зиме таких ощущений не было, а вот только стоило льду сойти с реки, так снова это чувство возникло.
Пётру было до жути интересно, кто же на него всё смотрит. Может и догадывался о чём, но один раз и увидел того, кто смотрел. Вернее — ту.
Задержался он тогда на пахоте до позднего вечера. Мать и ужин ему принесла, а он всё работал. Хотел ведь в срок уложится да канавку успеть докопать, пока ночь не наступит. И вот отдыхал он у густых речных зарослей, что по берегу росли, да наслаждался кратким отдыхом. И вдруг увидел он сквозь тонкие стебельки воды лицо.
Черты были тонкие, девичьи, очень миловидные. Сердце у Петра ёкнуло, и он затаил дыхание, постаравшись не подавать виду, что увидел речную красавицу.
Глаза у неё были чудные, тёмные, словно омуты, и волосы длинные, по плечам рассыпанные, тоже тёмные.
Девушка, видимо поняв, что её заметили, отстранилась да пропала среди зарослей.
Много времени у Петра заняло, чтобы с ней познакомиться. Русалка была пуглива и пряталась от человека, стоило ему подойти ближе. Оставлял он ей на берегу в тряпицу замотанный белый хлеб да кружку со свежим молоком. Лакомства исчезали, вместо них оставалась иль кувшинка речная, иль водоросли какие-то.
Пётр тогда азарт почувствовал, начал всякое носить. То пояс свой кожаный принесёт, то рубаху, то ложку расписную, деревянную, то ещё что-нибудь из дома.
Иногда еду носил, которую русалка принимала. Что-то ей не нравилось, и это так же оставалось на берегу лежать, а вот что-то она насовсем себе забирала. И оставляла взамен камушек речной красивый, цветы подводные иль рыбу какую необычную.
Долго они так менялись, а потом как-то завязался у них разговор. Назвалась речная красавица Милой, и понял парень, что лучше имени ей не сыскать.
И всё, влюбился Пётр без памяти.
Не верил он в россказни деревенские, что речная красавица его погубить может или хочет. Пело сердце его, стоило ему только глаза её тёмные увидеть. Да и девушка отвечала ему взаимностью — столь же радовалась, когда он приходил работать, волосы ему расчёсывала, обнимала. А когда поцеловала в первый раз, Пётр понял, что никто ему больше не нужен, кроме неё.
А печалился он от того, что вместе они быть не могли. Один ходил по сухой земле, другая в воде плавала. И она на землю вернуться не могла — слишком связана была с водой и долго без неё не могла, а он мать свою одну бросить никогда бы не решился.
Вот и мучились они оба — и любили друг друга, а ничего сделать не могли.
Да ещё и водяной, прознав про любовь дочери своей, начинал гневаться и грозил вовсе парня утопить, коли она свои дурости не бросит и не начнёт нечистый завет выполнять. Ведь суть её была в том, чтобы плохого да лихого человека своим дивным пением али красотой неземной заманивать да суд вершить. А она в речке одной засела да никуда уплывать не хочет.
Жестоки были слова водяного, который Миле за отца был. Долго она плакала на плече у Петра, говорила, что не в силах расстаться с ним. Никогда не думала она, что в человека влюбится, а вот оно как получилось. А что делать — подавно не знает. Страшится она гнева отцовского, а любовь свою бросить не может и что делать не знает.
От того Пётр был мрачен и хмур. Тоже не знал, что делать. Мать бросать не хотел, да и с любимой расставаться тоже.
***
Матрёна долго молчала.
Весь вечер и весь следующий день думала она, расшивая рубаху сыну. На вопросы его не отвечала, тревожила своими поджатыми губами. Обдумывала и мыслила, как поступить, но видела, что не порвать и не загубить такую любовь сильную. Ярко горит сердце её сына, и не только его. Ну а она что? А она ему только счастья желает. И ежели полюбилась ему русалка, значит так тому и быть.
И вот разменялось солнце, начало закатываться за горизонт, и снова Пётр с работы вернулся, совсем уже отчаявшийся. Кусок ему в горло не лез, но понимал, что разговора не будет, пока не поужинает.
Стоило ему ложкой стукнуть о пустое дно миски, как Матрёна заговорила, поглаживая сморщенными усталыми руками своё рукоделие:
— Сердцу не прикажешь, Пётр. Не сможете вы друг без друга. Принимаю я твой выбор. Если полюбилась она тебе, а ты ей, то всё, знать судьба так у вас сложилась. Тяжело мне тебя отпускать, но мне недолго осталось.
Хотел было парень матери возразить, но она вскинула на него строгий взгляд, и он сразу как-то обмяк.
— Слушай указ материнский. Пошила я вам обоим рубахи свадебные. Пусть не по закону будет, а по велению сердца. Должен ты дальше следовать своей тропе.
Водяной долго терпеть не будет, превратит твою любимую в жёлтую кувшинку, никогда больше не встретитесь. Бери подарки и беги к ней немедленно. Рубахи наденьте, от водяного спрячетесь. Бери нашего мерина да телегу, туда кадку с водой поставишь, куда Милу и посадишь. Вези её далеко, пока конь не устанет, и смотри, чтобы рядом лесное озеро было! Обязательно с водой тёмной, что только в глубине леса есть. Рубахи вас спрячут на время. Водяной-то водяной, но моё слово на земле сильнее его.
Как у озера окажетесь, так кинь в него этот камушек. Водяной не сможет до любимой твоей дотянуться. А там уже и решите, кто к кому пойдёт. Коли ты к ней, так мужем законным в воде станешь, ничего вам водяной сделать не сможет. А коли она к тебе, так и подавно не дотянется, а потом и забудет.
Долго Матрёна с сыном разговаривала. Плакало материнское сердце, не хотело сына отпускать.
И когда провожала она его и смотрела, как уводит он мерина с телегой, так и хотела его окликнуть. Попросить вернуться, остаться с ней, скрасить её старость.
Но сжимала Матрёна зубы, а когда в вечерних сумерках исчез Пётр, вернулась в дом, тяжело вздыхая.
Отпускать тоже уметь надо.
***
Мила ждала Петра на берегу. Выслушала она его, выслушала напутствие от Матрёны им на счастливую жизнь. Обрадовалась русалка, согласилась сразу же на всё да пожалела, что не сможет свидеться со свекровью.
Ушли молодые в поисках своего счастья, а река поутру из берегов вышла, смывая посевы на деревенских полях. Ревела и бурлила она четыре дня и три ночи, гневался водяной, от которого русалка сбежать умудрилась. Но никак он её найти и дотянуться не мог — словно исчезла она с лица земли. Но и в другом мире её он найти не смог.
Успокоилась река, и потекла жизнь в деревне по-прежнему.
Через несколько лет, уже после смерти Матрёны, домик её покосившийся снесли. Говорили, что сын её пропал давным-давно, за дровами ушёл в лес да там и сгинул.
А вот детишки деревенские судачили, что после того, как домик снесли, видели они в реке двух русалок. Даже пару — девушку и парня, оба молодые, рука об руку им рыбу на берег выбрасывали, а ещё с ними дитёнок был со светлыми волосами да с глазами тёмными, словно омуты.
А в русалочью ночь на местном кладбище видели двух молодых людей, что стояли у могилы Матрёны обнявшись и держали за руки ребятёнка малого. Но стоило сторожу к ним обратиться, как все трое туманом обернулись, что к воде пополз.
Но кто ж детям неразумным поверит али сторожу, который настолько старый, что того и гляди развалится?
