Кормилицами царских детей были не их матери-иностранки, а русские крестьянки. И это был очень важный политический момент, как и наличие у царя молочных братьев и сестёр из крестьянской среды. Император был не чужеродным, он становился «своим».
⠀
Кормилиц отбирали очень тщательно. И роль здесь играло не только отменное физическое здоровье и качество её молока, но и нравственный момент. Девушек выбирали из «трезвых» деревень и тех, где не останавливались на постой войска.
⠀
Каждой кормилице полагались постройка избы в деревне, отличное жалование и единовременное пособие по окончании службы. Работа была нелегкой, так как за всё время пребывания во дворце мамка не имела права ни ездить домой, ни выходить в город.
Также кормилицы получали денежные подарки к тезоименитству, Рождеству и Пасхе. Регулярные выплаты полагались и молочным братьям и сёстрам императоров. К тому же, император нередко соглашался быть крёстным отцом детей этих самых братьев и сёстер. В общем, роднились как могли!
⠀
Владимир Оллонгрен вспоминает эпизод из жизни Александра III, кормилицей которого была крестьянка села Пулково Царскосельского уезда Екатерина Лужникова.
«Я теперь отдаю себе отчёт, что, при невероятной смеси кровей в царской семье, эти мамки были драгоценным резервуаром русской крови, которая, в виде молока, вливалась в жилы романовского дома и без которой сидеть на русском престоле было бы очень трудно.
Все Романовы, у которых были русские мамки, говорили по-русски с налётом простонародным. Я не раз слышал от Александра III: «чивой-то».
⠀
Когда мамки приезжали во дворец на праздники, начинались восклицания, поцелуи, слёзы, критика: «как ты вырос, а носище-то, ногти плохо чистишь» и т.д.
Александр Третий знал, что его мамка любит мамуровую пастилу и специально заказывал её на фабрике. Эта нянька всегда старалась говорить на «вы», но скоро съезжала на «ты».
У неё с ним были свои секреты, они усаживались на диван, разговаривали шёпотом и иногда явно переругивались.
В конце концов старуха, сжав губы, решительно и властно вставала, уходила в дальние комнаты и возвращалась со стаканом воды в руках. На дне стакана лежал уголёк. Александр начинал махать руками и кричать лакею:
— Скорей давай мохнатое полотенце, а то она мне новый сюртук испортит.
— Новый сошьёшь, — сердито отвечала мамка и, набрав в рот воды, брызгала ему в лицо и, пробормотав какую-то таинственную молитву, говорила:
— Теперь тебя ничто не возьмёт: ни пуля, ни кинжал, ни злой глаз.
Эта мамка пользовалась во дворце всеобщим уважением, и не было ничего такого, чего ни сделал бы для неё Александр.
Говорили, что в Ливадии, на смертном одре, вспомнил он о ней и сказал: — Эх, если бы жива была старая! Вспрыснула бы с уголька, и всё как рукой бы сняло. А то профессора, аптека...»
Автор: эссе
