В этот дом я приехала умирать. Надеюсь, муж и дети об этом догадались. Они говорили мне, что лучше остаться дома, что тут врачи, больницы и лекарства, но я стояла на своем. Я просто устала. Уже несколько лет меня не было. Была моя Ее Величество Опухоль. Именно так, с большой буквы и все носились именно с ней, как с английской королевой, уговаривали ее уйти в отставку, сгинуть, передать правление моим телом мне самой, но она сопротивлялась.
От меня отрезали кусочек за кусочком и я не то, чтобы слабела, я исчезала, растворялась в больничном воздухе, растворялась в лекарствах, моя кожа истончалась от гелей и пенок. Я умирала и никто не мог с этим ничего поделать, только уговаривали, подбадривали, но я же видела, как они смущенно опускают глаза, входя в мою палату, видела, как они преувеличено бодро обещают мне, что через месяц я встану на ноги. Они так убеждали меня в этом, что сами поверили в сказку. В красивую сказку, где такая калека, изувеченная, изрезанная скальпелями, захотела бы кататься на лыжах.
Я устала и решила, что с меня хватит. Лучше уйду спокойно, без тревожных взглядов мужа, без белых лиц дочерей, жить рядом с таким больным человеком — это все равно, что болеть самому. Это чувство беспомощности! Как же оно мне знакомо! Когда хочешь помочь, рвешь душу в клочья, роешь землю, ищешь самых лучших врачей, самые дорогие и новые лекарства, а в ответ... А в ответ, Ее Величество Опухоль жирует на всем этом и не собирается сдаваться. Я видела, как умирала мама. Медленно, страшно, от такой же болячки и я не хочу так. Не знаю, что я сделаю, но так не хочу.
Мама, умирая, умоляла не продавать бабушкин дом. Я пообещала ей это с чистой совестью, потому что он и так никому не был нужен. Глухая деревня, маленький саманный домик без всяких удобств, даже если бы хотела, никому бы не смогла его даже подарить. Но мама просила, как знала, что он мне пригодится для моего плана.
Меня привезли в деревню поздно вечером, выгрузили сумки с лекарствами, продуктами и вещами. Я хотела прожить здесь месяц, муж соглашался на неделю, сошлись на трех. Я сказала ему, что телефон выключаю и что если со мной что-нибудь случится или мне станет совсем худо, то только тогда обязательно сообщу. Вы скажете эгоистично? Нет, не думаю. Моей семье тоже нужен был отдых, они тоже устали от того, что каждый день, входя в мою спальню, они не знали, увидят ли меня живой.
Я знала, что еще немного и боль сделает меня покорной марионеткой и пока есть лекарства, надо что-то решать. Вернее, не что-то решать, а решать, как я уйду. Как можно быстрее и безболезненнее, знаю, так все хотят, я не исключение.
Дом, на мое счастье, не развалился, хотя не была я в нем лет десять, а не протапливали его лет пять. Я сначала просила присматривать за ним соседей, что-то им платила, за дрова и труд, а потом они уехали, мне же сказали, что в деревне остались одни старики, им бы самим кто помог. Вот так дом и ветшал, без человеческого тепла и пригляда. Он встретил меня закрытыми ставнями, поваленным забором и заросшим палисадником.
Можно было смело думать, что огород был еще хуже. Зачем-то я решила обойти дом, прежде чем отпереть старый навесной замок и меня ждал неприятный сюрприз: ставни на одном окне были открыты, форточка тоже. Форточка маленькая, человек бы не пролез, да и зачем? Ничего ценного в доме нет. Бабушкина кровать с никелированными шарами, стол, стулья, буфет, шифоньер, кухонный шкафчик. Что там можно было украсть? Да ничего. Я не знала, что думать, закрыла форточку и отперла дверь. Именно из-за этой открытой форточки в доме не пахло сыростью, было прохладно, как я и помнила, как это было в детстве — летом — прохлада, зимой — тепло, и мне даже почему-то почудилось, что в доме кто-то есть.
Электричество я не отключала, покрутила старый выключатель и с третьей попытки лампочка в бабушкиной спальне зажглась. Сначала тускло, потом ярче. И тут я увидела, что дом обитаем. На кровати лежал кот. Обыкновенный кот — большой, лохматый, какой-то бурого цвета, весь в репьях и колтунах, он приоткрыл ярко-желтые бандитские глаза и презрительно, как мне показалось, посмотрел на меня.
— Добрый вечер, я — Ольга — хозяйка дома, а ты кто?
Я решила представиться коту официально, ответа конечно же не ждала и думала, что при звуке моего голоса он испугается и убежит, но он не пошевелился. Я подошла к нему и осторожно погладила по голове, кот немедленно перевернулся на спину и загудел. Да, это было не мурчание, а гудение, как около трансформаторной будки. Я с котами мало общалась, но вроде бы они не любят, когда их гладят по животу, этот же прикрыл глаза от удовольствия и гудел все громче, меся передними лапами воздух.
— Есть хочешь? — спросила я гостя. Он мяукнул, голос у него оказался хриплый и сиплый, будто бы кот курил всю свою кошачью жизнь. Я открыла ему баночку привезенного паштета, кот набросился на него, быстро съел и долго гонял банку по полу. Он ел так, что мне тоже захотелось попробовать этот дорогой паштет, купленный мужем в отчаянии, когда я стала отказываться от любой еды.
— Давай посмотрим, что тут еще есть. Детское питание будешь?
Я открыла ему еще пару баночек консервов, все диетическое, все протертое, коту было все равно, оно пахло мясом и было вкусно даже на взгляд деревенского бродяги. Кот съел все и аппетитно облизнулся.
— Утверждаешь — это не просто съедобно? — спросила я кота и попробовала немного из еще одной баночки. Кот, увидев это, запрыгнул на стол и сунул голову в баночку.
— Жадина! Давай поделимся! — я положила себе немного на хлебец, остатки отдала коту, тот всё ел и никак не мог насытится.
— Хозяева у тебя есть? — спросила я кота, но он уже снова запрыгнул на кровать, тщательно умылся, слизывая с усов остатки паштета, сначала свернулся клубочком, а потом, разомлев, вытянулся во всю длину и так и заснул.
— Ну, что ж, будем искать твоих хозяев завтра, — сказала я коту и решила тоже лечь спать, отложив все хозяйственные дела на утро. Я очень утомилась и моя опухоль жаждала мягкой кровати.
Перина и подушки отдавали сыростью, но не воняли и не сопрели, как я предполагала, кот ворочался и шипел во сне, поэтому ту ночь я почти не спала. Дом, как живой, стонал, скрипел, рассказывал мне о бабушке и моем детстве и я, вспомнив, как покойно и хорошо мне бывало в нем раньше, заплакала. Кот проснулся от моих рыданий, вздохнул и лег на подушку, прямо над моей головой. От него мне было жарко и гудел он опять очень громко, но, видимо, я слишком устала и все-таки заснула.
Утром я увидела, что кот исчез. Я не расстроилась, наверняка у него есть хозяева, какая-нибудь старенькая бабушка, которая его любит и поит молоком, у которой нет денег на мясо и консервы, судя по худобе кота. Может быть он тети Кати? Она жила через несколько домов, вернее, я надеялась, что она была жива. Тетя Катя была одноклассницей мамы, она не уехала из деревни, а так и прожила здесь всю жизнь, замуж не вышла, кто-то у нее был: то ли муж, то ли любовник, мама не рассказывала об этом, но сколько я себя помнила, тетя Катя была мне как старшая сестра и теперь я запоздало подумала, что я поступила черство и не по-человечески, забыв про тетю Катю после маминой смерти. Но мне тогда было так больно, что я даже не могла разобрать мамины вещи, а уж говорить о ней, утешать или принимать утешения мне было не под силу.
— Олюшка, ты ли это? — тетя Катя, увидев меня, побледнела и схватилась за сердце.
«Олюшка!» — так она меня всегда звала, так мягко, нежно, совсем не по-деревенски, где все были Катьками, Ольками...
— Я, теть Кать. Сильно изменилась?
Она закрыла рот ладонью, словно удерживая крик или стон. И я ее хорошо понимала, от меня осталась тень — прислужница Ее Величества. Тетя Катя тоже постарела, но была такой крепкой на вид, румяной и, как ни странно, счастливой.
— Олюшка, детонька, что с тобой? — тетя Катя обняла меня и повела в дом.
— Болею.
— Чем болеешь, деточка?
Я пожала плечами, не хотелось все пересказывать.
— Это вам. Простите, что долго не появлялась, — я, как откупаясь, положила на стол чай, конфеты, большое полотенце и яркий платок.
— Спасибо, милая, — тетя Катя прослезилась и, усадив меня на старый стул, засуетилась, забегала по маленькой кухоньке.
— Давай позавтракаем, у меня ладики со сметанкой есть, варенье открою, чаек на травах душистый!
«Ладики» — так там говорили, оладики, значит.
— Я не хочу, спасибо! Мне чая немножко и все, — мне не хотелось есть уже несколько недель, я что-то жевала, но не чувствовала вкуса, муж купил мне всего самого легкого и полезного, но я была уверена, что все это сгниет в бабушкином доме.
— Олюшка, у нас такая знахарка живет, тоже Ольга, давай прямо сейчас к ней сходим? Она всю деревню лечит, не бывает у нее промахов, — тетя Катя так просительно на меня посмотрела, в глазах слезы, я не могла отказать ей.
Знахарки, экстрасенсы, колдуны, ведуны, целители... У кого только я не побывала. Кто просил много денег, кто ничего не просил, кто поил травами, кто тибетскими снадобьями, кто порчу снимал, кто иголки втыкал... Толку не было и я перестала верить. Всем. Просто смирилась. Но это просила тетя Катя — родная, почти мама, просила и искренне верила, что деревенская знахарка сможет побороть болячку, пустившую в моем теле огромные корни, выпивающую меня досуха.
— Пойдемте, сколько денег взять?
— Ты что, милая! Никаких денег, потом скажет чем ей угодить, может петушка или курочку зарублю или конфеток ей снесем, а платочек мне не надо, возьми, ей отдашь, она на старости лет все яркое полюбила, ходит, как дите малое, вся разноцветная, была бы не она, на смех бы подняли, но не смеем, она ведь и проклясть может и порчу навести, все, что угодно!
— Вы же сказали, она лечит?
— Ох, милая, она и лечит и калечит, она все делает.
Баба Оля жила неподалеку, через несколько домов, пока мы шли, тетя Катя рассказала, что в деревню люди потихоньку возвращаются, дачники появились, магазин и аптеку открыли, даже газ грозятся провести, а пока дров мне кто угодно наколет и с печкой она мне поможет. Я не успела ничего ответить, мы уже пришли.
Эта знахарка мне сразу не понравилась. Сами знаете, как оно бывает, глянешь на человека и сразу резкое его отрицание, даже смотреть неприятно. Вот эта баба Оля на меня такое впечатление и произвела. Она злая была, я это сразу поняла. Глаза такие острые, насквозь пронзают и ищут выгоду, она сразу догадалась, что я о ней подумала, посмотрела еще пристальнее и злее и на платок, который я ей протянула, даже не взглянула.
— Константиновна, посмотри нашу Олюшку, помочь сможешь?
Знахарка осмотрела меня всю и взгляд задержала на животе, где и жила Ее Величество. Я поежилась и во мне всколыхнулась надежда. Вдруг действительно поможет?
— Браслет подари, — неожиданно сказала мне ведьма. Так я ее про себя назвала. Не знахарка, а ведьма, черная ведьма, злая.
Браслет у меня был не сильно дорогой, гранатовый, но не в цене дело. Его подарила мне еще на мою свадьбу моя лучшая подруга Танька. Подарила и сказала, что это будет мой талисман и оберег и я носила браслет почти всегда, хотя меня и высмеивали порой за деревенский стиль: мол, что есть из украшений, все на себя напяливаешь. Мне было все равно, я верила и в браслет и в Таньку. Подруга пропала лет 20 назад. Нет, не умерла, никуда не делась, просто перестала отвечать на мои звонки, а когда я все-таки подкараулила ее около дома, сказала, что общаться нам больше не надо. Сказала, как отрезала и я до сих пор не знаю почему она так поступила. Сколько раз я звонила ей, приходила, старалась встретить и поговорить, она меня мастерски избегала и остался только этот браслет, как память о нашей нерушимой, как мне казалось, дружбе.
— Подари мне этот браслет, — повторила ведьма. Я сначала хотела ей вежливо отказать, а потом вдруг подумала, что с собой я его туда не заберу, дочкам он не нужен, да и с Танькой мы уже сколько лет не виделись. Я сняла браслет с руки и протянула ведьме. Та его схватила жадно, как величайшую драгоценность, и тут же надела на свою сухонькую лапку. Я представила, как эта странная и злая бабка, одетая ярко, как попугай, с гранатовым браслетом на руке идет доить корову. Мне стало почему-то так смешно, что я не сдержалась и улыбнулась. Это мгновенно разъярило бабу Олю.
— Чего лыбишься? Идите обе отсюда!
— Константиновна, остынь, посмотри на девочку, больна она, ну улыбнулась, что с того? Помоги ей, а? В долгу не останемся, — тетя Катя так умоляюще посмотрела на знахарку, что мне стало тошно.
— Больная, больная! Эта больная еще нас с тобой переживет! Пошли вон обе!
Тетя Катя поспешно и послушно выскочила во двор, потянув меня за собой. Я когда услышала про «нас с тобой переживет» поняла, что она шарлатанка, разве что в ближайшие пару недель не помрут они обе, тьфу, тьфу, тьфу, застучала я себе по голове, чтобы не сглазить тетю Катю, баба Оля меня совсем не волновала.
— Ничего, остынет, придем еще раз! Ты зла на нее не держи. У нее кот пропал, вот она и не в себе немножко.
— Кот? Какой кот? — я собиралась сказать, что в бабушкином домике ночевал какой-то кот, но что-то меня удержало.
— Да, кот. Обыкновенный такой, страшный даже, худой, она его плохо кормила, он, бывало, ходил по домам побирался, совсем как человек. Но у них, у знахарок, с животными особая связь, так мне Константиновна как-то обмолвилась. И уж если кот пропал, значит, жди беды. Она его где только не искала: и по все деревне, всех собак осмотрела, да мирные они у нас и на цепях сидят, кот не дурак к собаке в пасть сунуться, в лес ходила, кликала его, а он словно сквозь землю провалился.
— Может быть умер? — осторожно спросила я.
— Нет, чувствует она его, говорит жив, а вот ушел, поэтому Константиновна и бесится и злится. Ты не горюй, милая, сходим к ней через пару дней. Она на ноги тебя подымет, вот помяни мое слово.
— А как кота звали? — я не хотела говорить о своей болезни, а уж тем более о том, что меня кто-то сможет вылечить.
— Никак. Кот и кот. И не старый он у нее был и шустрый, думали в лес ушел травок поесть, они же сами как-то лечатся, коты да собаки, у нас так: захворал, отпустили его на волю, пошел, что-то там пожевал и возвращается здоровехоньким.
Тетя Катя мне все рассказывала, как они в деревне живут, чем лечатся, о людях каких-то упоминала, а я шла и думала, что хорошо бы она про мою болезнь забыла и эти две или три недели говорила бы со мной как со здоровой.
— Олюшка, вечером приходи, я тебе молочка налью, — тетя Катя обняла меня, а мне так захотелось поплакать у нее на плече, сдержалась, не захотела ее еще больше расстраивать. Думала даже от молока отказаться, но потом решила, что коту оно пойдет на пользу. Я очень надеялась, что он придет.
Пришел, подлец, когда я уже легла спать. Прыгнул в открытую форточку и прямиком в сумку с консервами.
— Ушлый ты товарищ, — сказала я коту и открыла паштет, налила ему молока и села смотреть, как он жадно ест. Даже жрет, урча и облизываясь. Он это делал так, что мне и самой захотелось есть. Давно забытое чувство, когда ешь потому, что хочется, а не потому, что надо. Я отломила кусочек хлебца, обмакнула в молоко и, торопясь, словно кот мог отобрать еду, съела. Кот же сказал «хватит» только на четвертой баночке и я подумала, что завтра надо бы купить ему несколько банок тушенки, иначе моих запасов не хватит даже на то время...
Не хочу думать, не хочу и не буду, у меня еще есть три недели, целых три недели, чтобы решить и решиться. Кот умывался долго и тщательно, как невеста перед первой брачной ночью, долго вздыхал, выкусывал блох, плевался репьями и я, проведя рукой по его шерстке, поняла, что за эти сутки она стала шелковистее и нежнее.
— Будем спать? — спросила я у кота, он согласно мяукнул и прыгнул на кровать. Днем я немного просушила постель и спать на ней было уже приятно. На пышной перине — да, с котом — нет. Он крутился, вздыхал, чесался и все никак не мог устроиться. Он ложился мне на подушку, потом перебирался в ноги, потом тяжело плюхался рядом и так всю ночь. К счастью, он не храпел, иначе заснуть я бы совсем не смогла. Утром он снова ушел куда-то, но я уже не беспокоилась, я знала, что он придет ночевать, а у меня было очень много дел.
Сколько бы я не собиралась прожить, но в такой грязи я задыхалась. Бабушкин домик надо было вымыть, впустить в него свет и воздух, согреть моим теплом, пусть его мало, но оно еще есть. Этим я и занималась несколько дней. Сил было совсем немного, я быстро уставала, но потихоньку, шаг за шагом, я вымыла бабушкин домик и он с радостью понял, что его не бросили, о нем заботятся, он любим и нужен.
Понемногу я стала обживаться. Я купила продуктов и разной мелочевки тете Кате. Она отказывалась, но я же видела, как она живет. Она все пыталась меня откормить. Что только не готовила, Я сначала отказывалась, а потом в один день вдруг поняла, что страшно хочу гречневой каши. С грибами, яйцом и луком. Вот умираю, так хочу, а потом еще кажи с молоком, как в детстве. Тетя Катя так этому обрадовалась, что перво-наперво потащила меня в лес, сказала белых грибов тут видимо-невидимо.
Выдала мне маленькое лукошко, сама корзину огромную взяла и подались мы в чащу. Долго ходили, я уставала, сидела на полянках, пока тетя Катя собирала грибы, их в тот год косой косить можно было, столько я никогда не видела! А тетя Катя говорила, что и на кашу хватит и на зиму закрутить, вот мой муж обрадуется, что жена не баклуши била, а делом занималась. Я молчала, конечно же, не собиралась ни грибы забирать, ни зиму зимовать...
Находилась я в тот день... Ноги потом страшно болели, с трудом до тети Кати дошла, а там гречка! Именно так, как я и представляла и хотела: в чугунке, с грибами, луком, яйцами и с маслом. С таким душистым маслом, вкуса которого я и не помнила. Мне казалось, я много съела, но тетя Катя сказала, что надо бы больше, надо сил набираться. У меня не было этих самых сил, чтобы ей возражать и я послушно съела еще несколько ложек.
Кот продолжал у меня ночевать. Я попросила его приходить пораньше, чтобы мы спокойно вместе ужинали. Звучит странно, да? Сама знаю, но так и было и он меня понял. Я купила ему рыбных консервов и они ему понравились намного больше дорогих паштетов. Я ставила ему банку прямо на стол, садилась напротив со своей тарелкой и мы ужинали, потом я пила чай, а кот умывался, довольно сощурив желтые, бандитские глаза.
— Почему же ты убежал от своей хозяйки? — спрашивала я кота уже ночью, когда он продолжал топтаться по кровати, не находя себе места, — я бы еще поняла, если бы ты приходил ко мне, ел и убегал домой, но ты там не появляешься, правда? — говорила я и знала, что это так. Знахарка продолжала искать кота и, завидев ее пестрый платок и ярко-зеленое платье, я пряталась в чулане, как воришка, пойманная с поличным. Я боялась, что по моим глазам она поймет, что кот у меня и отнимет его, а я уже привязалась к бандиту, как к собственному ребенку.
Я отмыла бабушкин дом, тетя Катя накрахмалила старенькие занавески и осталось справиться с бурьяном, росшим вольно и беззаботно многие годы. Никакие перчатки не могли спасти от колючек и какой-то почти железной травы. Я сидела прямо на земле, вся грязная, мокрая от пота, но не поверите, абсолютно счастливая. Здесь был мой дом, тетя Катя, возможно мой кот, моя ответственность и я должна была содержать все в полном порядке. Я заматывала кисти рук тряпками, надевала перчатки и шла в палисадник, потом настал черед огорода и там я даже нашла чеснок, посаженный еще бабушкой, не выкопанный и росший все эти годы. Я обрадовалась этому, как человек, нашедший клад и гордо принесла трофей тете Кате. Мы ели свежий борщ, заедали его хлебом с чесноком и это было так вкусно, так невероятно вкусно, что я не могла остановиться.
Каждый день был полон дел, я все чем-то была занята и с нетерпением ждала вечера, когда приходил мой кот, мы с ним ужинали, а потом он пел мне свои песни. Песни были хард-роковые, не попса, кот гремел и рычал и меньше всего это походило на нежное мурлыканье домашней кошки. Он все также не мог найти себе места и будил меня, пока в одну ночь, не прислонился теплым боком к моему животу, туда, где жила Ее Величество. В ту ночь я впервые спала не просыпаясь, а на следующий день забыла выпить прописанные мне таблетки.
В тот же день умерла знахарка. В деревне все у всех на виду и если баба Оля не мелькает яркой птицей по деревне целых полдня, значит, случилась беда. Так оно и оказалось. Ее нашли на полу ее домика, она пыталась доползти до двери и позвать на помощь, так все поняли. Рядом с ней валялись гранатовые бусины, браслет порвался, когда она, падая, зацепилась им за кровать. Я хотела пойти и собрать бусины, собрать браслет заново, но тетя Катя, обычно исполнявшая любую мою прихоть, вдруг строго сказала:
— Не ходи туда и ничего не трогай. Будут предлагать взять что-нибудь на память, не бери, на похороны, поминки не ходи, сиди дома и никому не открывай. Поняла?
Она больно схватила меня за руку и говорила все это, как впечатывая слова в мой мозг, как отдавая приказ.
— Поняла, — я тихонько высвободила руку и пошла домой.
Ко мне приходили. Я не знаю кто. Я закрыла ставни, оставив открытой лишь одну, на том окошке, куда прыгал кот. Я была уверена, что его больше не увижу и заранее тосковала о нем. Он ведь был ее, той знахарки, а раз она умерла... Она умерла! Я вспомнила ее слова о том, что я их переживу! Она видела что-то и оказалась права. Я окаменела. Я поняла, что совсем потеряла счет дням. Сколько у меня есть времени, какое сегодня число? Я нашла свой телефон и включила его. Прошло целых 18 дней? У меня остается так мало времени? Я ничего не решила и не придумала!
Я в панике заходила по бабушкиному домику. Еще три дня и за мной приедет муж и к этому моменту я уже собиралась со всем управиться, у меня осталось всего лишь три дня! Эта цифра — три — ужаснула меня! Как я могла быть такой беспечной? Еще немного и у меня кончатся обезболивающие таблетки, я полезла в сумку с лекарствами и вдруг вспомнила: я не пила их уже несколько дней. Я пила другие, а эти не пила, да и про другие я уже забывать стала. А это значит... Я боялась дышать и думать. Вдруг раздался стук, я вздрогнула и уронила сумку. Кот удивленно посмотрел на меня, спрыгнул с подоконника на пол, запрыгнул на стол, на свое место и нетерпеливо мяукнул. Он был голоден.
— Ты не ушел с ней? — спросила я кота, а он на меня так посмотрел, что я не удивилась бы, если бы он мне ответил по-человечески, но он лишь хрипло мяукнул.
— Ты останешься со мной? — он мяукнул громче.
— Я поняла, есть хочешь, сейчас.
Я открыла ему банку тушенки, налила себе и ему молока и мы сели ужинать.
Той ночью кот спал, свернувшись клубком у меня в ногах, спал спокойно, тихо, я даже его дыхания не слышала и именно поэтому слегка шевелила ногами, чтобы удостоверится, он здесь. Кот, не посыпаясь, тихо мурлыкал и я успокаивалась. Тем утром он не ушел, как всегда, я встала, а он продолжал валяться на кровати, не давая застелить ее и на все мои попытки переложить его на сундук или стул, презрительно махал хвостом и опять прыгал на кровать.
— Ладно, лежи, — в конце-концов сдалась я и не успела я его хоть как-то прикрыть или задернуть занавеску в спаленку, как в дом вошла тетя Катя и сразу же его увидела.
— Кот, — ахнула она, — живой!
— Да, — я чувствовала себя виноватой, сама не знаю, почему.
— Давно он здесь?
— Когда я приехала, он уже жил в доме, кто-то ему ставни открыл и форточку.
Тетя Катя с опаской посмотрела на кота. Тот вытянулся и презрительно осмотрел ее с головы до пяток.
— Что же с ним делать?
Я испугалась, что сейчас она скажет, что его надо убить, потому что он жил у знахарки и, возможно, проклят или что-то в этом духе.
— Я хочу забрать его с собой, но не знаю, сможет ли он жить в квартире.
Кот хрипло мяукнул. Он тоже в этом сильно сомневался.
— Тетя Катя, он хороший, он меня лечил, у меня ничего не болит уже несколько дней, — я взяла ее за руку и постаралась, чтобы она почувствовала, какая я стала сильная. Она с удивлением, как будто бы увидела меня только сейчас, посмотрела на меня.
— Олюшка, а ты ведь выглядишь намного лучше. Ты же не белая и не серая, румянец даже есть! Детка, тебе и вправду лучше!
Она села на стул и разрыдалась. Она рассказывала мне, как переживала за мою маму, как они дружили, как ей одиноко было здесь, как она сама чуть в петлю не полезла, когда узнала, что мама умерла, как плохо и одиноко ей живется... А я гладила ее по голове и ругала себя последними словами. Я ведь совсем про нее забыла! Она так любила нас с мамой, столько делала для нас, а я забыла ее в этой круговерти, совсем про нее забыла...
— Простите меня, тетя Катя, — я не знала, как ей объяснить то, что я не появлялась так долго, то, что кот если не вылечил меня, то затормозил процесс каким-то образом, то, что кот должен жить. У меня враз вдруг исчезли все слова и я только повторяла, — простите меня.
— Ну, что ты, деточка! За что мне тебя прощать? Ты живи, живи подольше, милая моя!
Мы с ней, наверное, долго бы так сидели и плакали, но тут дверь опять открылась и вошел мой муж. Он не выдержал, приехал раньше и переступил через порог уже с таким темным лицом, что я испугалась, что-то с детьми.
— Оля?
Казалось, он даже не узнал меня.
— Костик, девочки в порядке?
— Все хорошо, — машинально ответил он и, не веря своим глазам, переспросил, — Оля?
— Я, я, Костя!
А он все стоял и не мог поверить своим глазам...
Он собирался забрать меня в город, купил новое, экспериментальное лекарство и нас ждали в клинике.
— Я не поеду.
— Но, Олечка...
— Костя, ты посмотри на нее, — прервала его тетя Катя, — посмотри, другой человек, без всяких лекарств!
— Но как?
— Не знаю и знать не хочу, — ответила я, но все-таки рассказала ему и про знахарку и про браслет и про кота и добавила, что из всех участников истории могу предъявить только кота. Знахарку уж похоронили, а ее дом закрыли, там никто не собирался селиться.
— Дичь какая-то, темень и предрассудки, — попытался убедить меня муж, но тетя Катя его строго осадила.
— То, что ты или твоя наука чего-либо не понимает и не знает, еще не значит, что этого не существует, — строго сказала эта «темная» бабушка и Костик был вынужден с ней согласиться.
Кот следил за нами с легким презрением во взгляде, казалось, он все это видел не раз и удивлялся, почему люди такие недалекие, почему все, что с ними происходит, должно быть объяснено, вымерено и запротоколировано. Почему нельзя просто принять происшедшее, как данность. Просто принять и все.
— Костенька, ты завтракал? — вдруг всполошилась тетя Катя и нас как расколдовали. Кот замяукал, требуя молока, Костя пошел в машину за гостинцами, тетя Катя побежала ставить чайник и печь ладушки, а я вдруг услышала, как красиво поют птицы и почувствовала, какое ласковое нынче солнце.
— Не оставляй меня, — вдруг послышался мне бабушкин голос.
— Я буду часто приезжать, но жить всегда здесь не смогу, — ответила я и дому и бабушке.
Кот коротко мяукнул и я поняла, что мы заключили сделку.
Мы прожили в бабушкином доме еще месяц и за это время я отправила ее величество опухоль в изгнание, лишив ее титулов и регалий, я стала хозяйкой своего тела и когда меня начинают расспрашивать, пытаются докопаться до сути вещей и задают вопросы о браслете, знахарке и ее коте, я просто отшучиваюсь и повторяю мысли кота: зачем вы все пытаетесь выразить словами? Есть вещи, о которых лучше просто промолчать и принять их как данность.
P.S. Примечание редактора
Могу пофантазировать. Браслет, как все догадались, не простой был, а с заговором на порчу. Однако порча не на всех действует. Или, по крайней мере, на некоторых людей она действует минимально, то есть ущерб восполняем.
Если браслет заговаривала та самая знахарка, то подружка, которая рассчитывала на то, что изведет «разлучницу», не увидев быстрого эффекта, отправилась к знахарке с претензией. На что знахарка ей ответила, чтобы та отстала от героини рассказа раз и навсегда, а то... (дальше угрозы). Вот подруга и слилась.
Что же касается знахарки, то увидев сделанный ей когда-то предмет с порчей на смерть, она перед смертью решила снять грех с души, вот и потребовала его назад. Согласно поверью, которое ходит в мире оккультизма, тем самым она забрала смерть себе (закон бумеранга), на что пошла, потому что мучилась сильными болями и тоже, подобно героине рассказа, хотела умереть легко и быстро. Браслет она разорвала, чтобы уж точно разорвать связь между ним и этой женщиной.
P.S. Это я вам описываю, как говорят поверья, которые существуют среди практикующих колдунов, магов и всех прочих ворожей.
