«Ведет она его, значит, по деревне, а сама так и улыбается всем, так и улыбается, как будто не в подоле принесла, а от законного мужа», — рассказывала тетка Нюра бабам у колодца.
Алешке два года. Ведет его Люда за ручку по деревне, посматривая, куда он ножками наступает, и успевает по сторонам взглянуть, поздороваться с любопытными кумушками. Никто в деревне не знает, от кого Люда сыночка родила, — такого ангелочка светловолосого, кудрявого. Нет в деревне парней с такой шевелюрой, и в районе не припомнят такого заметного, кто «подарочек» преподнес Людке Важиной.
Ну, родители, само собой, знают, — уж мать-то точно должна знать. Не зря суетилась, как о беременности узнала, может грешным делом думала «освободить» дочку, раз отца ребенка и близко нет. Может так и думалось, да передумалось. И бегает теперь, звонко смеясь, это чудо кудрявое.
Люда через два года замуж вышла. Полюбил ее за приятную внешность, да за покладистый характер односельчанин Сергей, парень спокойный и скромный. Может слишком простоват, так ведь и Людмила не царевна. Лешку принял хорошо, а через год дочка у них родилась.
Люда и над дочкой трясется и за Лешкой приглядывает, — любит обоих детей. Сядет вечером у окна, возьмет расческу и причесывает кудряшки сына. А они в вечернем закате, как золотые. Не рыжие, а пшеничного цвета с золотистым отливом на солнце. Причесывает она его и ласково приговаривает: — Кудри вы мои золотые…
Когда подрос Лешка уже, сам управлялся со своей шевелюрой, не подпуская ни мать, ни бабушку: — Маленький я вам что ли, — заносчиво заявлял мальчишка.
Любил Лешка с техникой копаться: сначала разбирать и собирать свой велосипед, а потом мотоцикл. И занятие это так ему нравилось, что и на обед не дозовешься. К восемнадцати годам преобразился Лешка, подтянувшись, — ростом чуть выше среднего, стройный, крепкий паренек с голубыми глазами. Люда взглянет на него, улыбнется, найдет момент, дотянется рукой до его головы и потреплет волосы: — Кудри вы мои золотые... А Лешка увернется и скажет: Ну, маам…
— Да ладно, подумаешь, кудрей твоих коснулась, уж матери-то можно.
Про отца он никогда не спрашивал, хоть и знал, что Сергей неродной ему отец. Звал он его сначала папа Сережа, а потом просто папка. И Люда – молчок, как будто и не было вовсе у Лешки отца, словно и в самом деле в капусте нашли.
Близился ноябрь. Легкий морозец по ночам напоминал о приближении зимы. Однажды зябким вечером, когда уже лежал небольшой снег и холод щипал нос и щеки, потянулся народ в дом культуры, который построили год назад на смену ветхому клубу. К ноябрьским праздникам обещали концерт, ну а потом для молодежи танцы.
Перед концертом директор совхоза поздравил с праздником, объявив, что поздравить односельчан приехали из области. Под аплодисменты к сцене направился мужчина среднего роста в сером пиджаке и белой рубашке. Но подниматься не стал, остановившись у сцены. Сказав несколько слов, обратился к залу: — Я вот хочу с молодежью пообщаться, вот так лицом к лицу, — и он отошел от сцены на два шага. – Интересно мне узнать, кто и где учится, хотите ли в село вернуться.
Молодежь несмело направилась к Березину, которого видели впервые, и быстро поняв, что дядька он контактный и довольно простой в общении, окружили гостя.
Иван Степанович был еще довольно молод, — на вид чуть больше сорока. Светлая шевелюра волнистых волос была зачесана назад, и даже при искусственном освещении можно было заметить голубизну его глаз.
Люда пыталась протиснуться сквозь толпу и увести Лешку. Но тот уже стоял почти напротив Березина и никак не мог понять, где он его видел. Березин уже несколько раз взглянул на Лешку, даже запнулся на полуслове, но быстро выровнялся в разговоре и уже говорил без запинки.
И только стоявшая у стеночки Люда почти выбила его из колеи. Он растерянно улыбнулся на прощанье и шел в ее сторону. Но Людмила успела выйти первой и исчезнуть из вида.
Дома Лешка вопросительно смотрел на мать, словно ждал каких-то слов от нее, которые все разъяснят.
— Начальник этот из области только на меня и смотрел, — наверное, я его по телевизору видел.
Людмила выронила из рук чашку. – Тетка Нюра сказала, что одно лицо, — это она про меня и этого Березина. – Лешка напрягся, глядя на мать.
Людмила присела на табурет у стола: — Так и есть, почти одно лицо, — призналась она. – И надеясь, что сын уже вполне взрослый, чтобы оценить ситуацию рассказала все. Почти все.
— Как же так? Ты не сказала ему, и он уехал.
— Пришлось уехать по работе надолго. Да и не встречались мы уже к тому времени, о беременности позже узнала.
Лешка хоть и выглядел взрослым, но оказался психологически слаб на свалившееся известие. Губы у него задрожали, в глазах появилась ненависть. – И что ты молчала? Раньше нельзя было сказать?
— А раньше ты бы всю жизнь мучился, думал и ненавидел его.
— А сейчас я что делаю? Сейчас, думаешь, легче?
— Сынок, ну, что ты так кипятишься? Разве Сергей тебе не отец, разве ты сиротой рос? Ну, получилось так, что занесло его к нам, — неправильная была эта встреча. Если бы знала, сама не пошла бы и тебя не отпустила. – Люда попыталась коснуться рукой волос сына. – И волосы у тебя как у него, и похожи вы, но никогда мне не было больно смотреть на тебя, никакой обиды. Слава Богу, что жила с легким сердцем. И ты не держи обиду.
Лешка дернулся, увернувшись, и взлохматил свои «золотые кудри». На другой день зашел в крохотное помещение к Верке-парикмахерше. – Давай налысо! – Попросил он, усевшись в кресло.
— Упал что ли и головой ударился? Зачем красоту такую налысо?
— Стриги, говорю! Под машинку!
Вера посмотрела, не пьян ли парень. Но Лешка был трезв, как стеклышко. Еще раз уточнив, взялась подстригать. На пол падали светлые Лешкины кудри.
Люда присела от удивления, а больше от испуга, увидев Лешку, она даже в детстве его так не стригла. Поняв, из-за чего сын подстригся под самый ежик, заплакала. Лешкин запал к тому времени уже прошел, и стало жалко мать.
— Ну, маам, ты чего? – Он сел рядом. – Все равно же в армию скоро, на днях проводы, так я лучше сам, чем там. Ну, правда, не обижайся, — Лешка виновато смотрел на мать, поняв, что злость завела его самого невесть куда.
— Ну, ладно, в армию, так в армию, отрастут поди, как вернешься.
— Конечно, отрастут, — обрадовался Лешка.
На перроне было зябко, пробрасывал снег. Оставались считанные минуты, чтобы родным попрощаться с новобранцами – безусыми мальчишками, еще такими молоденькими, а уже уезжавшими служить, а может и защищать родину.
Люда взяла сына под локоть и попросила обернуться. В трех шагах от них стоял Иван Степанович. Не такой торжественный, как тогда в доме культуры, — в темной куртке и кепке, прикрывавшей его светлую шевелюру, с опущенными плечами.
— Подойди к нему на минуту, ждет ведь, — попросила мать.
— Да не робей ты, солдат уж почти, — подбадривал Сергей.
Лешка подошел к Березину, и они несколько секунд просто смотрели друг на друга. – Времени нет, объясняться, да и просто поговорить некогда. Одно скажу: Ты, Алексей, знай, что кроме родителей, — он кивнул в сторону Людмилы и Сергея, — еще один близкий человек будет думать о тебе и ждать тебя. Возвращайся! А там – разберемся. – И он в порыве чувств обнял Лешку, хлопнув его по плечу.
— Спасибо, что пришли, Иван Степанович, — сказал Лешка и посмотрел на Березина с благодарностью.
— Ну, все, иди к родителям, а то скоро посадку объявят.
Людмила и Сергей почти одновременно потянулись обнять сына, что-то наказывая, целуя его и повторяя: «Пиши, сразу напиши, как на месте будешь». Лешка обещал, обнимая отца и мать и поглядывая на отдалившегося Березина, махнувшего ему рукой.
Уже запрыгнув на ступеньку, Лешка повеселел, и крикнул плачущей матери: — Все хорошо! А волосы отрастут, не переживай, вот вернусь, так к свадьбе и отрастут.
Люда улыбнулась сквозь слезы: — Мальчишка ты мой, мальчишка, да что же мне твои кудри золотые, в них ли дело… Лишь бы скорей отслужил. – И она обхватила руку мужа, опершись на него, чувствуя, что почти обессилила.
— Ну-ну, Люсь, не плачь при Лешке, хороший парень вырос. А то будет переживать, глядючи на тебя.
— Не буду, Сережа, не буду, — пообещала она, глядя на тронувшийся с места поезд...
Автор: Татьяна Викторова
