— Дедушка, расскажи мне сказку перед сном.
— Сказку? Хорошо, внучок, устраивайся в постельке поудобней и слушай, что я тебе расскажу.
Давным-давно это было и быльем поросло. Никто, кроме меня, про это не знает теперь. Эту историю мне еще моя бабушка сказывала. А теперь тебе пришел черед узнать.
Так вот. Дремучими нашими лесами, бескрайними нашими полями шел солдат-пушкарь к себе домой. Идти ему, ох-как, трудно было, потому что одна нога его была деревянная. Пол мира он на двух прошагал, а домой — на одной ворочается. Да, что нога? Весь он был изранен. Рука его плетью висела, силы не имела. И правое ухо не слышало, и правый глаз не видел. Вражеское ядро рвануло с правой стороны. Солдат выжил, но только, почитай, половина. Такая доля ему выпала. Но иные и вовсе без доли остались. Что лучше? Что хуже? Не в правилах солдата про такое думать.
Он идет по своей родной земле, которую с трудом, но отбили у супостата, радуется солнышку теплому, жаворонку, песню весеннюю поющему, цветущим полям, ягодным лесам и рыбным рекам.
Идет-идет и сам песню запоёт. Ту, с которой пол мира прошагал:
Солдатушки — бравы ребятушки,
А кто ваши жены?
Наши жены — пушки заряжены,
Вот, кто наши жены.
С хорошей песней легче по жизни идти. А вместе петь — все беды геть.
Как воевал, так за семерых, а как ел, то за троих. На груди — медаль и орден, а за плечами — его солдатский ранец, видавший и Альпы, и Измаил, и Берлин, и Париж. А в нём всего-то: кусок хлеба в тряпице, долото, киянка, да рубанок. Да за поясом топор плотницкий. — острый, как бритва. На службе всё приходилось делать: не только разрушать, но и строить.
А строить он больше всего любил, мастер был на все руки. А теперь только на одну, да и ту — левую.
Но чем ближе подходил к своей деревеньке, тем тревожней на душе было. Уж сколько сел знакомых прошел и всё одно: вместо народу — кресты, а вместо хаток — печные трубы.
А уж когда в свою деревню зашел и вовсе печаль взяла — ни одного дома целого и все — пусты. И его хата наполовину разрушена, и дома — ветер гуляет...
Сел он на завалинку, да призадумался. В деревне — ни души. Нешто он первый будет? Как жить одному? Для чего? Для кого? Только подумал, как кота рыжего увидел. Сидит возле ворот, да на него как-то по особому смотрит. Толи с укором, толи с надеждой.
Тут у солдата все сомнения исчезли. Достал из ранца хлеб, отломил кусочек и кота позвал:
— Иди сюда, тезка. Ешь.
Кот подошел, хлеб понюхал, но есть не стал. Мышей он ловить мастер — зачем ему хлеб? Сел и на солдата смотрит.
Солдат погладил кота и говорит ему:
— Пришел? Вот и хорошо. Значит, вместе жить будем.
Замурчал котяра суровый и о ноги давай тереться. Согласный, значит.
На следующий день и пёс объявился. И по всему видно, что и пес, и кот знакомы давно, и друг с другом, и со двором, и с домом.
Понял солдат, что в свой дом они вернулись. Здесь жили раньше, ждали людей, верили, и приняли его за родного человека. Хоть никогда раньше не видели — слишком долго солдата дома не было.
Стали они вместе жить, да порядок наводить. Солдат то крышу поправит, то крыльцо, то плетень. А кот с собакой тут же крутятся — радуются, работу принимают.
Тяжело солдату левой рукой топором махать, колья и бревна тесать. Но даже пол солдата, всё одно — солдат. Отступать не привык, да и некуда.
А народ обязательно придет в деревню. Лиха беда — начало. Был бы пример. Ещё Суворов его учил: «делай, как я», да так, будто «никто, кроме меня».
Как-то вечером сидят они втроем на крылечке, отдыхают, на красный закат смотрят. И слышит солдат, что курица кудахчет, а где — не поймет. С одним ухом откуда звук идет определить не может.
Позвал курицу солдат, как в детстве:
— Ципа-ципа-ципа...
Позвал раз, позвал — два. А на третий выходит из бурьянов знатных, милая. Посмотрела на солдата, да на кота с собакой, да деловито и важно мимо них в курятник прошествовала. Будто всю жизнь там и жила.
Пошел солдат в курятник, хлеба курице покрошил, да воды налил:
— Ешь, милая! Ты, видно, тоже птица здешняя.
Стала курица четвертым жильцом. То в бурьянах пасется, да кудахчет, то по двору важно пройдется.
Так жили они, дом чинили, сад-огород садили, да по хозяйству ходили.
А через несколько дней, слышит солдат, кто-то курицу его ругает, да с ней по человечески разговаривает:
— Ах, вот ты где, негодница! Я так и думала, что ты домой вернулась! Петуха своего и меня бросила. Мы с ног сбились, тебя ищем. Выходи из бурьянов колючих.
Домой пойдем.
Вышел солдат из дома и увидел старуху кривую — одна нога короче и рука крючком висит.
Старуха тоже не ожидала здесь кого-то встретить. Испугалась и смутилась. Говорит, что не знала, что здесь уже кто-то живет. Пришла за курицей, да видно не судьба — курица-то ваша. Рассказала баба, что живет она недалеко, на хуторе. Как супостата прогнали, так она там и живет. Остался там от большого хозяйства лишь один петух, который не дал врагам себя поймать. Да коза с козлом из леса пришла. Так вот этот петух и привел с собой эту курицу. С этого двора её увел.
— Искала я её долго — говорит — пока не догадалась, что она домой вернулась. Пришла сюда, слышу — точно! В траве кудахчет... Ну, раз курица ваша, то я пошла домой.
Только сказала, а тут и курица из бурьянов выходит. Да не одна, а с цыплятами. Цыплят много, будто желтый горох рассыпался. Курица то, видно, не зря в бурьянах кудахтала — цыплят там высиживала.
Увидели солдат, да баба, сколько цыплят по двору бегает, удивились и обрадовались. Сказать ничего не могут, улыбаются друг другу.
Тут только и увидел солдат, что лицо-то у неё совсем молодое. И глаза веселые и добрые. Одежда старая сильно, но это понятно, почему. Ну, хромая женщина, ну рука высохшая... Так и у солдата беда та же.
— А ты кто будешь? Уж не родственница ли Архипу, который до войны на хуторе жил? — спрашивает.
— Внучка я его. А ты — Василий, стало быть. Я помню, как ты на службу уходил, хоть и мала была.
— Правда твоя. Василий я. А ты — Василиса стало быть. Помню я тебя, совсем девчонкой бегала под ногами. Однако, что с тобой за это время случилось?
— Медведь-шатун меня поломал в детстве. Собаки еле отбили. Выжила, но с тех пор калекой живу.
— Послушай, Василиса. Я — с левой стороны пол-человека. Ты — с правой. У меня курица. У тебя — петух. А цыплята наши, стало быть общие. Не делить же нам их... Может вместе нам по жизни идти? В общем, будь моей женой, понравилась ты мне шибко.
Улыбается Василий. Шутит насчет цыплят, значит. А насчет женитьбы — какие могут быть шутки?
Засмеялась Василиса, глаза счастьем засияли. Солдат Василий с детства приглянулся ей.
— Согласная я — говорит.
Вот так и стали они жить-поживать вместе, да добра и детей наживать. И курица-сваха долго жила, много цыплят вывела. Так её Свахой все люди в деревне и называли.
Деревня отстроилась, большая стала. Много Василий хат по деревне людям поставил. Потому деревня наша с тех пор Васильевкой и зовется.
Ну, спи, внучок. А как проснешься, всё вспомни и никогда не забывай. Детям и внукам своим будешь рассказывать. Потому, как солдат Василий и Василиса — твои пра-пра-прадедушка и пра-пра-прабабушка.
Автор: Юрий Солей
