Жил в соседях с Валентиной дед один. Жадный, толстый, злой — куркуль настоящий. Алешка Воропаев звали.
Жена его, бабка Дуня, полной противоположностью была. Высокая, молчаливая, худая старуха с затравленным взглядом.
И хоть жили они не бедно, но держал дед свою бабку в чёрном теле. Одежду носила старую, тапки дешёвые, платок выцветший.
«По соседям не ходи, делом занимайся», «Нечего конфеты покупать. Баловство». Куркуль он и есть куркуль.
Была у них дочка Таисья. Тоже ласки от отца не видела, пока в школе училась. До того бедно была одета. что учителя отцу выговаривали: нельзя так на ребенке экономить. А Алешка: «Не ваше дело. Сыта да и ладно, отучится — сама пусть на наряды зарабатывает».
А хозяйство большое было: две коровы, свиньи, овцы, а уж кур и уток за скотину не считали; сад огромный — яблони, сливы, вишня, овощи всякие — всё на продажу шло.
— Куда деньги девает? Вот куркуль! — судачили соседки.
Не было жаднее Алешки в деревне. Таечка восьмилетку закончила. паспорт получила и уехала в город. С тех пор её и не видели.
— Пишет Тайка-то? — соседушки спрашивают.
— Не пишет. Бросила родителей, неблагодарная. Сама, небось, хахаля нашла да конфетки трескает. А родители чего едят— ей неинтересно.
Время шло. Таисья не приезжала, почти забыли про неё в селе. Дед с бабой старые стали совсем. Алеша по врачам стал ездить. Скотину почти перевели, корова одна осталась. А потом и корову продали.
Как-то смотрят: калитка на большой замок закрыта. А надо сказать, ни у кого в дереве такого забора высоченного, больше двух метров, не было. Совсем дома не видно. А тут ещё и замок... Удивились соседи, но мало ли… Через несколько дней дед появился. Один.
Подошла к нему Валечка.
— Будь здоров, Алексей Петрович. А баба Дуня где?
— Где…где… твоё какое дело?
А потом ответил нехотя, что ездили к Тайке мириться, а бабка осталась у дочери насовсем. Да и лучше — не тратиться на неё.
Поверила Валентина. Сбежишь куда угодно от такого старика.
Пошла жизнь своим чередом. Алешка исправно пенсию за бабку получал. Всегда так было —заставлял ее доверенность оформлять, сам получал, а денег копейки ей не давал.
Прошло полгода, и хватил вдруг деда удар.
Залезли ребятишки к нему в сад ночью за яблоками, он услыхал, выскочил да побежал разгонять их палкой. А пацанам яблоки не столько нужны были, как противного деда позлить хотелось. Где ему, толстому да старому догнать! Отбежали и дразнят в темноте, яблоки кидают.
Орал дед орал-орал и вдруг повалился. А ребятня разбежалась.
Нашли его утром на дорожке в саду. Мужик косить мимо шёл рано. Видит: лежит кто-то. Пригляделся, а это дед Алёшка. Всю ночь, видать, пролежал.
Конечно, фельдшерицу позвал. Она укол сделала, очнулся вроде Алёша. А шевельнуться не может, говорить тоже, только мычит. Паралич разбил, или инсульт по-научному.
Отвезли в район, и умер там дед еще до вечера. Схоронили. Участковый поисками Таечки занялся. Нигде адреса ее не мог найти, но, видно, сообщил кто-то.
Сама Тая приехала, с мужем. Одета хорошо, по-городскому, в брюках.
Дом открыли. Спрашивает она: «А мама то где?»
Обмерли все…
А Таечка:
— Чего молчите? Мама где?
Тут кто и сказал:
— Так вроде у тебя должна быть...
И выяснилось, что не видела Таисья своих родителей с того самого момента, как уехала.
Ненавидела отца, а мать жалела и презирала за бессловесность.
Всей деревней искали неделю бабку Дуню, все овраги обшарили и глухие места — нигде следа нет. Дело уголовное завели, а толку-то?
Месяц прожила Таечка с мужем в доме. Отпуск закончился, уезжать нужно было, да и покупатели нашлись на дом.
Конечно, сильно горевала Тая, что ничего не знает о матери. Даже свечку нельзя за упокой поставить — а вдруг жива, вдруг память потеряла? Грех ведь живому за упокой ставить.
Не ждала Валентина гостей, а отец шумнул:
— Ну-ка, Валька, выйди.
Вышла она в переднюю. А там тетка городская сидит, деда Алёшки дочка.
— Валечка, поговорить с тобой хочу.
Отец брови нахмурил: не нравилось ему это бабье ведьмовство.
— Ступайте во двор, там языками чешите, нечего под иконами.
Вышли в палисадник присели на лавочку.
Тая не знает, с чего и начать. Вроде взрослая она, современная, с образованием, а пришла к девчонке деревенской. Чем она может помочь?
Но решилась:
— Валюша, милая, пришла к тебе с последней надеждой. Знаешь, что мама пропала бесследно? Никаких следов нигде. Как мне жить, не зная жива она или мертва? Помоги. Уезжать скоро, за дом задаток дали. Может, и не попаду в родные места больше… — И заплакала.
Валечка накрыла рукой руку Таисьи и сказала:
— Не плачь, с утра приходи, всё расскажу.
Легла Валентина спать. По привычке дотронулась до янтарных бус на шее и прошептала: «Онюшка, покажи…»
***
Открылась дверь сарая, и в темный проём шагнула бабка Дуня с ведром. Открыла крышку погреба, свечку зажгла и спустилась вниз. Пристроила ведро и стала накидывать картошку. И вдруг захлопнулась крышка погреба, засов громыхнул. Охнула Евдокия, ведро уронила. Полезла вверх по ступеням, толкнула крышку — закрыто. Поняла всё, закричала: «Алёша, открой Христа ради!» А сверху дед ей: «Ничего... посидишь, пока я на станцию съезжу. А с голоду не помрешь — соленья есть. По нужде — в ведро. А то знаю я тебя, будешь телевизор глядеть да свет жечь. Приеду —открою...»
Заплакала Евдокия, закричала. Да кто её услышит-то? Сарай добротный, погреб глубокий, забор высоченный.
Недолго горела свечка, а потом наступила темнота.
Проснулась Валечка, сердце колотится от ужаса. Глянула на окно — темно. Надо еще поспать, не досмотрела сон. Сжала бусы и опять уснула.
Идёт дед Алёшка домой, торопится. На день ехал, а получилось, что на неделю. Не понравилось доктору его сердце, оставил старика на обследование. Шесть дней продержал. Таблетками его пичкали (хорошо, что бесплатно), проводами опутывал, сердце смотрел. Ну, жить дозволил. Приехал Алешка домой.
Погреб открыл:
— Вылезай, старая, амнистия тебе…
А в ответ тишина. Полез деде в погреб, а бабка его на земляном полу скорчилась. Умерла.
Струхнул старик. Долго сидел во дворе, думал. А потом за дело взялся: погреб забил, земли натаскал в сарай, сравнял всё и пол стал делать. И дня не прошло, как исчез под новенькими досками погреб. Бочки с зерном поставил, инструменты всякие, будто так и было всегда. Закрыл сарай на замок.
***
Рано на другой день Тая прибежала:
— Узнала что-нибудь?
Молча встала Валентина.
— Пошли.
Зашли во двор, показала она на сарай:
— Там, в погребе. Ломайте пол. — И ушла.
Что было потом…
Пол сломали, погреб нашли, а в нём бабку Дуню. Она как мумия была, высохла в погребе.
Участкового позвали, из района милиция приехала. Констатировали естественную смерть, ну и похоронили.
Таисья дом продала всё же, не отказались люди.
Как уезжать собралась, пришла к Валечке.
—Я за тебя молиться буду до самой смерти. Дала ты мне возможность маму похоронить по-людски. Знаю, деньги ты не возьмешь, но держи крестик, будешь моей крёстной сестрой. — И протянула крестик золотой на цепочке.
Улыбнулась Валя, взяла крестик. Обнялись с Таечкой и шепнула ей на ухо:
— Покопайтесь в куче навоза за сараем. И тебе подарок будет.
Тая вернулась и всё мужу рассказала. Тот молча лопату взял и к куче навоза пошёл. Копнул пару раз, а там мешок вроде как с цементом. Вытащили, раскрыли — там деньги пачками, как кирпичи лежат. Все Алёшкино богатств
Валя подаренную цепочку с крестиком в шкатулку положила, пусть лежит. А она свой крестильный на простой веревочке ни на какой другой не променяет.
Автор: Pepelaz
