Сашка растирал кулачком слезы по щекам и продолжал всхлипывать. Осенний холодный дождь противно трусил на остывающую землю. Мальчик зябко поежился и присел на лавочку. Собака, старая, облезлая дворняга, улеглась возле его ног и обреченно, устало вздохнула, совсем как человек, положила морду на лапы и закрыла глаза.
Сашка погладил собаку, шерсть у которой была облезлая, в катышках, грязная, какого-то неестественно бурого цвета. Она шевельнулась, поджала под себя лапы, вся собралась, уменьшилась, получилось грязное, жалкое колечко, которое подрагивало и слабо, жалобно поскуливало…
Мальчик смотрела на своего друга и думал о том, что ему теперь делать с собакой, которую отчим категорически приказал убрать со двора, иначе он пристрелит ее. Вот этого-то как раз Сашка допустить не мог. Лайку мальчик любил. Такое красивое имя было у старой, замшелой дворняги! Так ее назвал мальчик, когда три года назад она прибилась к их двору.
Несколько дней она сторожила его у забора и каждый раз, когда он выходил за калитку, ластилась к нему, заглядывала в глаза и всем своим собачьим видом показывала, что ей нужен хозяин. Сашка упросил мать привести собаку во двор.
Ну, никак не подходило имя Лайка к этой дворняге, но именно так ее и назвал Сашка, а собака откликалась на это имя с радостью и глухим, горловым лаем.
Мальчик еще подумал тогда, что дворнягу, наверно, в жизни много обижали, потому что уж больно жалостлива была она в своей собачьей преданности.
Когда в доме появился отчим, Сашка по-детски отчаянно затосковал и вовсе не потому, что любил родного отца, — родного отца он никогда не видел и никогда ему о нем мать не рассказывала, а мальчик своим детским умом понимал, что матери эти расспросы были бы неприятны. Отчим не то чтобы строг был с мальчиком, — нет, он, казалось, не замечал его. Вот как будто Сашки вовсе нет в доме.
И как только мальчик не старался привлечь его внимание! Утром выносил мусор, во дворе подметал, даже машину отчима как-то помыл – все бесполезно.
Всеволод Владимирович скользнет по нему взглядом, кивнет головой и все!
А мать на глазах расцветала. Сашка никогда раньше не видел ее такой счастливой. Отчим ей наряды покупал, она часто смеялась и все старалась угодить этому Всеволоду… Пироги стала печь. Вот сколько помнил себя мальчик, мать никогда не пекла, блины и те не получались у нее. А когда в гости приедет бабушка, тогда в доме праздник, потому что так приятно и сладко пахнет сдобным тестом! Тут тебе и пироги, и торты, и булочки с изюмом…
Ради отчима мать научилась управляться с тестом. Обидно Сашке, досадно, потому что он как бы лишний стал в семье. Каждые каникулы его спроваживают к бабушке. Он, разумеется, не против, но раньше мать с сыном надолго не разлучалась. Даже в лагерь не отправляла, а теперь за прошедшее лето Сашка в двух лагерях побывал. Хорошо отдохнул, в море купался… А на душе все-таки было тоскливо.
Куда же девать Лайку? Она же старая, больная, вот глаза постоянно слезятся. Лает она так же громко, но лай стал каким-то бесцветным, однообразным, словно вынужденным. Эх, сколько с верным дружком переговорено, пережито…
Сашка по привычке пожалуется собаке на свою жизнь. Оно, конечно, он сыт и одет, компьютер вот купил отчим, да только Сашке нет радости в доме. Вроде никто его не обижает, но и ласки к нему никто не проявляет. Обидно мальчику, что его место как бы занято другим, чужим ему человеком, а для матери этот человек стал родным.
— Что, Лайка, плохо нам? – мальчик потрепал собаку за уши, горько вздохнул. По щеке скатились горошинами предательские слезы.
Лавочка стала совсем мокрой: дождь усиливался… А мысли мальчика плели замысловатое кружево детских обид.
Когда Сашка приехал с моря, то заметил округлившийся живот матери, ее блестящие глаза, которые светились радостью.
Вот тут он окончательно струсил: ребенок будет желанным для Всеволода Владимировича, а он, Сашка, вроде бы как будет на втором плане. Может быть, его даже отвезут к бабушке, которая уже предлагала забрать внука к себе, чтобы он учился у нее в поселке. При одной мысли о том, что придется уехать из родного дома и подолгу не видеть маму, у мальчика пот струился между лопаток и предательски потели ладони.
Он давно уже заметил за собой такую странность: когда волновался, покрывался липким потом. Бабушка говорила, что эта особенность у них семейная, вроде дед, которого Сашка никогда не видел (он умер, погиб в шахте), тоже так реагировал на волнение и опасность. А еще бабуля говорила, что у деда в минуты душевного подъема, как она называла самые счастливые минуты жизни, на лбу появлялась тоненькая складочка над правой бровью. Но такой приметы у мальчика точно не было!
— Теперь родится любимый сыночек, будут с ним носиться, сюсюкать, а мы с тобой, Лайка, мешаем им. – Столько добра будущему малышу уже накупили: и кроватку, и коляску, и игрушки, и пеленки, распашонки разные... Комнату для будущего малыша обклеили такими красивыми обоями! А в моей комнате обои исписанные, я еще в первом классе их разрисовал… от злости, когда мать в дом чужака привела.
Да если честно, то не нужны эти обои Сашке. Плевал он на них! Вот учебный год с двумя тройками закончил, так мать даже не поругала его. Так обидно стало мальчику! А вот бабуля попеняла его за учебу, пристыдила. Может быть, уехать к бабушке и там в школу ходить? Бабуля добрая и, наверно, разрешит взять с собой Лайку. Сашка вспомнил, как зло и категорично отчим сказал сегодня днем:
— Чтобы я эту паршивую псину во дворе больше не видел! Она же, наверно, заразная, посмотри, какая шерсть у нее! Куда хочешь уведи ее, иначе пристрелю!
А мать промолчала, не заступилась за Лайку. Как же Сашка друга своего бросит в беде? И не заразная Лайка, а просто старая, от старости и шерсть клоками выпадает. Сашка в интернете об этом читал. Он, вообще, эту ночь плохо спал. Переписывался с виртуальными друзьями, которые держали своих собак даже в квартирах, пожаловался им на свою проблему, а друзья посочувствовали и предложили ему объявить отчиму бойкот.
Нет, вот этого Сашка решительно не мог сделать! Миром в семье он дорожил и больше всего на свете не мог видеть заплаканные материны глаза. Женские слезы на него наводили страшную тоску и ощущение глубокой вины. Бабуля всегда говорит, что из ее любимчика внучка Сашеньки получится хороший муж и отец.
Мальчик зябко передернул плечами, а дождь усиливался, а он все так же сидел на лавочке, и собака преданно сидела рядом, тоже вздрагивая от холода. Сашка почувствовал озноб, подумал о том, что надо вот встать и идти домой, кажется, он простыл… Нет, никуда он не пойдет, вот будет здесь упорно сидеть, потому что никому он в этом доме не нужен: там теперь ждут другого, желанного ребенка, а его любимого дружка Лайку выгнали…
Он стал путаться в мыслях, сбиваться… Собака встала, тоскливо посмотрела на мальчика, отряхнулась и завыла. Надо же! Никогда Сашка не слышал, чтобы Лайка выла. Чего это она? Неужели ей страшно? Так ведь не бросит в беде он своего дружка, не бросит ни за что на свете!
Собака продолжала выть, голос ее становился все громче, казалось, что она напрягается и выкладывает в этот тревожный вой все свои последние жизненные силы. Мальчик потихоньку сполз с лавочки на землю. Лицо его горело, потрескавшиеся от жара губы что-то шептали уже в бреду. Лайка тормошила его, носом тыкалась в щеки, облизывала их, чувствуя шершавым языком жар, и выла, выла отчаянно, потом грозно, по-дикому, как-то по-волчьи…
Потом она заметалась около калитки, которая была плотно закрыта, с тоской посмотрела на забор, собралась с силами, отбежала в сторону и…
Лайка перескочила через забор и плюхнулась на землю обессиленная и почти полуживая. Несколько минут лежала неподвижно, а потом медленно, на трясущихся от слабости лапах встала и поковыляла к крыльцу дома, приоткрыла лапой незапертую дверь и опять завыла, громко, тревожно, отчаянно…
Когда мальчик открыл глаза, в больничной палате вокруг кровати сгрудились все: мать, бабуля и отчим. Женщины, конечно, плакали. Сашка ощутил липкий пот, который предательски заструился между лопаток.
— Боже мой, сыночек, любименький мой, мы же думали, что ты к товарищу в гости пошел и из-за дождя задержался! Врач сказал, что у тебя двустороннее воспаление легких и нервный срыв. Ты же моя надежда. Вот рожу тебе сестричку, а ты будешь помогать ее нянчить. Мне без тебя, сынок, никак нельзя!- мать плакала, и слезы горошинами скатывались по ее щекам.
Бабуля молчала, только вытирала платочком слезы и жалостно вздыхала. Мальчик подумал о том, что бабуля, наверно, круто, как она всегда говорила, побеседовала со своей дочерью и зятем. По характеру бабуля была женщиной суровой и жесткой, но внука любила без памяти, потому что он, по ее утверждению, был копией деда.
Отчим подал руку мальчику, тот ее пожал, но слабо. Всеволод Владимирович виновато покачал головой:
— Спасибо Лайке, она так выла в коридоре, что мы поняли, что с тобой что-то случилось.
— А что с Лайкой? – мальчик приподнял голову с подушки и с надеждой посмотрел на маму и отчима.
— Да все нормально с Лайкой, Всеволод ей соорудит новую теплую конуру. Она теперь у нас герой. Тоже ждет тебя, а ты быстрей выздоравливай! Всеволод вот завтра новые обои поклеит в твоей комнате, выберем обои с веселеньким рисунком! А ты должен нам пообещать, что троек больше в дневнике не будет, ты же раньше так хорошо учился! — мама смахнула слезу, улыбнулась.
Мальчик согласно кивнул головой и тоже улыбнулся. Приятно, что о тебе так заботятся, а он выдумал что-то несуразное, обидное, а его, оказывается, так любят!
— Сынок, ты прости меня! — отчим досадливо крякнул, видно, что эти слова ему давались с трудом, но он произнес их, присел на край кровати, вытер ладонью пот со лба и вдруг засмеялся…
Все: мама, бабушка и даже мальчик — все засмеялись. Несмотря на то, что за окном полоскал злой, надоевший дождь, в больничной палате стало уютно, даже как-то солнечно, по-домашнему дружно, тепло. Мальчик счастливо зажмурил глаза и неожиданно заснул. Во сне улыбался, сопел, у него смешно подрагивали ресницы, а на лбу, над правой бровью, обозначилась тоненькая складочка...
Автор: Людмила Дудка
