У меня есть большой друг. Маша. Хотя мы одних лет, но она для меня как духовная мать, а я чувствую себя рядом с ней строптивой девчонкой. Как-то она зашла ко мне и озабоченно сказала:
— Нина в большом горе: муж попал под автобус и его в тяжелом состоянии отвезли в больницу. Помолись о них, Верочка.
— Ну, Маша, — ответила я. — На мне грехов не перечесть. Разве будет Господь слушать такую молитвенницу?
— Будет! Ты сама знаешь, что неразумно говоришь. Я читаю замечательные записки Афонского старца Силуана, в которых он пишет, что Господь слышит молитву грешников, если они смиряют себя, и еще: когда Господь хочет кого-нибудь помиловать, то внушает другим желание молиться за того человека и помогает в этой молитве. Старец Силуан — наш современник, он умер в 1938 году. Все им написанное внушено Святым Духом.
От разговора с Машей мне стало стыдно, но не до молитвы было: я получила ответственную командировку и той же ночью выехала в Уфимскую область. Там, в небольшом провинциальном городке, я прожила зиму. Бытовые условия городка были трудные: электричество подавалось нерегулярно, воду брали из уличных колонок, отапливались дровами.
От этих неудобств я была избавлена, так как снимала комнату с полным обслуживанием, но жителям сочувствовала. Особенно жалела одну старушку, которая жила в соседнем доме.
Отправляясь по утрам на работу, я часто встречала ее в старом, много раз чиненном пальто и ветхом платочке на голове. Несмотря на нищенский костюм, старушка выглядела опрятной. Лицо у нее было интеллигентное, выражение замкнутое и робкое, глаза скорбные.
Обычно я встречала ее идущей от колонки с ведром воды, которое она несла, расплескивая и часто останавливаясь. В одну из таких встреч я взяла ведро из ее замерзших рук и донесла до дома. Она была этим удивлена и, церемонно раскланиваясь, благодарила. Так мы с ней познакомились, а в дальнейшем подружились.
Звали ее Екатерина Васильевна. В прошлом она была учительницей, имела семью, но все умерли, и осталась она одна с крошечной пенсией, большая часть которой уходила на оплату комнаты.
— И нигде хозяева не хотят меня долго держать, — грустно рассказывала Екатерина Васильевна. — Они привыкли, чтобы дешевая жиличка помогала им в хозяйстве или за ребенком смотрела, а я — слабая и старая, мне только бы себя обслужить. Вот подержат меня хозяева, подержат, да и сгоняют. И хожу я по городу, ищу дешевый уголочек, а уж купить себе что из одежды не могу, старое донашиваю, да него уже нет.
Когда окончилась моя командировка и я сказала Екатерине Васильевне, что уезжаю, она загрустила:
— Вы для меня большой радостью были, — сказала она. — Мои старые друзья поумирали, новых из-за своей бедности приобретать не решаюсь и живу совсем одна. Тоскливо бывает до слез, а кругом — чужие и резкие люди. Я не могу, когда со мной грубо говорят, мне плакать хочется, и я больше молчу.
Я взяла у Екатерины Васильевны адрес и, приехав домой, послала ей вещевую посылку, а потом мы начали с ней переписываться.
Так длилось около трех лет. В продолжение этого времени Екатерина Васильевна несколько раз переходила от одних квартирных хозяев к другим. Каждый переезд был для нее тяжелым переживанием, и на ее письмах я видела следы упавших на строчки слез.
Ежемесячно я посылала ей небольшую сумму денег. Они были ей нужны до крайности. Но еще больше, чем деньгам, она радовалась нашей переписке. «Вы — мой бесценный друг, — писала она мне, — мой утешитель».
Я всегда старалась подбодрить и развеселить старушку, но одно письмо пришло от нее такое, что я растерялась. Новая хозяйка продержала, Екатерину Васильевну месяц и предложила немедленно освободить комнату, так как нашлись выгодные жильцы. К кому Екатерина Васильевна ни ходила в поисках комнаты, везде отказ. Что делать? Хозяйка гонит и грозит. Письмо было полно такого отчаяния, что я, никому не сказав ни слова, надела пальто и к «Нечаянной Радости».
Я так молилась о Екатерине Васильевне, так плакала, ощущая ее горе, как свое, что забыла все на свете, только одно я понимала: Царица Небесная меня слышит... За стеклом, за золотой ризой была Она, Сама, живая...
Домой я возвращалась успокоенная: появилось такое чувство, что все безысходное горе Екатерины Васильевны я передала в надежные руки. И еще вспомнилось мне, как Маша, со слов старца Силуана, учила меня молиться за других.
Вскоре я сильно заболела, но и больная вспоминала Екатерину Васильевну и молилась о ней.
Прошел месяц, здоровье мое шло на поправку, но я еще лежала в постели.
Как-то дочка подала мне свежую почту. Смотрю, среди полученных писем есть и от Екатерины Васильевны. Что-то пишет бедная старушка... Разрываю конверт и читаю:
«Дорогая моя Вера Аркадьевна! Произошло со мной такое, что до сих пор не могу очнуться.
Месяц тому назад подходит ко мне на улице знакомая учительница и спрашивает: «У вас сохранился ваш учительский диплом?» — «Сохранился», — говорю. «Возьмите его и скорей идите в горсовет, там уже давно всем учителям, у которых нет жилья, дают площадь. Боюсь только, как бы вы не опоздали».
Я взяла диплом, на который смотрела, как на ненужную уже мне бумажку, пошла и успела получить чудесную комнату. Я уже живу в ней! Соседи у меня — хорошие люди, которые относятся ко мне как к человеку, а не как к парии. Я будто вновь родилась на свет».
Прочитав письмо, я радостно перекрестилась, а потом взяла в руки принесенную мне Машей книгу старца Силуана и снова перечла:
«Когда приходит желание молиться за кого-либо, то это значит, что Сам Господь хочет помиловать ту душу и милостиво слушает твои молитвы».
