Когда Ната зашла в купе, её попутчица уже сидела за столиком и читала книгу.
— Здравствуйте! Меня Ната зовут!
— Добрый вечер! Я — Аня!
Аня снова углубилась в чтение. Ната убрала свой чемодан, достала халат и косметичку. Пакет с едой Ната поставила на стол. Мама позаботилась. Как ни пыталась Ната объяснить матери, что поездка не долгая и в поездах теперь можно неплохо поужинать, мать не желала ничего знать и впихнула ей с собой пакет с провизией, которой можно было накормить, как минимум, человек пять. Ната взяла, не обижать же маму. Она вспомнила ехидную улыбку мужа, который нёс мешок с едой, нарочито сгибаясь под его тяжестью. Ну и пусть!
Он теперь будет голодать или есть пельмени и яйца вкрутую, пока жена не вернётся, а я мамины пирожки, бутерброды и печенье. Соседку вот угощу. Разобравшись с поклажей, Ната тоже присела за столик и стала разглядывать попутчицу. Ане было хорошо за 40, скорее, ближе к 50. Одета она была аккуратно, чисто, но не дорого. Ната почему-то подумала, что Аня работает учительницей. Такое у неё было выражение лица, строгое, что ли, неулыбчивое...
Поезд, наконец, тронулся. Через некоторое время, прошла проводница, раздала постельное бельё, предложила чаю. Аня, по прежнему читала, но от чая не отказалась. Нате было неловко, она не знала, как подступиться к суровой попутчице... Читать ей не хотелось, хотелось выпить чая с пирожками , поговорить, просто ни о чём... Ей стало грустно, что она уехала, пусть и не надолго, из дома, рассталась с близкими. И пусть она может позвонить в любой момент и поговорить с ними, всё-же, ей было грустно.
Принесли чай.
— Анечка, присоединяйтесь! Здесь мне мама с собой положила — можно роту солдат накормить!
Я отбрыкивалась, но разве с мамой поспоришь... Помогите мне, пожалуйста, это всё уничтожить! Жалко, если пропадёт! Угощайтесь!
— С мамой не нужно спорить... Мама, она...
Тут Ната заметила, что у Ани глаза на мокром месте.
— Анечка, простите ради бога! У вас горе? А я тут пристаю...
— Ничего. Давайте чай пить, с пирогами мамиными, а потом я Вам расскажу, если захотите, конечно.
— Конечно, Анечка! Вот берите! Эти с мясом, а тут с капустой. Есть ещё с яблоками...
— А у меня коньячка, маленькая бутылочка. Не хотите в чай, для вкуса?
— А давайте! Немножко. Легче заснуть будет, а то я в поездах плохо сплю...
Под чай с коньяком, пирожки пошли удивительно хорошо и женщины съели почти половину Натиных припасов. Ната убрала остатки в пакет на утро, достала домашнее печенье и сбегала к к проводнице за новой порцией чая.
Щедро приправив чай коньяком, Аня начала рассказывать свою историю.
— Было это ровно 20 лет назад. Мне тогда было 26 лет. Жила я с семьёй в небольшом городке, в частом секторе. Дом у нас был отличный, бревенчатый, просторный, со всеми удобствами. Муж мой был парень рукастый и работящий. Колодец свой был, он туда насос поставил и водопровод сделал, водогрей газовый и туалет в доме, а не на улице, как у соседей. Жили мы вчетвером — мама моя, муж и сыночек Кирюшка.
Мать моя молодая была, овдовела рано, но больше мужа не искала, отца моего любила очень... С мужем моим, Семёном, она ладила, помогала во всём нам. Кирюшка у нас болезненный был, как пойдёт в садик, так заразу какую-нибудь подцепит... Я по специальности — операционная медсестра, вот и пошла в больницу, в ночную смену работать, в приёмный покой. К 8 вечера на работу в пол пятого утра уже дома. Мама с Сеней на работу с утра, а я посплю немного и весь день дома с Кирюшей. Удобно нам так было — всегда кто-то дома.
Ушла я на дежурство. Там, сначала спокойно было, а к 11, с аварии двух парней привезли. Один не жилец был совсем, а второго на стол сразу положили. Операция почти пять часов длилась. Выхожу из операционной чуть живая, но счастливая — жить будет парнишка, а за дверью подруга моя, Томка, стоит и нет на ней лица... Слёзы из глаз так и катятся.
Испугалась я, трясу её
— Что?!!! Что у тебя случилось?!
— У тебя... Господи! Не знаю как сказать то... Анечка, Анюточка моя...
— Перестань рыдать! Говори!
— Ой, сгорело всё... Всё-всё...
— Где Кирюшка? Мама? Сеня?
Отпустила я Томку и побежала к дому... Только дома никакого там и не было уже. Они все, все сгорели вместе с домом... Тела в морг уже увезли. Я и смотреть на них отказалась...
Пусть они хоть в памяти моей живыми будут, а не головешками копчёными... Плохо мне там стало, на пепелище, упала я без сознания прямо в мокрый пепел. Хорошо, Томка за мной увязалась. Побежала к соседям, к телефону, скорую из нашей больницы пригнала.
Провалялась я пару недель в палате, лекарствами накачанная, потом взяла расчёт, деньги все, что были, со сберкнижки сняла, села в первый попавшийся поезд и поехала куда глаза глядят... Так и стала я в поездах кататься. Иногда в городке каком нибудь на ночь, в гостинице остановлюсь, чтоб помыться, бельишко простирнуть, а утром снова на поезд.
Страшно мне было одной оставаться, а в поезде всегда кто-то есть... Поговорить можно, рассказать о горе своём. Чужим ведь легче открыться... Расскажу и успокоюсь, засну ненадолго под стук колёс. Иногда пила водку или, что нальют, за компанию... Так и каталась почти год, пока деньги не стали кончаться. Стала я подумывать о том, чтобы жизнь мою, никому не нужную, оборвать, только вот никак не могла придумать, как это сделать...
Деньги кончились, но добрая проводница, с которой я познакомилась в одной из поездок, пожалела меня и разрешила бесплатно проехать. Сижу я на полке, думаю — что же дальше то мне делать, а напротив меня женщина молодая, худенькая, будто прозрачная, с ребёночком на руках. А лицо у неё грустное, застывшее какое-то...
— Случилось у тебя что, девонька? Зовут то тебя, как?
— Маша...
Тут из неё слова, вперемежку со слезами, так и хлынули. Убежала она от мужа. Он, как сыночек родился, стал праздновать, пить горькую. Мальчонке уж четыре месяца, а папашка всё не просыхает. С работы выгнали, он начал деньги из дома таскать, вещи продавать. Когда Маша его у дверей увидела с деткой игрушкой, ещё в коробке, что подруга подарила, то не стерпела, попыталась отнять. Он ударил её, забрал игрушку и ушёл. Тогда Маша быстро вещи собрала, сыночка в охапку и на поезд. Вот, едет теперь к тётке, мать то, умерла давно. У тётки квартира есть, пустует, там и устроится. Сама то, тётка в деревню жить уехала, как на пенсию вышла.
Поплакала Маша на моём плече, а уж потом и я ей свою историю рассказала.
— Знаешь, Маша, а возьми меня с собой... Вдвоём всё же легче ребёночка поднимать. Ты пойдёшь работать, а с мальчишкой пронянчусь. А когда ты дома, я тоже приработок найду, устроюсь уборщицей в магазин — на еду хватит.
— Ой, спасибо Анечка! А то я и не знала, как попросить с нами поехать! Я одна не справлюсь...
Прожили мы с Машей и Алёшкой вместе, душа в душу, целых 7 лет. Маша мне, как дочь стала, хоть я её и не намного старше.
Потом, встретила Маша человека хорошего и дело к свадьбе пошло. Опять мне некуда деваться стало, не хотела я молодым мешать. Машенька придумала, дала объявление в газету, про няньку с проживанием. Звонками нас закидали, я и не ожидала... Я со всеми встретилась, на всех посмотрела и выбрала Верочку, мать-одиночку, хоть она и не могла много платить. А на что мне много денег? Прожила у Верочки пять лет, потом она меня Свете, подруге, порекомендовала. Так и пошло-поехало, по цепочке.
А знаешь, Наточка, я счастлива теперь. Детишки — это такое счастье! Ну и пусть, не свои, какая разница. У меня теперь родных много! А историю свою я рассказываю, только когда на могилку езжу, раз в год. Видно поезд на меня так действует... Ладно, Наточка, заговорила я тебя... Давай поспим, что ли.
Ната лежала на своей полке и слушала стук колёс. Она не заснёт, конечно... Какая судьба! Как такое, вообще, пережить можно? Анечка молодец, не сломалась.
Утром женщины умылись, выпили чаю с оставшимися пирогами и бутербродами и стали собираться на выход.
— Анечка! Дайте мне свой телефон, пожалуйста! У меня ребёночек будет, месяцев через семь... Может, Вы его понянчите?
Автор: Ирина Брагинская
