Анька родилась на удивление неказистой, да неприглядной. Сёстры её хоть и не были красавицами, но весёлый общительный характер как-то сглаживал это обстоятельство, были у них и друзья, и подружки. А Анька, она как печатью отмечена. Замкнутая, неразговорчивая – буковатая, как говорят в народе. Её и сёстры-то недолюбливали. А уж на улице и вовсе, вроде паршивого кутёнка, только на просмешках.
Отец умер при Анькином появлении на свет. Сердце у него и раньше прихватывало, а тут ещё выпил на радостях в честь рождения пятой дочери, а может, наоборот, от огорчения. Он и выпил-то немного совсем, а вот поди ж ты… его и до больницы не успели довезти. И при чём здесь Анька? А только всякое лыко в ее сторонку, за то сёстры её и не любили (хоть и понимали, что она то и не при чём. Но каково сиротами-то расти, мать одна надрывалась в колхозном телятнике и дома, из нищеты не выберешься, вот и нашли причину своих девичьих бед.
Однако выросли девки, замуж повыходили, свои семьи теперь у каждой. Кроме Аньки. Она с матерью осталась работать на ферме, мать-то всё больше хворать стала, силы ушли. Так что, почитай вся работа-то теперь на Аньке держалась. Богаче они с матерью жить не стали, одевалась Анька кое-как, на вечёрки в клуб ходить всё равно не в чем. Да и не тянуло её на танцы да кино, привыкла держаться в стороне от ровесников — меньше обид и насмешек.
Да не все обиды ещё Анька получила… Поспорил на Аньку с друзьями один местный ухарь. Дескать, я с этой нелюдимкой шутку сыграю и просмею её. Ну и подкатил к Аньке с ухаживаниями: то букетик ромашек поднесёт, то конфетами угостит, разговоры разные затеет, а то и на работе в телятнике чем поможет. Бедное Анькино сердечко со всей нерастраченной нежностью к нему рванулось, забилось от первой сумасшедшей любви.
И не замечала она, как искоса наблюдают за их свиданиями и разговорами десяток глаз, как кривятся в ехидных ухмылках губы. С месяц таких ухаживаний прошло. И вот кавалер повёл Аньку домой, дескать женимся мы с тобой. Привёл в свою горенку ночью, а утром под смех и улюлюканье дружков- балбесов выгнал Аньку на улицу, да ещё и грязью поливал, потаскухой назвал. Не помнит Анька, как до дома бежала... как привязывала верёвку в сарае…
На крик матери прибежал сосед дед Гоша, вынули Аньку из петли. Но после этого случая дорога на улицу к ровесникам закрылась для Аньки навсегда и бесповоротно. Так и жила серой мышкой: на ферму да домой. А домашняя работа потихонечку тоже вся перешла на Аньку, износилась мать до времени от такой тяжёлой жизни. Еле-еле на ферме справлялась, мечтала до пенсии дотянуть, куда уж там ещё и домашнее хозяйство управить. А Анька что, молодая пока, крепкая, до работы охочая.
Да не дожила до пенсии матушка у Анны, схоронила ее Анька с сестрами, честь по чести все устроили, на могилку памятник поставить через год договорились. Сестры на наследство претендовать не стали, кому старый домишко нужен, вот вот рассыпется, а больше и взять нечего, кроме старых фото. Осталась Анька одна со своим горем и болью. Она в работе боль свою и тоску глушила. Не только своё хозяйство вела, но ещё и соседу помогала – деду Гоше.
Соседи, дед Гоша да баба Клава – они всегда Анькиной матери помогали. И на сенокосе, и на дроворубе, да и по хозяйству – где забор поправить, где крышу подлатать. А как умерла баба Клава, так Анька стала деду Гоше доброй помощницей. Рубахи его соберёт – постирает, избы вымоет, грядки прополет заодно со своими. Ей не тяжело, а деду с женской работой управляться непривычно. Так-то он ещё крепкий был, и не скажешь, что уже под семьдесят. Высокий и широкоплечий, сила его ещё не оставила, сам дрова себе на зиму напилит и нарубит, для скотины домашней сена сам стог накосит. И хозяйством не попустился без своей старухи: корова, бычок, поросята, гуси, куры, огород. Всё, как положено.
Аньку дед Гоша жалел. Своих-то детей у них с бабкой не было. Жили они для себя только, оба были работящими, копеечку беречь умели, так что по местным меркам были они зажиточными. Вот и стал дед Гоша Аньке, вроде как в благодарность за помощь, то платок какой на голову дарить, то отрез ситцу на платьишко, да на занавески новые на кухню. Ему-то зачем бабкины припасы, а Аньке, при их с матерью бедности, такая радость! Да и никто ей никогда никаких подарков прежде не дарил. Так что Анька была преисполнена благодарности деду за его нехитрые подношения.
А деду Гоше в его тоскливых и серых буднях, в его неприкаянном одиночестве каждый Анькин приход, как солнышка лучик. Есть хоть с кем словом перемолвиться, а то уж с котом Степой разговаривать начал. Дед самоварчик загодя вскипятит, конфет или печенья кулёк купит и ждет, не дождётся Анькиного прихода. Со временем для каждого из них такие вот чаепития стали просто необходимы. Посидят, поговорят о том — о сём, глядишь и на сердце потеплело.
Сами и не заметили, и не поняли, как полюбили друг друга. Ну и что, что разница в возрасте чуть ли не в полвека. Если два одиночества, два несчастья вдруг соединившись, перестают быть несчастьем – разве возраст при этом важен? А что люди будут говорить – так на каждый рот замок не повесишь. Что людям до чужого горя или до чужой радости?
Анька, никогда прежде никем не любимая, под дедовой лаской прямо расцвела. И на людей стала смотреть прямо, без боязни обиды или насмешки. Да пусть себе смеются, коли охота!
А дед так будто годков двадцать с плеч долой! Почуял снова свою мужскую силу, гоголем ходит! Никаких смешков за спиной не слышит. А пусть-ка в глаза попробуют посмеяться, ещё свои зубы выплёвывать будут. И опасались люди в глаза смеяться, что деду Гоше, что Аньке. Посудачили да попритихли, наблюдали, шептались, но их право на совместное счастье признали.
И пусть недолго длилось их счастье, пару лет всего. Занедужил дед крепко, сердце отказывать начало, как ни крути, а возраст-то немалый, да война за плечами, да непосильный колхозный труд… Врачи напрямую ничего ему не сказали после длительного обследования, но дали понять, что пару лет осталось деду. Сказали, что лечить его здесь не вылечат, операция на сердце сложная, такие только в столице делают и то через связи на такую попасть только можно. А какие связи у деда из сельской глубинки, тут и деньги не помогут, хоть и есть они. Долго дед Гоша печалился и думал, и вот что он надумал.
Съездил в соседнюю деревню к своему дальнему родственнику, у того недавно сын овдовел по несчастью. О чём уж там они толковали, кто знает? А только через пару дней дед за вечерним чаепитием сказал Аньке такие слова: «Ты, Аннушка, из-за меня старого жизнь свою не губи. Видишь, мне недолго осталось, ложку в руках держу и устаю, руки трястись стали. А вот если будет тебя сватать кто — выходи. Я тебя как дочку свою выдам, и приданого дам – не обижу. За то, что ты мне два года счастья подарила, я для тебя ничего не пожалею».
Долго они тогда говорили. Анька плакала, отказывалась, но дедовы доводы были убедительными. Она и сама это понимала, в деревне ей одной веком жить, да после того как одна останется, народ деревенский ей проходу не даст, так и будет она как прежде из дома на работу — с работы домой, глаз не поднимая. Видела, как дед сильно сдал, и страшилась нового одиночества, совсем уж невыносимого. А за недалёким временем приехали сваты из соседней деревни, та не стала тянуть -согласилась.
Дед, как и обещал, наделил Аньку приданым: нетель и пару поросят дал, гусей, кур, сундук с всяким бабьим скарбом, денег из своих сбережений прилично по тем временам – как дочь родную наделил. На свадьбу правда не поехал.
Анька потом деда Гошу навещала, хоть и нечасто. Приедет: постирает, приберёт, вымоет всё, чаю с дедом попьют, обнимет, поцелует и домой. А скоро дед Гоша умер, меньше года прожил после свадьбы Ани, потух. До последнего дня он был за Анютку свою рад, что пристроил, что муж ее любит и пылинки с нее сдувает, что скоро детки появятся...любил ее до последнего вздоха.
Хоронили его Анька с мужем. Хоронила, как родную мать перед тем схоронила, всё, как положено, справила. Сына вдвоем с мужем не долго думая назвали в его честь — Георгием. А что люди пересмеивались, так и пусть их… Умный человек смеяться не станет. Или тот, кто одиночества сполна хлебнул, тот тоже всё правильно поймёт и смеяться не станет. А пересмешники… так не от большого ума, прости их Господи, сами не ведают над чем смеются…
P.S. В этой истории я так и не смог разгадать, чья это история жизни была записана на старых тетрадных листочках. Только позже я смог выудить из своих детских воспоминаний, что про такой странный брак рассказывала моя бабушка, говорила, что в соседней деревне девка чего учудила, со стариком сошлась, а девке лет тогда как моей маме было, а потом вот за молодого замуж выскочила из другого села с другого района. Тогда мне эта история показалась глупой и странной, а сейчас... Вот совсем недавно читал в новостях «Муж старше на 44 года»: амурская семья не боится разницы в возрасте и воспитывает троих детей".
Так что всякое в жизни бывает, для любви возраст не помеха...
Автор: Boomschuvaka
