Эту удивительную историю рассказал один старик, живший на окраине Риги: «Перед войной рядом с моим домом поселился очень плохой человек. Бесчестный и злой. Он занимался спекуляцией. У таких людей, нет ни сердца, ни чести.
И вот немцы заняли Ригу и согнали всех евреев в „гетто“, чтобы часть — убить, а часть просто уморить с голоду. Все „гетто“ было оцеплено. Кто приближался на 50 шагов к часовым, того убивали на месте. Евреи, особенно дети, умирали сотнями каждый день. И тогда мой сосед решил „дать в руку“ немецкому часовому, проехать в „гетто“ с фурой картошки и там обменять её на драгоценности, которые, по его мнению, остались на руках у запертых там евреев.
— Я буду менять картошку только тем женщинам, у которых есть дети, — сказал он мне перед отъездом, — потому что они ради детей готовы на всё, и я на этом заработаю втрое больше.
Я промолчал, но так сжал зубами свою трубку, что сломал и её, и два своих зуба. Если бы он тотчас же не ушёл, то я, может быть, убил бы его одним ударом…
Ночью он нагрузил свою фуру мешками с картошкой и поехал в Ригу в „гетто“. Женщины и дети окружили его. Одна женщина стояла с мёртвым мальчиком на руках и протягивала на ладони разбитые золотые часы.
„Сумасшедшая! — вдруг закричал этот человек. — Зачем тебе картошка, когда он у тебя уже мёртвый! Отойди!“
Он сам рассказывал потом, что не знает — как это с ним тогда случилось. Он стиснул зубы, начал рвать завязки у мешков и высыпать картошку на землю.
„Скорей! — закричал он женщинам. — Давайте детей. Я вывезу их. Но только пусть не шевелятся и молчат.“
Матери, торопясь, начали прятать испуганных детей в мешки, а он крепко завязывал их. У женщин не было времени, чтобы даже поцеловать детей, а они ведь знали, что больше их не увидят. Он нагрузил полную фуру мешками с детьми, по сторонам оставил несколько мешков с картошкой и поехал.
Женщины целовали грязные колеса его фуры, а он ехал, не оглядываясь. Он во весь голос понукал лошадей, боялся, что кто-нибудь из детей заплачет и выдаст всех. Но дети молчали.
Мимо часового он промчался, ругая последними словами этих нищих евреев и их проклятых детей. Прямо оттуда он поехал по глухим просёлочным дорогам в леса за Тукумсом, где стояли наши партизаны, сдал им детей, и партизаны спрятали их в безопасное место.
Вернувшись, сказал жене, что немцы отобрали у него картошку и продержали под арестом двое суток.
Когда окончилась война, он развёлся с женой и уехал из Риги…
Теперь я думаю, что было бы плохо, если бы я не сдержался и убил бы его кулаком…»
Константин Паустовский «Начало неведомого века»
