Все мы совершаем ошибки. Без них никак. Благодаря им мы приобретаем опыт и понимаем, как делать нельзя.
Среди кучи своих ошибок я чётко помню одну, из детства. До сих пор ком в горле и слёзы на глазах.
Мне было тогда лет десять-одиннадцать. У нас была довольно большая разновозрастная дворовая компания. Золотое время.
Была во дворе и компания ребят постарше, лет с четырнадцати и выше. Старшаки. Понятно, нас они периодически шпыняли. Мы же малолетки.
В то лето к нашей малолетской своре присоединилась ещё одна девочка. Её семья переехала в наши края. Мне она сразу понравилась. Рыжая-рыжая, кудрявая и весёлая. И звали её Ая.
Ая была глухонемой. Это объяснила нам её мама. Она тогда ловко пнула нам мяч, вылетевший за пределы площадки. А потом познакомила с дочерью. Большинство детей столкнулись с глухонемым человеком впервые. Было любопытно. И мы не были злые. Конечно, приняли девчонку к себе в шайку.
Несмотря на свой недуг, Ая отлично вписалась. Она была довольно спортивной, сильной и не боялась лазать по гаражам, деревьям и заброшкам. И не была жадиной, её карманы всегда были полны конфет, которыми она охотно делилась. А ещё она нас понимала — читала по губам. Её понять было сложнее, но иногда получалось.
И вот, играли мы в вышибалы. Ая с силой отбила брошенный в неё мяч. Мяч полетел в сторону беседки, в которой, к нашему всеобщему ужасу, сидели старшаки, попыхивая сигаретками. Снаряд угодил в стенку беседки, чудом не задев одного из парней.
— Оборзели, бля! — выкрикнул кто-то из них. Ая подбежала к ним, отчаянно жестикулируя. Я и остальные мигом оказались рядом с ней.
— Ыыыааа, — мучительно произносила рыжая девочка.
— Ты чё, тупая? — заржал самый противный из старшаков, Саня. Заржали и остальные.
— Она не тупая, она глухонемая! — выкрикнула я и встала перед новой подругой, заслоняя её.
— Вот как! Ну и чё она там говорит? Кто-нибудь из вас, сявок, понимает? — сплюнул Саня.
— Я понимаю! — вскинула я голову. Я побаивалась этих ребят. И была неоднократно ими обижена, ну так, по мелочи. И так захотелось сказать им, какие они плохие.
— Она говорит, что вы дураки и дебилы. И козлы вонючие! — я сама от себя не ожидала, что так выдам.
Саня и остальные поменялись в лице. А я уже представила собственные похороны.
— Чего, блядь?! — сквозь зубы процедил Саня, делая шаг в мою сторону.
— Так это не я, я ж только перевела! — на выдохе выпалила я, развернулась, как можно чётче прошептала «бежим» непонимающей ничего Ае, и мы рванули.
— За слова отвечать будешь! — слышала я, перепрыгивая лужи.
Прошла пара недель. Я почти и думать забыла о том случае, тем более, старшаки почти не появлялись во дворе. Кто-то говорил, что они ошиваются у бара, в соседнем районе.
А потом перестала выходить гулять Ая. Тогда не было мобильных, да и домашние телефоны не у всех были. Вот я и отправилась к ней домой. В гостях друг у друга мы бывали.
Мама Аи сказала мне, что её дочь болеет и пока гулять не может. Увидеться с ней она мне не дала. Я особо и не удивилась, все дети иногда болели. Да и я тоже, и друзей ко мне не пускали, заразить же можно.
Но двор всегда полнится слухами. Среди ребятни тоже. Антон с пятого подъезда говорил, что видел нашу подружку с перевязанным лицом, идущую с мамой за руку в сторону поликлиники. Анька сказала тогда, что Ае операцию сделали, чтобы говорить могла. Много чуши всякой болтали.
Ещё пару раз я забегала к подружке, но дома никого не застала. А потом я узнала.
Я подслушала разговор своих родителей. Нечаянно. Они сидели в кухне, за закрытой дверью. Было уже поздно. Я давно спала, но съеденный вечером арбуз не дал спокойно проспать до утра. А между туалетом и кухней в той нашей квартире существовало окно, и слышимость была прекрасная. До сих пор не могу понять, зачем было окно в том месте.
То, что я услышала, повергло меня в шок.
Старшаки не забыли тогда выкрикнутые мной оскорбления. Они выловили Аю, уж не знаю как и когда, об этом родители не обмолвились. Затащили её за гаражи, издевались, толкали и пару раз ударили. А тот самый Саня порезал ей лицо. От уголка рта до самого уха.
Уже потом, на допросе, этот мудак заявил, что решил сделать её рот пошире, чтобы она могла повторить. Повторить те свои оскорбления.
А тогда, сидя в туалете, я просто завыла. Ая ничего плохого им не говорила. Она извинялась за прилетевший мяч. И она не знала, что им наговорила я, она не видела моих губ, была за моей спиной. Я так подставила её.
Родители долго ещё успокаивали меня той ночью. А я не могла дождаться утра. Найти Аю и просить прощения.
Она сидела на скамейке у своего подъезда, почёсывая ногу, укушенную комаром. Её мама следила за ней с балкона третьего этажа. Я замедлила шаг — страшно. Ая увидела меня. И понеслась навстречу. Не успела я охнуть, как она крепко обняла меня и так привычно замычала. Я повторяла ей «прости меня, прости». Она видела мои губы.
Мы вернулись и уселись на скамейку. Ая протянула мне чупа-чупс. Я замотала головой. Повязки не было. Я всё смотрела на жуткий порез на её лице. Видно было белеющие следы швов.
Рыжая нахмурилась конопатым лобиком. Подёргала меня за рукав и протянула руку, как будто приглашая посоревноваться в армреслинге. Я протянула свою. Это значило «мир».
Семья Аи уехала вскоре. Мне очень её не хватало. Да не только мне. Она и правда была классной девчонкой. А я ещё долгое время чувствовала свою вину, несмотря на её прощение. Я и не знаю, до конца ли она поняла, в чём моя вина перед ней.
Около восьми лет назад смотрела документалку о жизни глухонемых. И увидела там девушку, огненную и конопатую. Высокую и стройную. С мужем и сыном. Счастливую. Я так рада за неё. Почему-то я сразу поняла, что это она, Ая. А белёсый шрам на лице, которого она абсолютно не стеснялась, подтвердил мои догадки.
Та ошибка научила меня думать, прежде чем говорить. Невзирая на эмоции. Невзирая ни на что. Сначала думать. Научила не делать так, чтобы страдали другие. Не подставлять.
И маленькая добрая девочка, с рыжими волосами и открытой мычащей улыбкой научила меня прощать.
Автор : Кристина Агрицкая
