Ты, Саня, у меня маленько глупОй получился… — это отец говорит своему почти пятидесятилетнему сыну.
— Чё, пап, сразу – «глупОй»-то?
— А то глупОй, что Николашка у нас молодой, даже маленький почти что ещё, а ты не слушаешь, а со своими советами суёшься да сразу же и потакать ему начинаешь!..
— Так он ведь сын мне! И я его жалею…
— Не жалеешь ты, сынок, а распаляешь его только больше! В нём сейчас обида кричит. Вот он и хочет, чтобы все кругом такие же обидные слова ему про его Вальку говорили. Чтобы быть в своей правоте уверенным. А ты – и рад стараться: плещешь керосином в топку. Гляди, как бы не полыхнуло так, что всю печку, вместе с домом, разнесёт…
— Чё делать-то, пап, — уже тоном пониже Саня у отца спрашивает.
И лицо при этом у него такое – старик это видит сейчас, – каким было в десять лет, когда он тесто на оладьи замесил, чтобы к приходу родителей с работы порадовать их свеженьким, а потом его и в землю закапывал, и собаке скормить хотел, — так много квашни получилось. Отец когда начал его спрашивать – зачем, Саня так же глазами хлопал и плечами пожимал. Вот таким же растерянным было лицо его сына и сейчас, только морщин на этом лице прибавилось. И так старику жаль сына своего! Потому и он говорить дальше мягче стал:
— Пусть проорётся, пусть… А ты — слушай. Только за плохие слова – окорачивай, не давай душе его распуститься – распоясаться и в пьяный разнос пойти.
— Я, пап, так не могу, как ты: у меня у самого душа закипает, когда он говорит, что Валька…
Перебивает старик сына, но не кричит при этом:
— Всё, сынок, ты мужик ведь у меня, а не парнишечка. А, стало быть, надо мочь, скоро сам дедом станешь. И Гальке своей ничего не говори, не рассказывай. Это наши дела, мужчинские, сами разберёмся.
— Может, пап, ты с Колькой поговоришь? Ты дед ведь ему – любимый дед. Он тебя точно послушает…
И смотрит при этом на отца так, как только дети или собаки смотреть умеют.
Старик тяжело встаёт со скамеечки и, покряхтывая, идёт в дом слушать сына своего сына, почему тот с женой разводиться надумал. Уже с порога видит, что внук сидит в комнате, в окно смотрит. Но смотрит так, что даже если там трактор по двору кататься будет, он и не заметит.
— Ты, Коляша, очки мои не видал тута где-то? – говорит старик, пряча их в карман.
— А?.. Нет, дедуня, не видел… Сейчас поищу, погоди…
— Да бог бы с ними, с очками, Коляш, вы чего там с отцом-то шумели всё утро?..
Молчит Николай какое-то время, но глаза от окна оторвал уже. Гладит крепкими ладонями себя по коленкам – думает, с чего начать. Придумал. И начал:
— Я, дед, с Валькой развожусь!..
Старик тут же подхватывает:
— А и правильно, молодец!..
Внук вопросительно так и долго смотрит на старика. Потом продолжает, поняв, что тот намерен его слушать, потому как уселся дед на стул напротив.
— Она, дедунь…
— Погоди, погоди, Николашка! Она с тобою разводится или ты с нею?..
— Я, говорю же тебе, — я-я-я!..
— Ну, так чего же ты мне про неё рассказываешь? Ты про себя и говори… Говори, говори, я слушаю…
Опять внук молчит какое-то время, слова подбирает. Потом бросает:
— Потому что она, дед…
И снова старик перебивает внука:
— Тихо, тихо, Николай! Ты слова-то не говори! Не говори слова такие, за которые тебе потом не только на меня смотреть, но самому себя стыдиться нужно будет. Та-а-ак, стал быть, ты-ы-ы…
И смотрит старик вопросительно на внука и ждёт от того правильного продолжения.
И продолжает Коляша, чуть помедлив:
— Это, дедунь, понимаешь… Так сразу-то и не объяснишь…
— Во-о-от… видишь? Даже объяснить сразу трудно, а разводиться, думаешь, легко? Сплеча рубануть так, чтоб только брызги засверкали, это ещё Будённый в гражданскую умел.
Только они ведь там, кавалеристы его, не родных рубили и в горячке боя. А Валюшка – твоя, родненькая…
Помнишь, как она тебя выхаживала и трое суток у постели твоей сидела, когда ты в жару горел от воспаления лёгких? И в больнице от тебя не отходила ни на минуту, пока в себя не пришёл? А как она тебя защищать кинулась, когда ты Семёну, другу своему закадычному, деньги последние отдал, и тот сбежал с ними, а отец тебя чуть не бить кидался и «дураком» обзывал? «Коля мой – не дурак, папа! Не дурак, а добрый он просто очень!..» И того тебе мало, что она из-за тебя со всею своей роднёй рассорилась, потому что «не королевич» ты, по их мнению, оказался… А когда ты сказал, что рано детей вам ещё заводить, помнишь, как она, слова не сказав, от правнука моего, так и не родившегося, избавилась?.. Мало тебе? Или ещё вспомнить, как она…
— Погоди, дед, не надо больше… Дай только дух переведу… Потом отвечу…
Старик тяжело опирается на колени, встаёт со стула:
— Ну, переводи, переводи… Надумаешь – позовёшь. Поговорим тогда…
И идёт к выходу из комнаты. Уже в спину ему бубнит Николашка:
— Скотина я, дедуня… А Валя у меня – золото… И вы с отцом – тоже брильянты!..
Дед губы морщит в улыбке, но, когда поворачивается к внуку, снова серьёзен:
— Говорил же тебе: не смей плохие слова говорить! Забудь даже, что они в людском языке бывают!.
Автор: Олег Букач
