У знакомой была кошка. Безымянная, потому что приходила только на слово «мясо». Я предлагала её так и назвать, но хозяйка побоялась, что животное тогда из нравности есть перестанет. А нрав там был о-го-го. Больше всего это мелкое чёрно-белое создание любило сесть горгульюшкой на мебель — и ненавидеть.
На руки не шло, разве что к кому-то из гостей, глядя в процессе на хозяйку и как бы говоря: «Ну что, съела, съела? А к тебе не пойду, не надейся». Желательно, чтобы гость при этом держал чашку горячего чая, надо же лягнуть, спрыгивая. Разумеется, за это кошку и боготворили.
Перелом наступил, когда в дом взяли щенка. Овчарку. Поначалу дитя тётю боялось, а тётя исступлённо выживала его со своей территории, для чего, в частности, жрала тёртую морковь с масляными витаминами из щенячьей миски.
Вскоре, однако, щенок сделался впятеро больше кошки и постиг мудрость. Кошку нельзя да и не надо было гонять. Но кошку можно было любить. Найти на неё, неумолимо, как лавина, погрести под собой, надёжно зафиксировав на полу, и лизать. Тщательно, методично лизать мягким розовым языком, пока кошкины уши не приклеятся к голове.
Из-под любви кошка выбиралась на курьих ногах, и в глазах, где прежде серным пламенем горела ненависть, светилось чистое ангельское безумие. Месяца через два ненависть погасла навсегда, и однажды мы, не поверив себе, услышали, как кошка мурчит.
Здесь была какая-то мудрая мысль о преобразующей силе любви.
