Сашка-тракторист привёз тётке Фаине дрова, опрокинул их с кузова и, стукнув в окошко, крикнул:
— Давай расчёт, тёть Фай, а мне некогда.
Та, взяла ранее заготовленные деньги и, сунув их в Сашкины руки, сказала:
— А вот поколоть бы, Саш, мне уж не под силу.
— Поколоть, — усмехнулся тот, — это двойной расход, копи, может и поколю когда.
И сев в свою технику, уехал.
— Грехи мои, — зашептала тётушка, — это когда ж я такую пропасть исколю.
Она поохала, как бы набираясь силы и, выйдя за калитку, принялась их убирать с дороги. А тут, может на грех или ещё на что, ехал сосед – Мишка-кудрявый, с улицы напротив, и высунувшись в окошко, прокричал:
— А чё, тёть Фай, зарядкой занимаесся?
И покатил дальше, только завизжали его тормоза.
— Ты понимаешь, а, – непойми к кому закричала она обращаясь, – понимаешь? Смеётся над стару... .
Она хотела продолжить и дальше, и по порядку своей обиды, высказаться в некуда, но тут, это уж как на радость, показался Шурик, тоже их деревенский бедолага.
— А вот и я, – начал он, – могу, чем могу помочь.
И так как тётушка ещё кипела сердитостью, то и глянула ею на него:
— Вам бы лишь бы смеяться, задери вас оглобля, – осмелясь выдохнула последние капли её, огласила Фаина. А потом, мягко, как и подобает ей добавила:
– Саш, ты ж путный мужик-то, я же помню, тебя ещё лихим хлопцем, которого добрее и не было в нашей деревне. Уж вот ты бы и помог мне, справиться с этим добром, а.
Сашка крутил глазами, пока тётушка вспоминала о нём хорошо, а потом глаза его остановились на этой огромной куче бывших берёз.
— Я бы, – начал, но продолжения ведь может и не быть, ты же знаешь... Он чесал затылок, несколько минут, словно считал каждое поленище, и вдруг сказал, – неси колун.
Тётушка мигом засеменила в сарай и притащила его:
— Я ить заплачу, Шурка, только не оставь в помощи.
А Шурка уже как и не слышал, махал этим колуном направо и налево так, что казалось, что колет автомат. Тётушка собирала поленушки в тележку и возила прям тут, неподалёку.
Потом подошёл дед Гриша и молча начал помогать. Тётушка охнула, перекрестилась и начала было говорить, что это так дружно и... Но дед Григорий, махнул на неё рукой и только изрёк:
— За давнее, твой дед тоже мне помог.
Слёзы радости потекли у тётушки по щекам и она зашептала:
— А то разе. Мой тоже был человеком добрым, он и уважал кажного и рад был помочь. – Она зашептала ещё горше, – Вот, Коленька, люди тебя не забыли, а уж я то...
Она стояла и ревела, собирая слёзы в уголки платка. А тут, не понимая что творится у соседки, вышел ихний сын, недавно вернувшийся из армии и, поприветствовав всех принёс свой колун и тоже начал помогать.
— Господи, – шептала опять тётушка, ты прости меня за неверие в доброту людскую, а вон как мне показал-то. И вытерев слёзы, перекрестившись, она побежала в дом готовить обед работникам. Так вот под стук колунов, она и собрала стол, вытащив из подпола закрутки, обезглавила курочку в честь такого дела и вытащила припасённую бутылку первача — по граммульке значит.
И вот что вы думаете? До вечера, помощники и управились, а ровная поленница, красовалась у дома тётушки. А что потом?
Да гуляли потом, вспоминали и деда её, и её самою, и доброе её сердце.
Пришли и соседи, такие же пожилые, такие же добрые соседи по жизни. И пели песни, после этой граммулечки. А дед Макар, отец помощника, принёс гармошку, на которой, как он выразился, не играл аж сто лет. «Хорошо-то как, – думала тётушка, думали соседи, молодые и старые, – вот бы так-то, да завсегда вместе, дружно.
На том и порешили...
Автор: Наталья Осинцева
