В квартирке двух стариков обеденный стол давно перестал быть только обеденным. Да и не просто столом он уже был.
Сначала дочка с семьёй переехала, потом — сын с женой и своей дочерью стали жить в отдельной квартире (до того они прожили с родителями 8 лет — копили на собственный угол).
Для приёма пищи большого стола стало много.
Не сказать чтобы старики были слишком сентиментальными, но, видимо, это излишнее место подсознательно напоминало как жизнь изменилась (и сколько её утекло), поэтому стол постепенно стал превращаться в обеденно-журнальный.
Мужчина, приходя с рынка, складывал на него не только купленные продукты и газеты, но и ключи от квартиры, очки.
Затем стол стал чайным: на чугунной подставке стоял старый чайник, который был подогреваем женщиной не менее пяти раз в сутки. Чай они пили дважды в день — утром и вечером, но с более-менее горячим чайником ей было спокойнее: вдруг кто зайдёт. На самом деле, конечно, она таким образом «заговаривала» гостей — так радовалась любому визиту знакомых ли, или соседей, что «кипячённый» чайник был для неё равен ½ звонка в дверь.
Время шло, и их жизнь настолько сосредоточилась в гостиной, что «полномочия» стола расширились максимально: он стал и ящиком для лекарств, и письменным столом («коммунальные книжки» же где-то заполнять надо было). На него поставили телефонный аппарат. Словом, стол стал их миром.
На нём не было хаоса: чайник, сахарница со вставленной в неё «засахаренной» ложкой стояли почти в середине, но ближе к «12 часам». Возле них лежали два пакетика: с печеньем, и с недорогими конфетами (не то что бы они не могли позволить себе дорогих, но так они привыкли).
На другом краю стола лежали ключи с газетами (теперь их приносил почтальон) — возле этого края стояла почтальонова табуретка, а «пятёрку» и кофе для него готовили с самого утра: дед — пятёрку, бабушка — кофе. Ну как готовила... Она доставала банку из шкафчика на кухне (сами они кофе не пили). Дед заливал кипятком, предварительно непременно спросив о количестве сахара.
Далее на столе была «зона» лекарств: аккуратно разложенные коробочки стояли одна возле другой, тщательно подписаны как принимать. Рядом лежал тонометр, перемотанный изолентой; изолента вообще была чем-то вроде воздуха для них — ею были перемотаны и дужки очков, и футляр от ртутного градусника, и даже копеечные шариковые ручки; так было вовсе не от нищеты (хотя и особо богатыми они никогда не были) — просто это был их уклад. Часть их религии.
Прошло два года. Тонометр потолстел ещё на моток изоленты: им теперь приходилось пользоваться несколько раз в день. Силы частенько подводили стариков, но несмотря на это, утро начиналось одинаково: он готовил деньги для почтальона, она (теперь — она, так как мужа руки сильно дрожали, он стеснялся) — кофе ему же. Но о количестве ложек сахара старик спрашивал.
Если находили в себе силы для этого, значит ещё один день пройдёт без неприятных сюрпризов.
Время шло. Почтальону приходилось самому покупать себе кофе, но за деньги своих подопечных. И не потому что он был так нахален — напротив. Когда ходить в соседний магазин (о рынке речь не шла уже больше года) деду стало невмоготу, он попросил почтальона приносить хлеб.
Бабушка же продолжала скурпулёзно следить за количеством кофе в банке, и когда его оставалось меньше 1/3 (ниже этикетки), говорила мужу. Она старалась говорить ему это так, как когда-то командовала ему о покупке молока детям, только сейчас он этим тоном её уже не раздражался — он радовался этому, как мало чему в жизни.
Кончается кофе — значит она радуется что его надо купить. Значит есть вероятность, что ещё недели две будет ходить почтальон. Стариковой душе теплело; он чувствовал что теплеет и жене (ей даже раньше — уже открывая шкафчик, когда она видела что кофе показывался за этикеткой).
Старик договорился с почтальоном, что тот будет покупать не только хлеб, но и кофе. Почтальон не перечил, и от денег не отказывался. И кофе пил также долго как раньше. Он всё понимал.
Дочь жила в хорошем доме, была отлично обеспечена, и давно и настоятельно звала стариков жить у себя. Уже года полтора они трезво понимали что переезд неизбежен, но всеми правдами и неправдами откладывали его. Им становилось страшно от одной мысли, что почта будет покупаться, а приносить её буде дочь.
Что очки будут лежать на прикроватной тумбочке, а не на Нём. Теперь они, возможно впервые, по настоящему поняли что им не хочется жить.
Перейдя в состояние, в котором противиться уже не было не столько желания, сколько сил, они переехали к детям. В суматохе переезда, они будучи так встревожены тем, что с ними происходит, не надеялись ни на что, и покорно выполняли дочерины указания. Они думали только об одном — об их Столе.
Последнее, что они видели у своего подъезда — закрывающийся тент грузовика. Они смотрели на водителя, крепящего тент к кузову машины, и воображение рисовало будто это не столько тент, сколько кулисы в финале драмы их жизни, а водитель — палач-конферансье.
Красивая дочкина машина подъехала к новому месту жительства наших героев почти одновременно с грузовиком. Старикам было не до того, чтобы подумать что было в кузове, за тентом. А что в него грузили, они не видели. Они предположили что дочка забрала их дубовую стенку, чтобы поставить в гараже и разложить в неё всякий хлам — в гараже не было стеллажей.
Поднялись в дом, сели на диване в гостиной и стали смотреть в разные стороны отрешёнными взглядами. Они просидели так часа полтора, когда были «разбужены» обращением зятя: «Пожалуйста, идите в свою (это слово прозвучало для них так долго и чужО, что было едва не пыткой) комнату, переодевайтесь — скоро будем обедать».
Они мгновенно встали с дивана и пошли, будто те пресловутые овцы на заклание.
Войдя в шикарную комнату, первое что предстало перед их взором, была большая кровать, а сбоку от неё небольшой шкафчик. Шкафчик был только с «маминой» стороны кровати. Он висел на стене. Старики легли на кровать и уснули от бессилия и отчаяния. Уснули, что удивительно, очень крепко, и проспали до утра. Проснувшись, они не хотели открывать глаза. Зачем?
«Родители у меня что-то болит голова», сказала вошедшая в комнату дочка. «Пап, измерь мне, пожалуйста, давление!». Она сказала это таким голосом, что в боль её ему очень не верилось, но не отреагировать на жалобу дочери даже родители такого возраста не могут, и старики раскрыли глаза.
Он подумал что чудится, но нет: отец увидел изоленту на тонометре, который дочка, сияя (голова у неё болит!) держала в руках перед ним. Потом он глянул немного вперёд, и за кроватью, у окна, увидел свой телевизор. Потом конфеты и печенье в Их пакетиках.
Не буду томить, тем более что и так, думаю, все уже догадались: старик увидел Их Стол! Да, их Стол, со всем Их, лежащим так же!
Он вскочил с кровати, подбежал к жене, подвёл её к столу (она была очень близорука). Их лица озарила блаженная улыбка — жизнь продолжается!
Внезапно раздался звонок в дверь: понимая, что к ним в этом доме прийти не могут, старики, тем не менее, бросились к дверям.
На пороге стоял почтальон, а из райского шока их вывела дочка, сказавшая: «На вас уже совершенно нельзя положиться: не увидь я что кофе закончился, человек так бы и остался без горячего — ведь он из кофемашины не пьёт, верно ведь...?!» Она заговорщицки подмигнула почтальону.
Так быстро мать не бегала уже лет 15 — она шмыгнула к шкафчику возле кровати. В нём стояла банка кофе.
Отец достал из старого портмоне «десятку» (портмоне он уже тоже «хоронил» — дочка ведь не дала бы им тратить пенсии). Положил её на клеёнку своего стола.
Они с женой сидели за столом с почтальоном, и впервые за долгие годы решились тоже выпить кофе. Они говорили о чём-то незначащем; почтальон, с умением опытного психолога, поддерживал разговор.
Потом дед спросил, нет ли, случайно, у почтальона изоленты — старик увидел что ручка чайника истончилась от времени и, хотя и понимал абсолютную бессмысленность своего порыва, неистово захотел её замотать. Друг ответил, что у него нет с собой, но он обязательно принесёт послезавтра — с газетами заодно.
Дедушка блаженно улыбнулся, а бабушка начала шептать ему что тогда надо дать не «10», а «20» — за изоленту. Она протянула ему две банкноты по 5.
Почтальон, сделав вид что смутился, взял деньги. Допив кофе, он ушёл.
Теперь они стали ждать Послезавтра. Как уже давно ничего не ждали: во-первых, надо замотать ручку, а во-вторых, кофе будет расходоваться, следовательно, надо будет снова заглянуть в шкафчик. На всякий случай.
Автор: Пётр Геннадьевич
