Ее звали Белла, но Беллой ее никто не называл. Я называла Бельчонок, другие — извращенкой или «отбитой», кто как. Она пришла к нам седьмом классе. И мы друг другу не слишком понравились вначале. Звание знатока всяких искусств было у меня, а она пыталась его отобрать — рассуждала об итальянской архитектуре, но так, что у меня, реально выучившей историю искусств, было ощущение, что она выдумывает все на ходу. Делала это громко, размахивая руками (так, что однажды задела мои очки), как будто специально, чтобы привлечь всеобщее внимание.
На уроках литературы Белочка тоже пыталась тянуть пальму первенства на себя, хотя читала и перечитывала в основном «Пятьдесят оттенков серого», штудировала «оттенки» наизусть, даже выписывала особо понравившиеся отрывки в дневник. Она вообще свободно говорила об «этом». У меня лично с «этим» отношения не заладились: однажды я украдкой поставила видео известного содержания (интересно же, жуть!), а комп предательским образом погас, когда герои только начали раздеваться.
— Ничего, сейчас все наладится, — хитро улыбнулась моя мама, и как только я пожаловалась ей, что «компьютер сломался» вызвала для ремонта сына подруги (да-да, того самого идеального человека, с которым всю жизнь мечтала меня познакомить). Он пришел, что-то потыкал, потом компьютер раз и отвис! А там попа голая на весь экран. Караул!
Так стыдно мне не было никогда в жизни! С тех пор этой темы побаивалась и всячески обходила ее стороной, поняла — секс — штука коварная, и всякий раз, когда слышала это слово, начинала краснеть (высшей формой близости для меня в те годы было «подержаться за ручки»). А Бельчонок сводила к «этому» все темы в среднем минуты за три. Сначала все думали, что это оттого, что Бельчонок безумно смелая, потом, что она — извращенка. Ни то, ни другое не было правдой. Она просто мечтала выйти замуж за иностранного миллиардера типа Кристиана Грея и уехать куда-то в прекрасное далеко — во Францию, Италию, Англию, Германию. Главное, куда-нибудь подальше.
— Пусть он будет со мной только ради секса, лишь бы вырваться отсюда! Я уеду, увидите, я уеду!
«От чего ты бежишь?» — каждый раз хотелось спросить мне во время ее пылких монологов. Но что-то останавливало. Вдруг ткну в свежую рану? Иностранный прынц не приедет сам, Бельчонок это понимала и, к ужасу её мамы, зарегистрировалось на сайтах знакомств.
— Лучший способ выучить язык — это общаться с его носителем — врала Белочка (хотя, почему врала, языки она и правда учила!). Но как поверить, когда на экране физиономия таких красавчиков, томно шепчущих:
— Lei il più bella. Sei bellissima!
— Что он хочет сказать? — злилась ее мама, — Что-то извращенное? Признавайся! Им только одно от тебя надо!
Иногда она врывалась в комнату (защелку, что Белочка поставила, уже давно выбила) и говорила:
— Переводи! Сейчас же!
— Мне некогда, я учу иностранный.
— Психолог сказал, я не общаюсь с дочерью. Но вот я пытаюсь с ней общаться! — мама Белочки заламывала руки, — Но этот ребенок меня не слышит.
И закармливала ее супами, которые Бельчонок ненавидела. «Будто специально готовит то, что я есть не могу! Будто назло!»
Конечно, Белочка переводила маме все совсем иначе, чем в письмах было на самом деле. Думаю, её мама догадывалась об этом и злилась все больше. А как тут переведешь чужому человеку (именно так Белочка воспринимала мать), когда они писали друг другу о самом сокровенном, о возвышенных чувствах. Думаю, из ее переписок получился бы эпистолярный роман длиною с «Войну и Мир».
— Смотри, это переводится, что мои глаза сияют, как звезды, — пищала Бельчонок, аж подпрыгивая от восторга. «По-моему, это жуткая банальность. Это сравнение было избито уже в веке девятнадцатом». Но вслух я сказать это, конечно же, не могла, потому что ее подкрашенные глазки правда начинали светиться. Разговоры о том, что она с Адольфом/Рафаэлем/Джорджем ради секса или ради того, чтобы вырваться в солнечную Италию, постепенно сходили на нет.
— Ну и что, что у него не такая большая квартира, как он сказал мне вначале. Он признался, что врал просто потому, что боялся меня потерять. Ну и что, что у него небольшие долги! Главное — это любовь, — вопила она на каждом углу, рассказывая о том, как ее возлюбленный прекрасен (то, что было до него, всё ошибки, всё ерунда) всем, даже маме, забывалась на почве великого счастья.
— Да кто же тебя полюбит, — вздыхала та в ответ, — Им только одно от тебя нужно. Дура ты, дура!
От этих слов Белочка плакала. После таких разговоров ее помада становилась все более яркой, украшения более блестящими, наряды — более откровенными.
Главная ошибка Бельчонка была в том, что она не могла об этом молчать, как я ее ни просила. Когда она была счастлива, ее распирало от счастья в прямом смысле этого слова, постоянно хотелось с кем-нибудь поделиться. Поэтому о событии икс — то бишь моменте, когда она собиралась ехать к нему во Францию, Италию, Германию или, на худой конец он — к нам в Россию, — по ее рассказам узнавал весь класс (где-то за три месяца). Как и о том, что Он, ее романтически-сексуальный герой традиционно «сливался» (где-то за день).
Белочка никак не могла с ним связаться — сообщения не читает, в скайпе не отвечает на звонки.
— Наверное, с ним что-то произошло, — рыдала наша Белочка в школьной раздевалке. Ее глаза расширялись от ужаса, в этот момент она напоминала не Белочку, а олененка Бемби.
Фантазией она обладала недюжинной — он попал в больницу, или... или, не дай Бог, в тюрьму! Там, знаешь, какие строгие законы… а вдруг... вдруг он умер!
И это все было не в шутку, всерьез. Других версий она допустить не могла. Над ней смеялись так, как умеют только подростки, жестоко, зло. Только Таня, наша староста, не участвовала во всеобщем «веселье». Помню, однажды отвела меня в сторону:
— Ты ведь понимаешь, что это ни к чему не приведет. Ты должна с ней поговорить, ты ее друг. В следующий раз всё может кончиться не так хорошо. Она, это не понимает, у нее мозг... слегка беличий. Но ты! Ты-то нормальная, — и посмотрела на меня с таким укором, будто бы я была виновата в ее фантазиях, — Зачем это все тебе?
Помню, как мы сидели с Бельчонком на кухне. Как взяла ее дрожащую ручку в свою.
— Понимаешь, — слова никак не шли, думаю, Белочка смогла бы их найти, если бы ей нужно было что-то донести до меня, я думаю, смогла бы, — Понимаешь…
— Я знаю, что они обо мне говорят. Что я дура. Что мать правильно так со мной. Что я, — дальше она произнесла ужасное слово, которое мне не хочется повторять. — Но ты-то веришь, что это не так? Ты-то веришь, что у меня все получится?
Я не верила. Все эти знакомства на сайтах, письма с избитыми комплиментами. Пропажи «любимых» перед встречей. «Может, это к лучшему, — каждый раз мелькала у меня предательская мысль, я не могла признаться себе в чувстве облегчения, когда ее грандиозные планы срывались, — Мало ли, кто приедет. Вдруг маньяк? Обидит, а может и того похуже. По интернету она хотя бы не забеременеет».
Но сейчас, глядя в ее глаза, глаза олененка, я не могла ничего сказать. Мне казалось, моя «правда» отберет то, ради чего она живет, то, что помогает ей выдерживать ссоры с мамой, насмешки и одиночество, имею ли я право это забрать?
— Конечно, верю, — вру, она обнимает меня, и я ненавижу себя за эту ложь.
В одиннадцатом классе Бельчонок прикупила «ошейник» с шипами и ходила исключительно в нем.
— Ты знаешь, что это не просто украшение! Это не ожерелье, ты знаешь? — кричала на нее несчастная учительница ИЗО.
— Я-то знаю, а откуда это знаете Вы? — усмехалась Белла, чем подбешивала ту еще больше, — Вы этом разбираетесь, да? — давала понять, что никто не разбирается «в этом» больше нее, Бельчонка. Про нее говорили всякое, что она развратная, меркантильная. Но это все было неправда. Она берегла себя для того-самого иностранного прынца. В отличие от меня.
Надо сказать, в десятом-одиннадцатом классе что-то странное с мозгами начало твориться не только у Белочки. У всех нас. Я вот, к примеру, влюбилась, к несчастью, взаимно и начала собираться за Него замуж. Все увлечения, книги, гитара, все отошло на второй план. Моей главной задачей стало до этого самого «замужа» не забеременеть. Меня мучила паранойя, я скупала тесты на беременность, проходила их на пару с подготовительными тестами к экзаменам.
Появились и другие задачи — выяснить, отчего Он, мой самый лучший мужчина, сегодня хмурится. Почему он ответил на сообщение не сразу, а лишь через два часа, хотя я видела, он его прочитал! Что я снова сделала не так? Я первой познала, что такое таится за страшным словом «секс». И когда Бельчонок с горящими глазами спросила меня:
— Как? — Я все ей рассказала. Про единение, сакральное ощущение, что вы становитесь одним целым. Подозреваю, у меня все так и было, потому что я его любила. Я же не знала, что Бельчонок воспримет мой рассказ как руководство к действию!
У нее случилось не с иностранцем, как мечталось, а с одноклассником. Ради опыта. Вдруг прынц приедет — неопытная, ничего не умеет, раз, и сразу разлюбит. Ничего такого, что я описывала, не получилось. После она ощущала себя использованной, выдавленной, как тюбик с зубной пастой. Через неделю Бельчонок застала «любовника» с другой на катке. На ее слезы, он просто пожал плечами:
-Что ты удивляешься? Это — моя любимая девушка, я сегодня ее с семьей познакомлю. А ты так, опыт. Мы же договорились!
— Мы, правда ведь, договаривались. Почему мне так гадко?
Мои отношения с мамой стремительно ухудшались, особенно с того случая, когда она вернулась пораньше на два часа домой, а я как раз на это время назначила свидание и выбежала встречать его в пеньюаре. Та-д-а-а-ам! В общем, маме казалось, что ее милая послушная дочка с ума сошла (в общем-то, так оно и было), мне — что она лезет в мою жизнь, хочет все разрушить. Конфликты с мамами нас с Бельчонком еще сроднили.
Мы бродили по школьным коридорам, на два голоса распевая грустные песенки про великую любовь и непонимающих «предков». Или собирались у меня дома, где выли то же самое безобразие, только подыгрывая себе на гитарах. (как нас не сдали в дурку — неизвестно). На почве того, что, как нам казалось, нас никто не понимает, мы стали лучшими подругами.
— Мать на меня кричала. Спрашивала, чем я занимаюсь. Называла меня чуть ли не проституткой. А я всего лишь ходила в парк. Рисовала цветочки, — ревела Бельчонок, показывая мне работу с пленэра. Очень красивую.
— Почему ты не показала ей?
— А почему я должна оправдываться за то, в чем не виновата, — заводилась она, — Она подозревает меня во всем, от проституции до того, что я употребляю наркоту! Недавно обыскивала мои вещи, ты можешь такое представить? И супы, снова эти супы! Впихивает в меня, как в маленькую, знает же, что я их есть не могу!
Апогеем был случай, когда мама в очередной раз попыталась отнять ее телефон. Велела дать почитать сообщения. Не думаю, что она что-то бы там поняла, Бельчонок за это время, помимо английского, в совершенстве овладела итальянским, испанским, французским, немецким и португальский. И общалась исключительно на них.
Дальше эту историю знаю со слов Бельчонка. Она, конечно же, заупрямилась. И мама вырвала телефон, разломила его на две части (две части телефона подруга мне предъявила), со всей дури ударила ее головой об косяк. Вырвала клок волос.
Помню, мы с ней сидели на кухне. Замазывали синяки тональником. Вырванный клок замаскировать не удалось, пришлось выбрить висок, но это вписалось в Белочкин имидж, получилось прикольно. Я вытащила из холодильника коньяк, маме на какой-то праздник его подарили, мне казалось, что сейчас достать его правильно. Мама меня поймет.
— Я ее никогда не прощу. Я ее ненавижу, ненавижу, понимаешь, — бормотала Бельчонок. Мы с мамой порой ссорились. Могли наговорить всякого. Но у меня никогда даже в мыслях не было, что я могу её ненавидеть. Это же мама!
— Подожди, ты это… сгоряча. Это пройдет!
— Ничего не пройдет! И папа, он всегда на ее стороне. Когда ее нет, мы с ним дружим. Он и телефон мне новый, я знаю, закажет и выслушает. Но как только она рядом — все, — я с ужасом поняла, что глаза Бельчонка и правда горят ненавистью, как будто бы она не о маме говорит, а о лютом враге, — У нее дед был такой же, ее бил. Рассказывает, сначала пытались жить вместе, потом забрала меня и сбежала. А сама… сама она стала такой же! Она до меня сделала три аборта. И сегодня сказала, лучше бы сделала еще один аборт. Да что там сегодня, все время так говорит. Что лучше бы меня не было, понимаешь?
И посмотрела на меня глазами раненого олененка. Я не понимала, у моей у мамы врачи ставили бесплодие. Она рассказывала, как вымаливала ребенка, стоя на коленях перед иконами, и когда у нее получилось забеременеть, считала это «чудом господним». Зато я начала понимать другое — зачем все эти ошейники, увлечение БДСМ, зачем ей говорить так громко, постоянно привлекая внимания. Она путала любовь с ее атрибутами. С сексом. С вниманием. Любовь — с чем угодно!
На прилюдных мероприятиях, всяких праздниках ее мама танцевала, участвовала в конкурсах, «зажигала», и никто не мог подумать, что это та самая женщина, что била дочь об косяк, выдирала волосы. На людях она была очень милой, улыбалась «доченьке» во весь рот. Очень старалась.
— Белочка то, Белочка сё, — щебетала.
— Лицемерная, — цедила сквозь зубы Бельчонок, даже не думая ей подыгрывать. А я смотрела на нее и думала: «Неужели это та самая мама-Халк, разламывающая пополам телефоны?» Наша единственная с ней коммуникация (кроме «здравствуйте»/«до свидания») состоялась после дня рождения Бельчонка. Ее мама вызвалась меня проводить до остановки. Мы ждали автобуса, долго молчали.
— Ты думаешь, ты знаешь все? Нет, ты знаешь, все только с одного ракурса, — вдруг выпалила она, и мне вдруг показалось, она провожает меня, только чтобы это сказать. Конечно, я знала не все. Только то, что мне рассказывала Бельчонок. Наверное, ей сложно было с дочерью, ходящей в ошейнике и штудирующей пособия по БДСМ. Временами мечтающей стать порно-актрисой, временами — вечно хранить верность своему самому лучшему, самому распрекрасному десятому по счету Адольфу. Но было и то, за что ее стоило полюбить, я же ее полюбила! Было, зачем ей появиться на свет!
Школа закончилась. Бельчонок уехала во Францию, как и мечтала. Сначала она ездила по обмену от института, а потом нашла там своего Его. На фотографиях ее обнимает Андрэ. На прежних «прынцев» он вовсе непохож — обычный хороший парень. Я помню, как над ней все, даже ее мама смеялась, считали ее ненормальной. Помню, как над ней издевались в школьной раздевалке. Кем она работает? Переводчиком. Пока общалась с потенциальными «женихами», в совершенстве выучила семь языков. Думаю, это самый ценный «опыт», что они подарили. Как-то она приезжала в Россию, мы встретились, посидели в кафе.
— Да, там хорошо. Только супов не хватает, — вздохнула она, — Я всю его семью к супам приучаю. Борщи варю, как у мамы!
— А секс?
— А что секс, — вдруг засмеялась она, — Ты думаешь, у французов в штанах что-то другое? Главное, чтобы любовь была, — и добавила, — Секс без любви — вот единственное настоящее извращение. Уж я-то это поняла!
Ее глаза сияли как-то по-особенному, не так, как во время многочисленных влюбленностей в Антуанов, будто бы все «взаправду». И говорить стала иначе, ей было все равно — смотрят на нас или нет. А на нас смотрели, потому что Бельчонок снова светилась. С мамой Бельчонок видится на каникулах, подругами они, конечно, не стали, но то, что когда-то друг друга ненавидели, уже не помнят. Иногда они ходят вдвоем в музеи, в салоны красоты и даже пару раз вместе смеялись. Вместе с Андрэ она уже целых три года. На свадьбу обещали пригласить. Буду ждать!
Автор: Власова Александра
