В пятницу соборовал и причащал старенькую-старенькую бабушку. Ей уже за 90, ходить — не ходит, но сердце крепкое и кушает хорошо. Старческие болезни наступили уже давно, мучается человек и никак не помирает. Сама страдает, и дочь устала.
Бабушка эта когда-то была нашей старейшей прихожанкой, поэтому все священнодействия я совершал с особым чувством... Кто знает, может, я её в последний раз причащаю?
Уже на выходе мне ее дочь и говорит:
— Спасибо тебе, батюшка. Ты так хорошо все сделал, теперь – то уж она точно умрет!
Совсем телевизор народ испортил, уже и священника в киллеры записали. Не понимают, что соборуем мы людей не для того, чтобы они умирали, а чтобы исцелялись душевно и поправлялись телесно. Нет в последовании Таинства Соборования, или Елеосвящения ни одного слова о смерти. — Не верят,... давай батюшка, «мочи» бабушку...
Старость, болезни — это страдания как одних, так и для других. Долгая жизнь, действительно, благословение или проклятие? Вопрос о страданиях – краеугольный вопрос нашего бытия. И не знаешь для кого страдания важнее. Для тех, кто мучается и умирает, или для тех, кто находится рядом с умирающим.
Сегодня мы все чаще и чаще слышим об эвтаназии. На самом деле она у нас давно уже действует, только нелегально. Как удобно, укольчик бабушке сделали, и нет проблем!
Помолились, конечно, поплакали, как положено, а все ж как удобно. Ты не видишь страданий близкого человека. Ты не видишь его боли, тебе не нужно сопереживать...
И с практической стороны, смотрите: высвобождается жилплощадь для внуков, — раз; не нужна сиделка, — два; ты свободен и волен планировать свое время; и масса других удобств. А государству, какая польза! Нет нужды платить пенсии, инвалидные, выделять бесплатные лекарства. А дома престарелых, забыли? Сплошная экономия...
Все чаще и чаще по телевизору ведется непрямая, но последовательная агитация за введение у нас эвтаназии. Увы, общество стареет, и другого выхода не видит. К середине века на каждого работающего будет приходиться по одному пенсионеру.
Но есть здесь и другая сторона. Вот, у дочери нашей старосты парализовало свекра. У них самих квартирка двушка, одна комнатка проходная, сами, да еще двое детей. Если брать деда, то куда девать шкаф, стол? Советуется с матерью, вот мол, его дочь отказалась, и нам тоже некуда. Мать отвечает, ничего, на кухне устроитесь, а деда берите. Послушались, взяли.
Больше всех деду обрадовался внук Санька, он не отходил от старика, рассказывал ему новости, читал сказки, рядом с дедом даже уроки делал. Короче говоря, тому деваться было некуда, быстренько поправился и бегом домой.
— А вот теперь, дочка, — говорит мама, — твои дети точно знают, как поступать с вами в такой же ситуации.
Не оставят умирать в больнице на чужих руках. Вот так вырабатывается поведенческий алгоритм, или инстинкт. Вспомните академика Павлова с его собачкой. Человечность воспитывается.
Однажды, как-то, женщина плакала в храме: мать у нее уже совсем из ума выжила, под себя ходила, а потом по стенке рисовала, как ребенок.
— Устала, — говорит, — от нее, довела меня до белого каления. И уж не знаю, как это у меня вышло, но ударила я её, батюшка, а в ночью она у меня умерла. Как будто специально все было подстроено...
Не хочу никого осуждать, ухаживать за больными родственниками — это крест. И в тоже время, все, что Господь нам посылает, — посылает для нашей же пользы. Ведь нам надо так жизнь прожить, чтобы на выходе Человеком стать.
А для этого, нужно сперва в себе Кощея победить, а потом уж и лягушачью шкурку жечь. Это не просто. Вот кается человек перед смертью, плачет, говорит, что сожалеет о грехах прошлого, но этого мало. Чтобы быть сродным Небу, нужно еще и опыт небесной жизни иметь. Разве станешь Человеком, не преодолев в себе грех, разве научишься чему-либо без многих трудов? Подвиг нужен. Рай и ад начинаются на земле. Личность не формируется вне отношений с Богом.
Ухаживая за старыми и немощными, мы, прежде всего, сами становимся сильными, терпеливыми, милосердными, самоотверженными. А если начнем подрезать стариков и больных, то и не заметим, как все это душегубство на поток поставим. В кого же мы тогда превратимся?
Посмотрите, реклама нам вдалбливает: живи для удовольствия. А что, разве жизнь сплошное удовольствие? И цель жизни только в кайфе? Тогда идеал жизни – это наркоман с глазами под лоб...
Жизнь — вещь крайне жесткая. Из нее все больше уходят чувства, способность сопереживать, способность жертвовать чем-то значительным для других. Христианство и поиск удовольствий — понятия несовместимые. Мы привыкли к удобствам. Мне кажется, когда придет антихрист, ему будет достаточно отключить в домах недовольных свет и воду, и мы на коленях к нему поползем. Чтобы быть способным на протест — нужно быть Человеком.
Посмотрите, как разворачивается логика событий. В течение последней сотни лет нас методично подводят под какой-то усредненный знаменатель. Пытаются вместить в прокрустово ложе одинаковости. Личность, как таковая, становится нежелательна, сегодня торжество середнячков. Общество рационализируется и подчиняется закону конвейера. Все детали должны становится строго на свои позиции, любое отклонение от среднего – брак. Не общество, а работающий механизм, где изношенные гайки выбрасывают, потому, что они — ничто.
Вспомните, до революции были разные сословия, и люди разных сословий отличались друг от друга. Перейти из одного сословия в другое было непросто. В первые десятилетия советской власти еще можно было узнать в толпе — учителя или врача, по военной выправке угадать казенного человека. Сегодня невозможно понять, кто есть кто. Отличаемся только по стоимости одежды и автомобилей, вот и ломай голову — кто перед тобой, предприниматель или бандит, нищий или педагог. Серая ограниченная масса, отсутствие индивидуальностей. Думаю, что это одна из причин, почему наш Владыка требует от нас, своих священников, отличаться внешним видом, чтобы мы были узнаваемы и без облачения.
Есть такая секта «Богородичный центр», в ней для вновь инициируемых — обязательное условие: ударить мать, а если её уже нет — нагадить на её могилку. После этого ты становишься отморозком, ты на все способен...
Нам же предлагают, — мать вообще убить, — ради её же блага и нашего удовольствия.
Неслучайно общество сегодня разделяется на тех, кто уже способен убить свою мать, и тех, кто этого не сделает ни при каких обстоятельствах.
Пришел к одной женщине, ее старенькая мама уже совсем впала в детство, и десять месяцев лежала и ходила под себя. Все это время её дочь каждый день после работы бежала в дом матери: убирала, стирала, кормила, подмывала, а потом домой — там семья. И так все десять месяцев, без выходных . Я спросил её, а почему бы тебе не сдать мать в дом престарелых?
Сдашь — и ни каких забот.
— Ты что говоришь, батюшка! Это же моя мать, сколько времени она за мной ходила, как же я ее сейчас предам?
Мой вопрос, видимо, тоже был для её души каким-то рубиконом, потому что через несколько дней бабушки не стало.
Пишу и вспоминаю разговор с этой женщиной, её усталые глаза, натруженные руки с набухшими узелками вен. Время прошло, но до сих пор, вспоминая нашу встречу, у меня не исчезает желание, возникшее тогда, поклониться и поцеловать эти руки.
Автор: Священник Александр Дьяченко
