Из истории советского пионерского движения.
О, эта чертовщина пионерского детства семидесятых годов! Смесь заформализованных сборов с барабанным боем и жуткой послеотбойной мистики с рассказами о призраках, страшной «синей руке» и про девочку, которую привидения украли и пустили на котлеты. А мама купила те котлеты, пожарила их, поднесла вилку ко рту, а котлета говорит: «Мама, не ешь меня». Словом, ежегодное счастье пребывания в пионерском лагере с футболом, рыбалкой и кружками по интересам.
Я, которого родители отправляли в лагерь на все три смены, очень любил записываться в кружки. Кукольный, авиамодельный, хоровой, археологический... Последний вела шкодная толстая тетка Дарья Семеновна, обладавшая от природы глухим замогильным голосом.
— Ну, вот, — подвывала она, перебирая свои палеонтологические сокровища. — Завтра утром мы с вами пойдем откапывать бивень мамонта, который вымер десять тысяч лет назад в районе ближайшей колхозной фермы.
Сокровищ, кстати, было не так уж и много. Жемчужину коллекции, кроме горшечных черепков, раскрашенных самой Дарьей Семеновной, составляли большая берцовая кость пещерного человека и череп питекантропа. Я очень сильно подозревал, что это был дар шефов из институтской анатомички, но, как говорится, чего не видел, о том умолчу.
В этот жуткий день, закончив занятие, Дарья Семеновна попросила меня с моим другом Саней выполнить маленькое, но ответственное поручение. Дело в том, что текущая смена очень плохо ела. Дети недоедали суп, оставляли в тарелках едва надкусанные котлеты, а кисель так игнорировали вовсе. Поэтому лагерный повар дядя Паша решил выставить в столовой что-то типа скелета в саване с надписью: «Вот что бывает с детьми, которые плохо едят». Это, по его мнению, должно было простимулировать в пионерах зверский аппетит. Для чего он попросил Дарью Семеновну одолжить ему на пару дней бесценные экспонаты.
— Возьмите берцовую кость и череп, — взвыла, обращаясь к нам, Дарья Семеновна, — и передайте их Павлу Григорьевичу. А саван я отнесу сама.
Тут, откуда ни возьмись, появился Ильдарка Ганеев. Этот Ильдарка гад, нужно сказать, был редкостный. Наглый, хитрый, как водопроводный шланг, он был любитель в родительский день поживиться за чужой счет и влегкую срубить моральные дивиденды.
— Можно я отнесу? — крикнул он, вырвал у Дарьи Семеновны кость с черепом и выскочил из комнаты. Мы с Саней помчались за ним.
В кухне никого не было. Дядя Паша утверждал у директрисы лагеря меню, а Шура-раздатчица пересчитывала в соседнем зале тарелки. Мы, погонявшись вокруг чана с супом за ловким, как уж, Ильдаркой, запыхались и решили устроить временное перемирие.
— Интересно, а что нам сегодня на первое давать будут? — спросил этот прохиндей Ганеев и поднял крышку бака. Саня, еще не остывший от погони, вдруг подскочил и дал ему классного пендаля. Всю свою ненависть, все свое презрение к подлецам и карьеристам вложил мой друг в этот пендаль. Ильдарка подпрыгнул, сгруппировался в воздухе и нырнул в бак. Крышка захлопнулась за ним с инфернальным грохотом.
Мы с Саней, вместо того чтобы достать эту пакость из супа, выскочили из столовой и уставились друг на друга глазами висельников за пять минут перед казнью.
— Он же там утонет, — сказал Саня с безнадежной убежденностью.
— Или сварится, — укрепил я его версию.
— Бежим к дяде Паше, — крикнул Саня, и мы, сшибая гипсовых оленей, ломанулись в сторону директорского домика.
Опережая события, скажу, что суп в чане был вчерашний, недоеденный, и его еще не успели разогреть, поэтому Ильдарке ровным счетом ничего не угрожало. Он просто испугался, выскочил из бака и умчался из кухни быстрее собственного визга. А может, это макароны, висящие на его ушах, издавали такой резкий свист.
Мы же, еще не знавшие этого, ворвались в кабинет директрисы с криками «Ганеев в суп упал! Ганеев в суп упал!». Та как раз укладывала в холодильник здоровенный кусман сэкономленного дядей Пашей мяса. В пять секунд поняв, что произошло, начальница выпорхнула из домика, уронив стодвадцатикилограммового дядю Пашу, как гипсового оленя. Мы помчались за ней, а этот кухмистер бежал следом, приговаривая: «Черт, чем же я теперь детей кормить буду?»
Мы ворвались в кухню, где ничего не подозревавшая Шура-раздатчица доставала из духового шкафа противень с котлетами. Дядя Паша поднял крышку бака, и всеобщему обозрению предстал Ильдаркин сандалет, плававший среди макарон и зелени. Шура уронила противень, и котлеты разбежались по кухне, как сытые мыши, почему-то присыпанные панировкой.
— ...мать! — услышали мы последнее слово из длинной Шуриной тирады, когда улегся шум от упавшего противня.
— Вы что стоите, Павел Григорьевич?! — заорала директриса. — Доставайте его оттуда, доставайте!
Дядя Паша принялся шуровать в баке здоровенной поварешкой. Наконец он что-то зацепил и извлек на свет божий большую берцовую кость пещерного человека. Директриса пошла трупными пятнами, а дядя Паша с тоской посмотрел на решетчатое окно продуктового склада, понимая, что именно этот вид будет сопровождать его ближайшие восемь-девять лет. Руки его ослабели, и он вновь уронил тяжелую крышку бака.
— ...мать! — услышали мы последнее слово из длинной дядьпашиной тирады, когда затих грохот от уроненной крышки.
— Продолжайте доставать его оттуда, продолжайте! — вновь заверещала директриса уже на грани помешательства.
Дядя Паша опять принялся шевелить свое гадкое варево черпаком, пока над поверхностью булькающей жидкости не возник череп питекантропа, очень похожий на Ганеева в жизни.
— Сварился, паршивец! — уронил дядя Паша в гробовой тишине, разделся до плавок и полез в чан топиться.
— Кудой ты пресся, идиёт? — закричала Шура-раздатчица. — Сам же сварисся! — А хрен ли теперь, — махнул рукой дядя Паша, — все равно расстреляют.
Директриса стала тихо сползать по стенке и задела затылком выключатель. Свет погас, и кухня погрузилась в зловещую полутьму.
В это время распахнулась дверь, и в мглистом свете возникла Дарья Семеновна, укутанная в саван.
— Ну, что, Павел Григорьевич, — вопросила она своим обычным замогильным голосом, — пригодились тебе мои кости?
Шура инстинктивно схватила ближайшую к ней сковороду и запустила ею в сторону привидения.
— ...мать! — услышали мы последнее слово из длинной тирады Дарьи Семеновны, когда затих грохот от ее соприкосновения с кухонным кафелем...
Чем все это закончилось, спросите вы. Ну, конечно, наказанием невиновных. Котлеты собрали с пола, суп прокипятили и подали все это к столу. Но дети категорически отказались от обеда, потому что мерзкий Ганеев, ставший героем дня, по секрету проболтался, будто, находясь в супе, он слегка помочился. Рассвирепевшая директриса вызвала из города моих и Саниных родителей и с таким треском выперла нас из лагеря, что отцы гнались за нами до самой электрички. Хотя в чем мы были виноваты
— не могу понять до сих пор.
Я до сих пор ненавижу Ильдарку Ганеева, который сейчас живет в Америке и чувствует себя, как фрикаделька в наваристом супе. Я до сих пор люблю Саню, который умер несколько лет назад от белой горячки. Но зато я понимаю, что те давние детские кошмары не идут ни в какое сравнение с теми ужасами, которые нам приходится наблюдать сегодня.
Впрочем, это уже совсем другая история...
Автор: Айрат Еникеев
