За саманными стенами землянки завывала вьюга. Анна прислушивалась к порывам ветра. В предутренние часы ей не спалось. Она сама удивлялась этому. Устраиваясь с вечера на деревянном топчане, сразу почти засыпала, ощущая лишь ломоту натруженного за день тела. Внезапно просыпалась, лежала на спине, глядела в тёмный потолок землянки, не двигаясь, как бы боясь потревожить чуть отдохнувшие суставы и мышцы. На лежанке, за печной трубой, слышалось сопение спящих детей.
Третий год на западе страны бушевала война. Фронт находился далеко, но его дыхание отдавалось людским горем, похоронками, тяжёлым изматывающим трудом здесь, в деревеньке, раскинувшейся в просторных казахских степях.
...Анна зажгла лучину, быстро оделась. Из сундука, местами изъеденного древесными насекомыми, извлекла три картофелины, развернула замусоленную тряпицу, обнажив небольшой кусок пожелтевшего от времени сала, но вздохнув, вновь завернула его. Картофелины и две чёрствые лепёшки положила на стол, придвинула ближе к ним чугунок с паренной репой. Это была еда на день для детей.
Закрыв сундук, вышла в сени. По привычке приоткрыла дверь напротив. Это был хлев. Ещё прошлой зимой в нём мычала корова, а сейчас в нём ютились петух, да четыре курицы, сидевшие, прижавшись друг к другу, на прогнивших жердях. Стойло коровы уже ушло на дрова.
Беда не желала обходить двор Анны. В мае прошлого года, уже установилась солнечная тёплая погода, неожиданно налетел ураган. Ещё утром ничего не предвещало о ненастье. Домашний скот мирно пасся за деревней у пруда на появившейся молодой травке. Незаметно наползла чёрная туча, подул сильный порывистый ветер. Вслед за ним полетели снежинки, а через мгновение в двух шагах уже нельзя было ничего разобрать.
Люди спасали колхозный скот, не думая о своём. Многие животные вернулись домой, а Зорьку и ещё несколько телят непогода загнала в пруд, где они и погибли.
...Анна внимательно осмотрела сложенные рядом с дверью поленья и кучу кизяка. Прикинула, хватит ли до тёплых дней топки, потушила лучину и вышла во двор.
Метель утихла, оставив после себя сугробы спрессованного снега. Одна половина предутреннего неба скрывалась за облаками. На другой мерцали звёзды, освещая землю, от чего хороша была видна дорога.
Почти у фермы Анну нагнала тётка Марфа. Она казалась чем-то взволнована. Войдя в перекосившиеся двери фермы, произнесла:" От мово вчера весточку получила. Слава богу жив и здоров".
-С радостью тебя, — сказала Анна, потуже затянув концы платка и отведя в сторону увлажнённые глаза.
-Не горюй, может и твой объявится.
-Да где уж там!- горько выговорила Анна, переведя дыхание.
-Но ведь нет ничего, бумаги говорю нет, что убит или в аресте сидит.
-От того и горше, что нет ничего. Война началась, твой на фронт ушёл, а Петра почитай ещё за три года до тех событий не стало в моём доме. Куда забрали, зачем — не сказал никто. А ведь он, родимый, людей любил...
-Смелый был... Мой так не мог. От того и уцелел тогда.
-Говорила я ему, держи язык за зубами, — как бы не слыша тётку Марфу, продолжала Анна. — Всё пытался разобраться, почему так много ссыльных в деревню к нам гонят. Да и то правда, какие же они враги, люди как люди. Бывало Пётр вернётся с поля, умаявшись за день, но идёт помогать им: роет землянки, таскает брёвна. Старался помочь как мог.
Анна умолкла. Немного затянувшиеся душевные раны вновь обнажились воспоминаниями, которые всё это время старательно гнала от себя прочь. За те предвоенные годы, что прошли у неё без мужа, она, уставшая ждать, подошла к грани отчаяния. Грянула война и ушли в прошлое три года, разделив ожидание на две части. На фронт ушло почти всё мужское население деревни. Беда постигла всех женщин, тяжёлым трудом тыловой жизни легла на их плечи. Но у Анны появилась надежда, что муж тоже на фронте, что жив...
Анна сгребла навоз, уложила его вдоль стены, прихватила охапку сена и разложила в яслах. Сзади послышались шаги. Она обернулась и увидела Семёна, мужчину среднего роста, слегка полноватого, с жёстким видом лица. Тот шаркнул каблуком сапога, сплюнул в сторону и грубо сказал:" Я тебя предупреждал на счёт твоего выродка. Говорил или нет?".
-Так он худого более ничего не делает.
-Сегодня его опять встретил за деревней. Воровством промышляет, колхозный хлеб тащит. Забыл небось, как осенью стегал я его за это. Теперь ещё и малую с собой прихватил. Одна кровь, вражья сила. В твоего Петра удались. Гляди, поймаю их, засеку до смерти...
Семён круто повернулся и твёрдой походкой направился к дверям базы. У Анны словно подкосились ноги, тело начало знобить. Глядя в след председателю — Семён был и за председателя, и за бригадира, за всю власть вместе взятую в колхозе — она тихо прошептала:" Что же вы детки мои делаете? Малые и несмышлённые. Антон ведь уже большой. Уверял же, что не пойдёт больше за колосками. И Настю за собой потащил. Горе вы, моё горе!".
Невольно подумала о Семёне. Ещё перед войной не давал ей проходу, искал случая встретиться. Однажды на покосе оказались они одни. Завёл тогда Семён разговор, хвалил сено, говорил, что дурманит оно и пьянит, намекнул о любви своей к Анне. Не поверила она его словам, уж скольким вдовым бабам он их говорил, да и не нужны ей его речи, жила она лишь мыслями о Петре. Потому честно призналась:" Мужа я жду". Семён ухмыльнулся: «Так нет его, сгинул в лагерях. А одной-то жить не пристало».
В жар её бросило от его слов, язык словно присох, дышать стало нечем. Сама не помнила, как оказалась рядом с ним, как влепила неуклюже ему пощёчину. Из уст вырвалось:" Не бывать тому! Слышишь? Не бывать!"...
С той поры, как чёрная кошка пробежала меж ними. Он старался при каждом удобном случае унизить, оскорбить её. Она делала вид, что не замечает этого. Началась война, думала его заберут на фронт , кончатся муки. Но нет же, нашлась какая-то болезнь, остался в тылу, стал головой и властью в деревне.
Посылал Анну на самые тяжёлые работы, трудодни урезал. Прошлой осенью поймал Антона в степи, а в ладошке у того колоски. Ух, и отвёл тогда душу на мальце-то Семён.
У Анны побежали слёзы. Тут рядом оказалась тётка Марфа ещё несколько женщин. Марфа участливо произнесла:" Ну что, девка, мокроту развела? Нашла из-за кого слёзы лить. Побереги, их-то у нас, у баб, совсем мало осталось. А горя-то впереди, ох, как много ещё будет".
-Он же моих малых караулит. Со мной сладить не может, до них добирается.
-Ты-то им обскажи всё, чтоб побереглись. Антошка твой поймёт. На Семёна не обращай внимания. Не век ему над нами измываться. Пройдёт время, с лихвой отольются наши слёзы. Не вечно будет война, воротятся наши мужики. Нам, бабам остаётся верить и ждать.
Окружавшие их женщины согласно закивали, а Марфа продолжила:"Поговорили и ладно, дело ждёт. За нас кто работать будет? Кормить наших мужей на фронте. Им там горше приходится. За работу, бабоньки".
Женщины потихоньку разошлись, каждая вздыхая о чём-то своём, каждая в душе скрывая маленькую радость — не её на этот раз коснулась новая беда, не её ребятишек, и без того обездоленных войной, в очередной раз обидели. Да ещё кто — свой же, сельский, от которого бы помощи, поддержки ждать, а он вон что вытворяет.
Поздно вечером, возвращаясь домой Анна ещё издали заметила в дверях землянки фигуру сына. Подойдя ближе, ужаснулась: Антон весь в слезах, губы дрожат, сам не свой мальчишка. Не успела раскрыть рта, как сын, захлёбываясь, быстро заговорил: «Настя прихворнула. В поле ходили, она всё мёрзла, хныкала. Когда возвернулись, совсем слегла. И горячая вся, огнём горит...».
Большой огромный ком сдавил грудь Анны. Не помня себя, бросилась в хату, пронеслась через сени, остановилась у лежанки. Трясущимися руками стянула платок, пересохшими, побелевшими губами прошептала:" Доченька! Кровинушка моя..." Силы оставили её, опустилась на лавку. Ослабла лишь на мгновение. Заметалась по горнице, укутала больную девочку, приложила платок, смоченный в студёной воде, к детскому лобику. Затем приготовила настой из трав, какие имелись в дому. Антона послала за бабкой Прасковьей. Снова смочила платок, заглянула в Настины глазёнки, мурашки побежали по телу, какие глаза у неё, словно стеклянные, а губки что-то шепчут, зовут, верно её, Анну...
На второй день Настеньки не стало. Дед Кузьмич вёл под узды старую лошадку. На санях лежала Настя. Рядом без головного убора, поседевшая, невидящая ничего вокруг, сидела Анна. Тот огромный ком, сковавший её душу, сжавший своими невидимыми щупальцами надорванное горем сердце, не отпускал, потому у Анны глаза были сухими, отрешённо глядящими. За санями шёл Антон, шли гурьбой, роняя слёзы, женщины.Они делили боль и горе одной их них, потому как горя вокруг хватало на всех, оно преследовало каждую и в любую минуту могло неожиданно обрушиться и на них.
Глубокой ночью, когда на дворе снова разыгралась вьюга, и сквозь неё прослушивался волчий вой, Анна почувствовала, как внутри у неё что-то стало набухать, казалось какая-то сила раздвигает грудь. Она набрала полные лёгкие воздуха, с усилием выдохнула его и ощутила тепло, разливающиеся по клеткам тела. Не удержалась и завыла, словно волчица. Рванула побелевшие пряди волос, зашаталась из стороны в сторону, запричитала:" Что же это такое? Зачем столько страданий выпало на мою долю? Не могу больше так жить! Тяжело мне одной, Петенька, ох, как тяжело без тебя! Нет больше нашей Насти!"
Со спины подошёл Антон, коснулся детской рукой её плеча, стиснув пальцы, жалобно с надрывом в голосе, проговорил: «Мамочка, милая, не надо!» Она встретилась с глазами сына,рукой стала растирать, словно умываясь, слёзы по лицу, прижала крепко-крепко к себе родную голову мальчика. Так и сидели они, прислонившись друг к другу.
Её сознание сверлила мысль о необходимости дальнейшего сосуществования: ради Антошки, ради его будущего. За себя она уже не переживала — не будет более радостных аккордов в её душе. Потому как душа её, будто после скальпеля изрезанная, покрылась глубокими не заживающими шрамами. Остаётся только вера в возвращение мужа домой,которая будет жить с ней до конца войны, даже не угаснет после того, когда с фронта начнут приходить чьи-то мужья, и снова в слезах она будет биться в углу комнаты на топчане. Не угаснет и тогда когда получит казённую бумагу о смерти Петра от «менингита» в сырой тюремной камере. Просто будет жить, как тысячи таких же женщин, с судьбами, схожими, с её судьбой.
За окном бесновалась пурга, где-то далеко стих волчий вой. В печи догорали угли, наступал новый день...
Автор: Виктор Бачинский
