С самого утра Сережка крутился около елочки, которую вчера вечером принесла мама. Елочка была совсем маленькая, чуть выше Сережки, с кривоватым стволиком и серыми иголками. Но Сережке все равно казалось, что это самая красивая елочка на свете, особенно если развесить на ней блестящие шарики и стеклянные слезки.
Если честно, то шариков было мало — всего три. Мама сначала не хотела их покупать, но, увидев, как Сережка припал к переливающейся витрине, со вздохом достала из кошелька последнюю бумажку:
— Ладно, сынок, — пусть будет у тебя настоящий праздник.
Голос у нее при этом стал каким-то странным, как будто мама что-то проглотила, и оно ей мешает. И глаза сделались блестящими-преблестящими – такими они бывают, когда Сережка начинает спрашивать про папу.
Папа у Сережки был разведчиком и геройски погиб, сражаясь с целой бандой. Сережка всегда рисует его высоким, с широкими плечами и четырьмя руками.
Он прекрасно знает, что у людей столько рук не бывает, но иногда думает, что с таким количеством рук папа наверняка отбился бы от бандитов.
Маме Сережкины рисунки не нравятся, поэтому она всегда просит нарисовать лисичку или зайчика, но Сережка все равно рисует то, что ему хочется.
Подумаешь, лисичка! Маленький он, что ли?
Сережка подошел к зеркалу и гордо выпятил подбородок. Из зеркала на него смотрела забавная рожица со спутанными светлыми волосами, мягким ртом, где уже не хватало двух передних зубов и россыпью веселых веснушек на пимпочке носа.
Мама называет его «мое солнышко», а мальчишки дразнятся «глазолином». Это оттого, что у Сережки глаза разного цвета: один зеленый, а другой — синий-пресиний. Мама говорит, что очень редко, но так бывает. И что это в папу. Поэтому Сережка не обижается и даже немножко гордится, что у него разные глаза.
Скучно… Баба Шура на рынке торгует, мама в свою больницу ушла, а ему строго-настрого наказала со двора не выходить. Вздохнув, Сережка выглянул в окно, заранее зная, что кроме занесенных снегом кустов да стайки синичек все равно ничего не увидит. Дом их стоит на самой окраине поселка, только это не их дом, а бабы Шуры, которая живет за стенкой. Раньше они жили в большом городе, но Сережка почти ничего не помнит. Мама говорит, что он был совсем маленьким.
Баба Шура добрая – пускает к себе смотреть мультики, а когда взрослое кино – прогоняет. А мама смотрит, и ей ни капельки не стыдно, что там про всякие поцелуи показывают.
Она сама однажды целовалась, с дядей Толей. Сережка тогда притворился, что спит, а сам в щелочку из-под одеяла подглядывал.
Дядя Толя подошел к маме близко-близко, схватил ее за голову и поцеловал. А потом стал что-то быстро говорить, и все время толкал ее к дивану. А мама вырвалась и тоже что-то стала ему говорить.
Дядя Толя ужасно разозлился, но не кричал, а как-то шипел:
— Тоже мне, краля нашлась! Пианистка недоделанная! Чего сюда из столицы примотала? Полы мыть в больнице? С тем, от кого байстрюка нагуляла, могла. А со мной противно, да?
Сережка хотел сказать гадкому дяде Толе, что никакой он не байстрюк, и мама у него хорошая. Но почему-то лежал тихо-тихо и даже боялся дышать.
Мама стала совсем красная и как ударит дядю Толю по щеке! А потом еще его шапку выкинула за дверь. И куртку. Молодец мама! Папа бы тоже так сделал…
Теперь дядя Толя к ним не ходит. Наверное, обиделся, что его побили. Но и конфет, которые он раньше приносил, тоже нет. А мама конфеты покупать не может – у нее зарплата маленькая.
Баба Шура за дядю Толю маму здорово ругала. Сережка не хотел подслушивать, он просто тихо играл в уголочке, а они думали, что он гуляет во дворе с Виталей.
— Ну чего ты добилась, скажи? –-говорила баба Шура. –- Толик, он непьющий, при руках и при хозяйстве. Сколько можно его мучить? Неужто все своего ждешь?
— Жду, хотя глупо, конечно. Столько лет прошло… — Мама как-то странно рассмеялась. — У него, наверное, уже давно своя семья, дети. Что я ему и кто?
***
— Как кто? – удивилась баба Шура. –- Мать его ребенка. А он даже не знает, что сынок у него растет. Ты бы хоть разыскала его, что ли…
— У него только тетка из родных была. Да и та умерла. Я искала его. Потом… Когда узнала, что родители сделали. Я же тогда представить не могла, что это они во всем виноваты. Думала, бросил он меня, загулял.
Мы пожениться собирались, но они ни в какую. Как же, профессорская дочка, студентка консерватории и простой строитель! Они мне уже и женишка по своему вкусу подобрали, а о Костике и слышать не хотели. Они вообще всегда за меня все сами решали. И я обычно не перечила. А тут взбунтовалась.
Костик жил в общежитии, вот мы и решили, что он съездит на заработки в Россию, заработает денег хоть на комнату, и мы поженимся. Он сначала писал каждый день на адрес моей подруги, звонил. А потом… пропал. И только через год я узнала, что это та самая подруга постаралась.
Родители ей денег дали. Много. А она за это написала Костику, что я беременна и выхожу замуж. Костик, когда уезжал, не знал, что у нас Сережка намечается.
Да и я тогда еще не знала. Вот и поверил…
— Ну и дурак, — жестко сказала баба Шура. – настоящий мужик во всем всегда сам разбирается. А он даже не приехал, не поговорил с тобой.
— Сразу же примчался. Ты пойми, я была растерянна, одинока, считала себя брошенной. А тот, за которого родители сватали, таким заботливым казался, любящим. И родители все пели: «Твой тебя бросил, а за этим будешь, как за каменной стеной». Запуталась я тогда совсем. Ну Костик и встретил нас… с тем, когда мы из театра возвращались.
Мама всхлипнула, совсем как соседская рева Маринка и еще тише сказала:
— Он даже ничего не сказал мне. Посмотрел презрительно и ушел. Я бежала за ним и кричала: «Вернись!» Но он только ускорял шаги. Больше я его никогда не видела. А о той подлости, что они совершили, только через полтора года узнала. И сразу уехала от них.
— Вот изверги! – ужаснулась баба Шура. Но, заметив любопытную рожицу, охнула.
– Господи, Сережка здесь. А мы о таком…
Но не заругалась, а ласково погладила его по голове:
— Иди, поиграй, дитятко. Нечего взрослые разговоры слушать.
Сережка почти ничего не понял из того разговора, но, подумав, решил, что мамина мама, наверное, была бабой Ягой, а дедушка — злым Кащеем. Поэтому мама от них сбежала вместе с Сережкой. Зато теперь у них есть баба Шура. А она – хорошая.
Порывшись в ящике с игрушками, Сережка снова выглянул в окно и совсем заскучал. Большие ребята говорили, что речка уже застыла и с горки можно кататься прямо на лед. Садишься на санки, разгоняешься, а потом как полетишь! И по льду еще долго-долго едешь! Вот здорово!
Сережка раз обскакал на одной ножке вокруг елочки, сунул в карман своего любимого плюшевого мишку и задумчиво пошел искать второй ботинок. «Мама ничего не узнает, — сказал он елочке. – Я мигом!».
Морозец остро пощипывал щеки, а утоптанная, безлюдная по случаю праздника тропинка, весело петляла с пригорка на пригорок. Сережка и не заметил, как добежал до речки Красавки. Речка у них совсем маленькая и неглубокая – только с головкой. Летом она журчит, разговаривает. А сейчас мирно спит.
Сережка поставил санки на самый верх горки, уселся поудобнее, гикнул и оттолкнулся. Санки, рассекая снежную пыль, с разгону въехали на тонкий лед и, с хрустом пробив его, ухнули в черноту.
— А-а-а, — заорал Сережка, захлебываясь обжигающей ледяной водой и инстинктивно рванулся вперед. Тяжелая куртка моментально намокла и тянула вниз.
Отчаянно молотя руками, ослепнув от ужаса и оглохнув от собственного крика, он выполз на отмель и тихо захныкал, зовя маму. Сначала было холодно, но потом стало тепло и уютно. И Сережка, уже засыпая, подумал, что так не бывает, когда на новый год лето…
И наступила темнота. Душная, тяжелая, она перекрыло горло, не давая дышать. Сережка даже обрадовался, когда в этой-то темноте появился гномик. И ни капельки не испугался. Глаза гномика смотрели ласково.
— Пойдем со мной, малыш, — позвал он. — Тебе будет хорошо.
— Я не могу, я очень тяжелый. И лед такой тонкий… — даже не произнес, а просто подумал Сережка, но гном непостижимым образом услышал его.
— Это не так. Попробуй оттолкнись от земли!
***
Гномик потянул Сережку за руку и он, как воздушный шарик, взмыл выше деревьев. Сверху Сережка увидел речку Красавку, а на берегу – скорчившегося маленького мальчика в заледенелой курточке и с закрытыми глазами. Лицо у мальчика было белым, а замерзшие волосы напоминали сосульки.
— Это я? – догадался Сережка.
— Какая тебе разница? Не задерживайся, впереди много чудес, — гномик снова взял его ладошку и потянул за собой. «А как же подарок, который Дед мороз принесет этой ночью? И мишка остался. Ему одному скучно будет» — подумал Сережка. И было что-то еще, что не давало ему улететь с гномиком.
— Подожди, я только мишку с собой возьму, — попросил он. И, не дожидаясь ответа, выдернул ладошку и поплыл вниз, к бледному мальчику.
Но достать мишку не удавалось — руки почему то скользили сквозь мальчика, который дышал так хрипло. Сережке стало его очень жалко, он неловко повернулся и… застонал от невыносимой боли.
— Пацан, ты что, пацан! – услышал Сережка сквозь ватную тьму. – Пацан, ты подожди, не умирай, слышишь?
Чьи-то большие крепкие руки трясли его, вырывая из забытья. Сережка хотел сказать, что ему очень больно и снова полететь к доброму гномику. Но гномика не было, а руки продолжали настойчиво переворачивать его, освобождая от ледяной одежды. С усилием раскрыв глаза, Сережка увидел перед собой большого и испуганного дядю, который заворачивал его во что-то мохнатое. Дядя был раздетый по пояс и очень торопился. Потом Сережка почувствовал, что его куда-то несут, и погрузился в блаженное забытье.
Он еще не раз летал в душной темноте, и гномик опять ласково смотрел на него. Но с собой уже не звал и Сережка за это на него чуть-чуть обижался.
Но однажды ему стало совсем легко, только не так, когда он был словно воздушный шарик, а как раньше, по-обычному. Сережка, открыл глаза, потянулся и удивился, что комната была совсем незнакомая, а потолок выкрашен белой краской. «Так это ж мамина больница!— сообразил он. – А где тогда мама?»
Мама сидела напротив — совсем худенькая, будто прозрачная, и дремала на плече у того самого дяди, который нес Сережку с речки. Только теперь дядя был одетым и держал маму за руку. А мама не злилась, как тогда на дядю Толю.
— Мама, а подарок Дед Мороз принес? – хотел спросить Сережка солидным баском, но получилось шепотом.
Мама вздрогнула, открыла глаза и заплакала. Она целовала Сережку, и слезы у нее были солеными, как таранька. Дядя как-то странно закашлялся, подошел к Сережке и положил ему на лоб свою большую руку:
— Конечно, принес. Еще месяц назад. Смотри, какая машина! — Один глаз у дяди был зеленый, другой синий-пресиний, а от ладони исходило доброе тепло. И Сережка понял, что папа не погиб. Он победил всех бандитов и вернулся к ним...
Автор: Елена Шумарова
