— А на что ты рассчитывала, когда с ним встречаться начала? Ты ведь видела, что мальчик ещё студент, ему ещё учиться целый год, потом надо работу найти, на ноги встать. Он тебе жениться обещал?
— Нет, — вытирая слёзы прошептала Мила.
Она сидела на краешке стула, сжавшись в комочек, словно стараясь вообще исчезнуть, превратиться в точку, лишь бы не слышать этого надменного, насмешливого голоса с нотами издёвки и превосходства, не видеть этого унижающего взгляда, как будто эта женщина напротив видит перед собой не её — Милу, а безобразное, мерзкое, склизкое существо из недр канализации.
— Знаешь, что я тебе скажу, девица, думать о предохранении всегда должна женщина. Мужчина он не создан для этого, он привык брать от жизни всё. Господи! — воскликнула дама, театрально воздевая руки к небу, — Да мужчины они всю жизнь остаются детьми! Что ты хочешь от юноши, которому всего двадцать лет?
— Мне кажется, двадцать лет это достаточный возраст для того, чтобы принимать решения самостоятельно, без помощи мамы, — подняла Милочка опухшие от слёз, покрасневшие глаза. Голос её стал неожиданно твёрдым и сухим. Она вдруг выпрямила спину и перестала дрожать.
— Да что ты говоришь? — усмехнулась ядовито дама и затем прошипела, скорчив гримасу, — А ты роди для начала, а уж потом поговорим и поглядим, будет ли тебя волновать судьба твоего ребёнка или ты всё пустишь на самотёк.
И помолчав добавила:
— В общем так, на Илюшу не рассчитывай. Ему ещё надо жизнь устраивать. Если уж у тебя не хватило мозгов предохраняться, то могу только помочь тебе вот этим, — и дамочка положила на стол перед Милочкой конверт, — Тут сумма, достаточная для того, чтобы … Ну ты понимаешь.
— Для того, чтобы убить вашего внука?
— Да ты ещё дерзишь мне! Вот уж действительно дрянь, я не ошиблась, что велела Илюше порвать с тобой. В общем, это деньги тебе на больницу, там, кстати, и телефончик есть, это моя знакомая, она сделает всё аккуратно и быстро.
— Вы-то, конечно, знаете это наверняка. Не раз пользовались её услугами, правда? Потому и родили только одного Илюшу.
— Ах ты, мерзавка! — задохнулась дама от возмущения, — Я ухожу! Не желаю больше слушать такую нахалку.
Дверь в комнату затворилась. Милочка осталась одна. Точнее не совсем. Нет, даже отнюдь не одна! У неё есть он — её будущий ребёнок, вот здесь, где-то внизу живота, крохотная жизнь, у которой уже есть своя судьба, и она, Мила, сделает всё, чтобы эта судьба улыбнулась малышу. Она не собирается убивать его, как бы не хотели этого её молодой человек и его мать. Ничего, она справится. У неё есть хоть небольшая, но своя комнатка в малосемейке, доставшаяся ей от бабушки, есть работа, да и с её профессией она может трудиться и дома, когда родится малыш. Мила вдохнула поглубже, расправила плечи, улыбнулась своему отражению в зеркале и сняв с вешалки плащик, вышла из комнаты.
***
Вероника шла по улице уверенным шагом, надо успеть забежать в магазин, купить продукты и корм для собаки, а завтра, в выходной, семья собиралась на дачу — майские праздники, нужно прибраться в домике и просто отдохнуть.
— Мишка снова «забыл» сделать географию, — думала Вероника, — Нужно сказать Фёдору, чтобы сам с ним поговорил, опять звонила учительница, уже третья двойка подряд. На уме одни соревнования по борьбе. Учёбу забросил. Так дело не пойдёт.
Вероника запнулась на выходе из подземки и чуть было не выронила сумку из рук.
— Так, ещё нужно постирать Леркину форму с танцев. А то уедем на дачу, забуду, а потом не отстирается.
Вероника вышла из магазина с полными пакетами. Фёдор будет поздно, так что и ужин тоже на ней.
— Уфф, хотя бы на один день взять передышку, — подумала Вероника и тут же подвернула ногу на ступеньке и полетела вниз, ударившись головой о металлические перила.
Подбежавший мужчина собирал рассыпавшиеся по тротуару яблоки из пакета, какая-то женщина склонилась над ней и что-то спрашивала, но в ушах гудело, всё вокруг плыло, голова кружилась от нестерпимой боли в ноге.
— Ой, у неё кровь, вызовите скорую — верещала полная женщина в пестром платье, кто-то достал телефон.
— И как только вы так умудрились, милочка? — цокал языком врач, когда Вероника отошла от наркоза в палате, — Упасть, ну практически на ровном месте, и получить открытый перелом, сотрясение головного мозга и рваную рану головы разом!
— Мужу позвоните, — слабо прошептала Вероника, — Я уже в полном порядке.
— Да уж вижу, что в порядке! А муж уже здесь, ему из приёмного покоя ещё позвонили. Ну что же, будем пока лечиться, завтра вас ещё разок осмотрит невропатолог, а пока лежим, соблюдаем покой. Операция прошла хорошо, осколки соединили, пришлось пока поставить аппарат.
Вероника с горечью взглянула на свою ногу с торчащими из неё спицами, вот тебе и майские праздники.
***
Когда сняли спицы и провели вторую операцию, врач разрешил выходить в коридор на костылях. Вероника потихоньку прыгала на одной ноге, стараясь побольше двигаться, не залёживаться в палате. Здесь она и встретила однажды этого мужчину. Преклонных уже лет, лицо покрыто морщинами, невысокого роста, со щетиной на лице, редкие седые волосы уложены набок, задумчивый, глубокий взгляд, дрожащие пальцы.
— Выпивает? — подумала про себя Вероника, когда мужчина впервые подсел к ней на диванчик в коридоре. И тут же стыдливо одёрнула себя, укорив за осуждение и скоропалительные выводы.
— Что читаете? — спросил мужчина.
— «Зулейха открывает глаза», новый бестселлер, роман Гузель Яхиной, она из Казани, — зачем-то пояснила Вероника.
— Вот как. А я всё больше классику. А с ногой-то что?
-Да вот, упала, буквально три ступеньки не смогла перешагнуть, как нормальный человек, — рассмеялась Вероника, — Да я всю жизнь, честно говоря, была неуклюжей. Мама даже забрала меня из детского садика, потому что я вечно попадала во всякие ситуации. Однажды даже повисла на веранде, зацепившись пояском платья за угол крыши. Невысоко, конечно, метра два там, но для ребёнка вполне себе даже высота. В наше время воспитателя бы по судам затаскали, а тогда с этим проще было, люди понятливее что ли. Мама решила, что не стоит больше искушать судьбу и решила работать на дому, чтобы я была под присмотром.
— Да, значит вы с детства хулиганка, — улыбнулся мужчина. Улыбка его была грустной и какой-то даже печальной, — А кем же работала мама?
— Она была швея, — Вероника помолчала, — Шесть лет назад мамы не стало.
-Простите.
— Всё нормально. Как говорила мама, это всего лишь жизнь, так и должно быть, старые листья опадают, чтобы дать дорогу новым. За осенью всегда приходит весна. Мне её очень не хватает.
— Мудрая была ваша мама.
— Очень. Она вырастила меня одна. Отец бросил её, когда узнал, что она забеременела. Но мама справилась. Правда замуж больше так и не вышла. Не смогла больше никому поверить, как она сказала.
Оба замолчали.
— Однажды я поступил так же, как твой отец, — проговорил, спустя несколько минут молчания, мужчина.
— Молодой я тогда был. Двадцать лет мне было. Когда она сказала мне, что беременна, я испугался. Как жить будем, думал я. И я смалодушничал. Предложил своей девушке сделать аборт. Мы поссорились. Прошло месяца два. Я сходил с ума. Она не шла у меня из головы. И я принял решение, что плевать, как нибудь выдюжим, буду работать по ночам. Пришёл к ней. А она встретила меня холодно. Мама, говорит, твоя была уже у меня. Денег дала на аборт. А я, говорит, её послушала. Так что нет больше никакого ребёнка. Убила я его. Спасибо вам, что жизни научили да на путь наставили. Вот так она мне ответила...
Мужчина замолчал, в глазах его стояла невыразимая, щемящая тоска.
— А ведь сейчас моему ребёнку было бы почти сорок лет.
— Что прошло, того не вернуть, — Вероника положила свою ладонь поверх его ладони, она была грубая и местами в шрамах, — Я своего отца давно простила.
— Вы правы, конечно, — ответил мужчина, — А вот теперь мне под семьдесят, жизнь прошла, можно сказать. И я, слава Богу, своё получил. Ответил за свой грех.
Вероника постеснялась спросить, что же случилось с ним, а тут как раз и медсестра позвала её на перевязку.
***
-Вы бы поменьше общались с этим пациентом, — сказала медсестра, ловко бинтуя Вероникин голеностоп.
— А что с ним не так?
— Он к нам с улицы поступил. По скорой. Бомж он. Хотя квартира есть. Да сынок единственный пьёт по-чёрному, несколько раз избивал его, он к нам в травматологию не впервые уже поступает. Жаль его, конечно, но что поделать. Подписал, говорят, на сына квартиру, а сын вот как с ним... А теперь вот сынок и вовсе его из квартиры выгнал. Второй год бомжует. Может заметили, трёх пальцев у него нет на левой руке? Прошлой зимой отморозил.
В груди Вероники шевельнулось нечто, что поднималось всякий раз, когда она видела или слышала то, что было противоестественно её мировоззрению, сначала медленно, словно тлеющий уголёк, а затем всё более и более разгораясь и превращаясь в бушующее пламя. В такие минуты ей хотелось, взяв в руки знамя, выступить из окопа и пойти против врага, ведя за собой товарищей. В последний раз она испытывала подобное чувство, когда Лерка притащила домой собаку со сломанной лапой и отрезанным хвостом. Какой-то живодёр истязал бедное животное и теперь собака жалась в тёмный угол прихожей, плача, скуля и не веря человеку. Но они сумели вернуть ей эту веру.
Лапа зажила, а собака осталась жить в их семье. Так и назвали её — Найда. От слова найденыш. И сейчас, слушая рассказ медсестры, Веронике хотелось вскочить и бежать, неся перед собой развевающееся знамя, и исправить эту возмутительную ошибку, ведь не должно так быть в мире — чтобы дети били престарелых родителей! Вот будь у неё отец, она бы… Из перевязочной она вышла, дрожа. Но не от боли, а от пожара, бушевавшего в груди. Она немного постояла у окна, прижимая ладонь к губам, а потом достала из кармана телефон и набрала мужа.
***
Мужчина сидел на лавочке в больничном саду. На нём была всё та же больничная пижама. Он склонился вперёд, скрестив ладони.
— Ух, еле до вас допрыгала, — опустилась Вероника на скамейку рядом с ним, и положив костыли, — Погодка-то какая, а? Тополиный пух летит, всегда обожала это волшебное время. Летняя зима.
— Замечательная погода, — согласился мужчина.
— А вы знаете, в такое время лучше всего на даче, засесть где-нибудь под яблоней, в тенёчке, с чашечкой холодного чая и книгой, почитать… или же просто прикрыть глаза и помечтать, поразмышлять, а вокруг благоухают цветы, и пчёлы жужжат, ветерок жаркий колышет ветви…
— Как заманчиво вы всё описали, аж душа открылась.
— Так в чём же дело, приглашаю вас к себе на дачу! Отдохнёте у нас.
— Да вы что, неудобно, нет. Меня скоро выписывают, домой поеду.
Вероника помолчала, а потом, повернувшись к мужчине, взяла его ладони в свои, и тихо сказала:
— Послушайте, я понимаю, что это нехорошо, что я так прямо, но я знаю про вашу жизненную ситуацию, и я хочу сделать вам предложение — нет, не предложение, а я вас умоляю, пожалуйста, поедемте к нам на дачу, мне тоже не помешает отдохнуть, а вам и тем более. Там сейчас и муж мой и дети, мы всегда летом на даче живём. А потом, когда мы вернёмся осенью в город, вы приедете с нами.
— Милая вы моя, да ведь вы даже не знаете моего имени, а приглашаете меня к себе погостить. А вдруг я плохой человек? Вдруг болею чем-то нехорошим?
— Ой, вы знаете, мы все болеем чем-то нехорошим. И гораздо страшнее гнилая душа, чем немощное тело. Так что это не уважительная причина. И, — Вероника замолчала на мгновение, а потом продолжила, понизив голос, — И я не договорила. Я хотела не просто пригласить вас на дачу, я хотела пригласить вас к себе навсегда, не в качестве гостя, понимаете, я хочу, чтобы вы стали членом нашей семьи.
— Деточка…
— Постойте, пожалуйста, всего одну минуточку, сейчас! — голос Вероники срывался, — Вы знаете, я всегда мечтала, чтобы у меня был отец. Да, я понимала, что он поступил с мамой не по-мужски, но это всё были их взрослые дела, понимаете, а я… Я всё детство мечтала, чтобы у меня был папа, как у Васьки и у Алёнки, как у всех ребят нашего двора, чтобы он учил меня кататься на велике, чтобы мы ездили в лес печь в костре картошку, чтобы зимой катались на лыжах и дурачились. Я каждый Новый год загадывала одно и то же, чтобы мой папа вернулся и нашёл нас с мамой. Но папы не было. Я выросла. Вышла замуж. Но в душе я всё та же маленькая девочка, которая ждёт своего папу, понимаете?
Голос Вероники дрогнул, в глазах блеснули слёзы и покатились по щекам. Она не вытирала их.
— Медсестра рассказала мне о вашем сыне, это не моё дело, простите меня, но знаете, мне ничего не надо от вас, у нас всё есть, и квартира, и дача, и машина. У нас нет только дедушки. Муж мой, он детдомовский. А я, про меня вы уже знаете. Я вас прошу, умоляю вас, будьте нам папой, а нашим детям дедушкой.
Мужчина слушал в изумлении, то порываясь что-то ответить, то прижимая руку к груди, унимая волнение, наконец он проговорил:
— Вы даже не знаете моего имени, деточка.
— Ах, разве ж это беда? Мы сейчас познакомимся! Меня зовут Павлова Вероника Ильинична. Ну фамилия по мужу, конечно, а девичья была Морозова.
— Как? Как ты сказала, деточка? Морозова? — старик побледнел, губы его дрожали, он смотрел на Веронику во все глаза.
— Ну да, Морозова. Что с вами? Вам плохо? Господи, это я вас довела своим рассказом, дура! Сейчас я приведу медсестру! Не вставайте!
— Не надо, не надо медсестру, Вероника, присядь. Мне сейчас полегчает. Скажи мне лучше, а как звали твою маму?
— Мила.
— Мила, — повторил старик, — Значит она обманула меня, она не делала аборта, не делала.
— Я ничего не понимаю, — пробормотала Вероника.
— Скажи, а мама твоя жила по улице Толстого, в пятиэтажном доме? И тебе, Вероника, сейчас должно быть тридцать семь лет, верно?
— Всё так…
— Старик опустил лицо в ладони и расплакался, худые плечи его тряслись, сквозь слёзы он повторял:
— Прости, прости меня, ведь я ничего не знал…
В голове Вероники начала складываться некая логическая цепочка, Но она боялась озвучить свои мысли вслух.
— А как же вас зовут? — осторожно спросила она.
— А меня зовут Половецкий Илья Борисович. И я тот самый мерзавец, бросивший твою маму, и желающий тебя убить.
— Господи помилуй… Да как же… Как же так? Значит… Вы мой отец?
Старик кивнул.
Вероника молчала потрясённая. Сколько же дорог должны были сойтись в одну, чтобы она сломала ногу в тот злополучный день и попала сюда, чтобы скорая помощь доставила её отца именно в эту больницу их огромного города, чтобы медсестра решила поведать ей подробности жизни этого пациента, чтобы они просто присели в тот день на диванчике в коридоре травматологии…
— Благодарю Тебя, Боже, — прошептала еле слышно Вероника, и уняв дрожь, вслух сказала:
— Я нашла тебя. Завтра мы едем домой… папа! Теперь всё у нас будет хорошо.
Автор: Елена Воздвиженская
