Поезда Янка любила, сколько себя помнит. Их запах чётко ассоциировался с летом, и поездкой в село к бабушке. Прочь, из чопорной тишины профессорского дома, где, казалось, даже горничная Лариса передвигалась на цыпочках и говорила шёпотом, в край бесконечных полей, речки и ярких летних красок садов.
— Тук-тук, тук-тук-тук.
Даже, когда выросла и поступила в столичный ВУЗ, как настояли родители, не растеряла эту нежную любовь к поездам. Однокурсницы морщили носик и брезгливо рассуждали про потные вагоны, храпящих попутчиков и поездную курицу, а Янке везло – её попутчики были интересными рассказчиками и невероятными людьми. Она впитывала их истории и жизни с удивлением и какой-то благодарностью к мирозданию.
В поезде, с попутчиками, Янка научилась петь народные песни.
В поезде, впервые взяла на руки грудного младенца и учила читать мальчишку постарше.
В поезде спорила до хрипоты, впервые попробовала обжигающий портвейн из горла, в компании стройотрядовских студентов.
В поезде плакала и смеялась.
А ещё, бесконечно придумывала истории своей жизни. Поезда хороши короткими знакомствами, при которых можно придумать себе любую личину и сбросить надоевшие шмотки «девочки из приличной семьи». И, вот она, Янка, сирота, которая едет покорять столицу. А в другой раз, будущая певица. Да мало ли! В одноночной поездке она проживала жизнь.
Однажды, даже любовью занималась в поезде.
Ну как любовью. Сексом.
Это было в одну из первых самостоятельных поездок. Взрослость кружила и пьянила куда больше портвейна из бутылки. Тогда, на перроне у цыганки Янка купила обручальное колечко, «совсем как настоящее» и с попутчиками в купе полностью вошла в роль замужней дамы. Взрослой и умудрённой опытом.
Видимо, умудрённость сыграла какую-то роль, но, один из попутчиков вышел покурить, а второй, начал целовать Янку. А она была и не против, её манила взрослость отношений и щекотал страх запретного.
Только, когда через время, так и несостоявшаяся будущая любовь всей жизни, ну так Янка думала, не он, получив желаемое, отвернулась к стенке и захрапела, Янке стало липко и как-то брезгливо.
Она сошла на чужой станции и долго умывалась в привокзальном туалете, не в силах смыть эту липкость чужих ладошек.
С тех пор, старалась выбирать себе в попутчики пожилые пары.
Так и промчались институтские годы.
Против мечтаний родителей, Янка не осталась в аспирантуре. Вернулась в свой провинциальный городок и устроилась библиотекарем, закрывшись от мира в стенах своей комнаты.
В её жизни была только эта маленькая библиотека и... чешский язык.
— Зачем, Яночка? Это неперспективно! Давай запишем тебя на английский. – настаивали родители, но, Янка только поджимала губы и молчала.
Она и в детстве им мало что рассказывала.
Не рассказывала и в институте. Даже, когда они, после смерти бабушки, продали дом в селе вместе с кусочком её детства, упомянув об этом дочери лишь вскользь, в один из её приездов.
Ну да, зачем им, провинциальной элите, стыдящейся своего сельского происхождения этот дом? Они даже представить не могли, какие надежды и планы на будущее связывала с ним сама Янка, она переживала, но даже тогда молчала.
Не сказала и про чешский. Но, тут, если честно, и рассказывать было нечего.
Чешский был из того же детства, как и поезда, к бабушке.
В советское время многие пионеры переписывались со сверстниками из стран соцлагеря, выискивая их адреса по детским журналам на специальной страничке или выклянчивая их у уже осчастливленных такой перепиской одноклассниц.
Янке досталась чешская девочка Ленка. Именно Ленка. Не Лена, не Елена.
С фотографии на Янку смотрела маленькая, импортная девочка, с крошечными пальчиками и стильной короткой стрижкой.
Она была так хороша, что Янке захотелось немедленно её подражать. И из Янины, она, на всю жизнь стала Янкой.
Ленка писала длинные письма о жизни там, а ещё, присылала волшебные открытки с видами своей страны.
Тогда Янка и заболела Чехословакией. Тогда и решила учить язык, чтобы, когда-нибудь, хоть мгновение, слиться с волшебной страной и побыть частью этой сказки. Не туристом, а именно, частью.
С этой мечтой дожила почти до тридцатника.
Какая там зарплата у библиотекаря?
Можно было попросить у родителей, они, вероятно удивились бы очередной раз выбору своей блаженной дочери, но, поездку оплатили.
Только нет. Янка копила.
К тридцатнику подошла со знанием языка и капиталом, достаточным, пусть не для полноценной турпоездки, но, для оплаты билетов на поезда и ночёвки в хостелах.
С этим и поехала, не в силах ждать дальше. Да и зачем? Хостелы её вполне устраивали.
Чехия не подвела.
Даже при том, что СССР давно рухнул и ушло удивление от присылаемых когда-то далёкой Ленкой ластиков, карандашей и жвачек, ощущение волшебства Чехия оправдала полностью.
Янка, казалось, впервые, дышала и не могла надышаться. Она скакала по поездам и электричкам, переезжая из одного городка в другой, вдалеке от основных туристических маршрутов и по-настоящему жила.
В тот поезд зашла уставшая. Ноги гудели, после долгой прогулки. Желудок напоминал, что, кажется, она сутки не ела, забывшись в своих похождениях.
В купе, на нижней полке, сидели седой мужчина и женщина. В проходе лежала большая собака.
— Ой, — испугалась Янка и подумала, что для таких больших собак, кажется, существуют специальные собачьи ящики, и почему она в купе?
— Могли бы хоть спросить согласие пассажира, то есть, меня, вдруг, я против? – она внутренне надулась и мысленно начала ворчать.
— Девушка, Вы не против? Он смирный и обученный, — обратилась к ней женщина. – По закону мы должны были выкупить купе, но, билетов уже не было, а брату срочно нужно ехать.
Мужчина улыбнулся, и, Янка, расслабившись, улыбнулась в ответ.
— Если воспитанный, то, конечно нет.
— Вот и славно, спасибо – женщина обняла брата и заспешила к выходу. Поезд отправлялся.
А потом, шок. Возможно, если бы Янка не была такой уставшей и рассеянной, после почти двенадцатичасовой прогулки, то нет. А так, случились, как случилось.
Оно, как будто, вдруг, в темноте включили свет. И, сначала мироздание выхватило из темноты тонкие длинные пальцы мужчины. Такие нереальные и очень плавные, в ощупывании пространства. Следующей вспышкой ожила собака, моментально повернув голову на хозяина в ожидании команды.
— Поводырь! Это поводырь! – пронеслось в голове у Янки и накрыло волной стыда. Отчётливо вспоминалось её мысленное: «А, вдруг, я против собаки?».
Мужчина улыбнулся: «Давайте знакомится, если не возражаете. Нам ехать долго. Или, предпочитаете тишину?».
— Янка – сказала она.
— Вот как. Удивительно. Я – Янек.
Они проговорили целую вечность, не умолкая ни на секунду, и не перебивая. Янек оказался учителем музыки. «Да, вот так. Дети меня любят, а я люблю их».
Он возвращался от одной из многочисленных сестёр: «Их у меня семь, я такой только с восьмого раза получился», домой, к маме.
Отец давно умер, живёт вдвоём с мамой. «Она у меня героиня, нас воспитать».
— Да, да! Героиня! – соглашалась Янка. И говорила сама.
Янек был старше Янки, ему уже стукнуло около пятидесяти, но, не мешала ни разница в возрасте, ни несовершенство в знании языка.
Она говорила и говорила. Впервые. Про любовь к Чехии, и про бабушкин дом и про то, почему выбрала своей жизнью маленькую библиотеку.
Оказывается, это очень легко, рассказывать про себя. Просто, она раньше этого не знала, почему-то.
А потом они занимались сексом на узкой купешной полке. Нет, не сексом, любовью.
Когда сердца стучат в такт поезду: «Тук-тук. Тук-тук-тук» и сливаются в единый ритм, навсегда.
Заснули в обнимку, а утром, вышли в маленьком чешском городишке единым целым.
Так сказала его мама, про единое целое. И про то, что как только увидела их вдвоём, так сразу и поняла, что Янка теперь часть её сына. Янка и Янек. Общее.
С её родителями было сложнее. Намного.
Мама Янки так и не приняла выбор дочери.
Даже, когда Янка позвонила сообщить, что их уже почти что трое, мама орала в трубку про «Пожалеешь!».
— Он уже старик для тебя. Ему пятьдесят. Ещё лет 20 и всё. Ты об этом подумала?
— Целых 20 лет счастья!!! — смеялась Янка в трубку.
Счастливая...
Автор: Оксана Кононова
