Вспомнилось что-то. Видимо, в связи с чередой людей, которые покинули этот мир.
Случилось это ещё на заре моей врачебной карьеры. Но запало в душу.
Тогда я ещё был наивным и не сильно циничным, сопереживал своим пациентам и сильно страдал, если что-то шло не так.
Так вот. Лежала у нас старушка чуть за 90, аккуратная, сухонькая, совершенно седая, но с маникюром и при макияже. Заболела клещевым энцефалитом, болела тяжело, шансов, если признаться честно — не было. Мы старались, но отчетливо понимали, все наши усилия — бесполезны. И был у старушки дедушка — чуть по младше, такой же сухонький, седой и аккуратный, всегда выбрит, в отглаженной рубашке и брюках и обязательно в соломенной шляпе.
В это время, по стечению обстоятельств, я исполнял обязанности заведующего отделением, поэтому, все беседы с родственниками пациентов были на мне.
Дедушка приходил ровно в одно и тоже время, терпеливо дожидался, если врачи были заняты, выслушивал стандартные фразы о том, что состояние крайне тяжелое, без изменений, просил передать жене то цветок, то иконку, то крестик, то ещё какую-нибудь, очень значимую, для них обоих мелочь. Однажды принес её любимую чайную, серебряную ложечку. Потом тяжело вздыхал и уходил.
Так прошло около двух недель. Бабушка цеплялась за жизнь, не хотела уходить, крепкие люди были, прошли огонь, воду и медные трубы. И какому-то вирусу не просто было её сломить. Или может быть что-то её удерживало здесь. Кто знает.
В один из дней, уже как обычно, я вышел на беседу к её мужу. Он спросил — как там моя ненаглядная? (он так всегда спрашивал), я ответил — состояние без перемен, в коме, на ИВЛ. Но тут он поднял глаза, посмотрел на меня и сказал — молодой человек, можно с вами поговорить? Хоть и занят я был, но отказать не смог.
И рассказал он мне о своей жизни, о войне, о том, как встретил её, о том, как они любили, хотя, один раз даже чуть не развелись, о том, как погиб их сын в лихие девяностые, о том, как остались одни и только благодаря друг другу не сошли с ума и не умерли, о том, как каждый день последние двадцать лет гуляли в сквере около своего дома, о любимой скамейке, о любимом дереве и о коте который умер три года назад и жалко его было до слез.
А потом прервался, вытер слезу, покряхтел и говорит — доктор, это же я её убил, она в тот день не хотела идти гулять, а я уговорил, ещё юморил, что движение — это жизнь. И в этот день, в этом самом сквере, клещ её и укусил. Не переубеждайте меня, я знаю, что это так. Затем встал с кушетки и ушёл не попрощавшись. А я в смятении и растерянности пошёл работать дальше.
На следующие сутки бабушка остановилась. Мы тщетно пытались вернуть её к жизни. Но, как пишут в протоколах — несмотря на проводимые в полном объеме реанимационные мероприятия восстановления сердечной деятельности нет, во столько-то констатирована биологическая смерть.
Мы вышли из палаты, молча, скинули перчатки в контейнер и пошли в курилку. Тогда ещё курить можно было в медицинских учреждениях. Не успели сделать по первой затяжке — звонок из приёмного отделения — срочно, у нас остановка сердца. Хватаем реанимационный чемодан, мешок Амбу и бегом в приёмник.
Забегаем, а там, на кушетке, тот самый дедушка, рядом букет цветов из ромашек, на полу, растоптанный. На месте мы его завели, быстро перекатили в отделение, единственное свободное место было, как раз рядом с его уже ушедшей женой. Через час — повторная остановка. Тут мы были уже бессильны. Так и лежали они вдвоём, встретившись на исходе. Вот так оно и получилось — жили долго и счастливо и умерли в один день.
А похоронили мы их вместе, на Клещихинском. Давно не был, кстати, надо навестить.
Автор: Mikhail Shchu
