До того Прохор был отчаянный, что говорили про него, будто он ни дня, ни ночи не боится. Во всех проделках участник, в каждой драке — зачинщик, во всякой игре — первый. И силушкой его Господь не обидел, и статью, а уж что удали молодецкой отсыпал — то без меры.
Матушка Прохорова, бывало, вздыхает да охает:
— В кого он у меня такой бедовый? Ни сладу с ним, ни порядка.
Отец, и тот иной раз приговаривал:
— Ты, Прошка, буйная голова. А буйной голове разум-то поперек.
А Прохор, знай себе, только смеется.
Зато уж и девкам он нравился! Высокий, красивый, а уж как пойдет на праздниках силушкой хвастаться, так и не захочешь, а залюбуешься.
А среди девок была у нас Арина, бабы Анфисы внучка. Про бабу Анфису поговаривали, что ворожить она умеет. Бегали к ней то с надобностью какой, то с хворью, то погадать.
Сама-то Аринка не то, чтобы с красы была, но девка пригожая, ласковая, веселая. Глянулся и ей Прохор, да только тот и внимания на нее не обращал, так, где на посиделках словцом перекинулись разве.
Раз как-то летом придумали парни поспорить, кто сколько раз реку переплывет. А река в нашем месте широкая, быстрая, вода студеная. Ее и три-то раза мало кто переплывал, а Прохор и говорит:
— Десять раз переплыву!
Парни смеются, не хотят спорить:
— С тобой, Прошка, на спор тягаться — лучше уж сразу отступиться!
Другие отговаривают:
— Брось, Прошка, что за нужда жилы рвать, баловство ведь одно.
Но уж Прохору больно по нраву затея пришлась, ни за что отказаться не хочет. Вот поплыли ребята. Кто пару раз с одного берега на другой переплыл, кто-то три раза, да все и вышли. Один Прохор в воде остался. Сплавал он целых пять раз. С берега уже кричат, руками машут, мол, хватит, да где там! Девки собрались, детишки, все шумят, хохочут.
Вот на шестой раз доплыл Прохор до берега, да и повалился без сил. Звон в ушах, туман в голове, в глазах пелена. Вроде беспамятства с ним приключилось.
Очнулся малость, чувствует, держит его кто-то за руку да по волосам гладит. Открыл глаза, видит, сидит подле него Аришка, сама улыбается, а в глазах тревога, как будто. Глянул Прохор по сторонам, народ собрался, посмеиваются все.
— Живой, что ли? — спрашивают.
— А что мне сделается? — отряхнулся Прохор.
— А уж мы испугались, — говорит Ариша.
Показалось Прохору, что насмехается над ним девка. Хотел он на ноги вскочить, да сил нет, а она поднялась и подает ему руку:
— Вставай, Проша.
Еще обидней это Прохору стало:
— Ступай себе, — говорит, — Чай, я не теленок, сам встану.
Стал подниматься, а в глазах еще темно, никак с собой не совладает.
— Да я только чуть-чуть помогу. — говорит Ариша.
А приятели в сторонке стоят, посмеиваются. Разозлился Прохор, выдумал, что над тем смеются, что ему-то да девка помогает. Вскочил-таки, оттолкнул Аришу:
— Чего навязалсь? Невеста ты мне, что ли?
Отошла Ариша, а сама все улыбается:
— Кто знает, — говорит, — кому кого Бог судил.
— Я себе, — засмеялася Прохор, — городскую засватаю. А ты жди себе хромого да косого!
Отпрянула Аришка, глаза сделались большими-большими! Постояла так, глядя в смеющееся Прохорово лицо да и говорит тихонько, чтоб только Прохор и слышал:
— Что ж, будь по-твоему слову, Проша.
Повернулась да и пошла прочь.
Прохор по осени, и впрямь, в город подался. Устроился там на завод, знакомства завел, приятелями обзавелся. Вот раз в воскресный день отправились они с дружками на гулянье, и приглянулась там Прохору городская девка. Бойкая, смешливая, все хохочет да зубоскалит, а уж как в круг вышла — так и вовсе, как вихрь завертелась, не угонишься.
— Вот, — говорит Прохор, — кого я посватаю!
А девка смеется, заливается:
— Ничегошеньки-то у тебя не выйдет!
— Это почему же еще?
— А я за того только пойду, — хохочет девка, — кто ко мне в окно влезет! А окно мое — высоконько!
Прохор бросил картуз наземь:
— Слово сказано, все слышали! Сегодня же жди меня к себе!
Вечером, как стемнело, отправился Прохор с товарищами к тому дому, где девка жила. А комнатушка ее была — под самой крышей! Оглядел Прохор стену, и приметил дождевую трубу. Решил по ней взобраться, а дальше уж по карнизу до окошка.
Долез он до самого верха, только на карниз ступил, а тот возьми да и осыпься под ногами. Ухватился Прохор за трубу, да та тоже, видать, проржавела, не выдержала, так и упал он на мостовую.
Дружки, известное дело, смеются, девка тоже в окно глядит, хохочет. Поднялся Прохор кое-как и побрел домой.
На другой день работает он смену, а чувствует, спину ломит, голова болит. Видать, крепко вчера приложился. В горячке-то не почувствовал, а после боль и взяла свое. Ну, отработал кое-как. Товарищи гулять зовут, а ему не до гулянок. Пришел домой, лег и забылся сном. С утра еле встал. Глаз отек, ноги не слушаются, силы будто вовсе оставили. Еще смену отработал, а больше уж и встать не смог.
Лечил его доктор городской, долго лечил. На ноги поставить-поставил, а только хромота осталась, да глаз один не видел ничего. Помаялся Прохор еще в городе и засобирался в деревню.
Прежде-то Прохор думал, что приедет важным, с городскими подарками, а то и с невестой, а вернулся сам не свой. Ночами не спит, стонет, днем за столом — не едок, в поле — не работник.
Мать поплакала-поплакала да и говорит отцу:
— Пойду к бабе Анфисе, авось и присоветует чего.
Баба Анфиса ее выслушала и говорит:
— Прошку вашего я возьму лечить к себе в избу, да только уговор — чтоб меня во всем слушался и не своевольничал.
Стала бабка Анфиса поить Прохора разными травами да снадобьями, растирать мазями согревающими, заговоры читать вполголоса.
Внучка ее Ариша тут же, то бабушке помогает, то по хозяйству хлопочет, а вечером сядет прясть, или шить, песню заведет.
Тепло Прохору на душе стало от их заботы, будто и болезнь отступает. Смотрит он на Аришу и сам дивится, как это он раньше не видел, какая она ласковая да пригожая, а он-то, дурень, к городской хохотушке вздумал свататься! А теперь кому он нужен, увечный да хворый... Заплакал Прохор, горько ему стало. Ариша увидала и спрашивает:
— О чем горюешь, Проша? Али тебе у нас с бабушкой плохо?
— Да я не то, — отвечает Прохор, — а только видишь, как по слову моему и вышло: сватался я к городской, а теперь вон, косым да хромым к тебе пожаловал.
— Вылечит тебя бабушка. — говорит Ариша. — Поправишься, снова в город вернешься.
— Эх, Аринушка, на что мне город? А вот пошла бы ты за меня такого?
Ариша покраснела, что маков цвет, и отвечает:
— Я, Проша, за тебя бы любого пошла, кабы я тебе была по сердцу. Да не мила я тебе, стало быть, и толковать не об чем.
Много ли, мало ли прошло, а только стал Прохор видеть больным глазом, да и силы в руках поприбавилось. Баба Анфиса строгая была, спуску не давала, всех приказаний ее слушаться приходилось. К весне Прохору уж совсем полегчало. Почувствовал он, как руки по работе соскучились. Ариша тоже радуется:
— Скоро ты совсем здоров будешь, Проша!
— А тогда пойдешь за меня? — спрашивает Прохор.
— Не люба я тебе. Так только, привык ты ко мне. — снова отвечает Ариша.
К лету Прохор совсем поправился, домой вернулся. И удаль прежняя к нему возвратилась, и веселость, и товарищи снова на гулянья звать стали. А Прохора будто подменили. За зиму так он по работе стосковался, что век бы теперь отдыху не знал! Где подсобить надо — там Прохор первый. Где человек хворый али старый, там Прохор за работника. Сила-то, вон, не только в озорстве нужна, оказалось, а на помощь людям еще как сгодилась!
Девки теперь на него еще больше засматриваться начали, а Прохор по осени заслал сватов в бабы Анфисин дом:
— Теперь-то, Аринушка, пойдешь за меня? Одна ты у меня на сердце!
На Покров свадьбу справили веселую. Говорили люди, что до самой старости у Прохора сила была богатырская, и сыновья в него пошли, ловкие да бесстрашные. А уж доченьки какими красавицами уродились! Поговаривали, ни в одной другой деревне таких больше не было. А это уж людям виднее!
Автор : Мари Павлова
