Через иголку Елены Донатовны прошла большая часть города. Самая опытная и старая лаборантка из роддома одинаково держала за пятку и будущего сурового губернатора и мягкотелого дворника. И кто из них кричал громче при заборе крови, знала лишь она. Ее причудливые и смешные песни слышали тысячи, но никто, конечно, этого не помнит. Зато все помнят ее предсказания.
Пальцы ног не врали, как и тембр голоса. Анализы, конечно, говорили о многом, но личное прикосновение к ребенку — гораздо больше. Донатовна только подойдет, только взглянет, возьмет в свою морщинистую сухую ладошку крохотную конечность, и картинка будущего уже вырисовывается в ее голове. Потом укол, плач, реакция на голос, песня… Эта цепочка помогала понять лаборантке, какой путь предстоит человеку, и ее предсказания всегда были точны, словно весы в аптеке.
Перед медсестрами и мамочками лежали обычные невинные белые листы бумаги, которые пока только спят, едят и плачут. Перед Донатовной же лежали сердитые прокуроры, энергичные продавцы, веселые аниматоры, олимпийские чемпионы, вечно уставшие крановщики и даже будущие коллеги. Она всех любила и со всеми вела себя совершенно профессионально: укол, песня, предсказание, следующий.
Мамочки ждали ее вердикта, как списка поступивших на факультет. И, лежа на сохранении, только и вели разговоры о первом заборе крови.
Все дети были для Елены Донатовны родными и чужими одновременно. Все, кроме одного. Этот мальчуган ее сильно удивил. Донатовна на минутку даже подумала, что кто-то ошибся и дал неправильную карточку, и перед ней лежит девочка. Те обычно только взвизгнут и все, а мальчишки все как один орут, пока им песню не споешь от начала до конца. Этот же только поморщился, словно готов стерпеть все на свете.
Еще ее поразил взгляд: такой спокойный и мудрый, словно младенец уже жизнь прожил. Да и сам малыш притягивал к себе, был таким светленьким, что буквально источал внутреннее тепло и силу. Лаборантка потрогала пятку, затем пальцы… И ничего ― словно от нее что-то скрывают. Тогда она начала разговаривать с ним, спрашивать о его будущем. И как только малыш открыл рот, все встало на свои места.
― Где его мать?! ― металлическим голосом спросила Донатовна, выйдя в коридор и протягивая карточку.
― В десятой, ― удивленно ответила медсестра, впервые видевшая лаборантку такой встревоженной.
Словно тараном она вышибла дверь и залетела в палату, нарушив тихий час.
— Значит, это ты! ― смотрела огненным взглядом она на молодую девчонку, которой не было и восемнадцати лет.
― Что — я? ― испугано спросила та.
― Бессовестная ты, вот что!
― Почему вы на меня кричите?!
― Кто отец мальчика?! Звони ему, я хочу с ним увидеться, ― словно не замечая вопроса, продолжила Елена Донатовна.
Девчонка молчала, стыдливо опустив взгляд.
― Не знаешь, значит?! Ох уж эти мне малолетки со своими взрослыми желаниями! Спасибо хоть не аборт!
Все в палате молчали, боясь сказать хоть слово. Авторитет лаборантки был слишком силен, и это ее странное появление не сулило ничего хорошего.
― Пошли, разговор есть!
― Но я же только…
― Вставай, кому говорю, иначе силой заставлю.
Пришлось повиноваться.
Девушка выходила из палаты как на расстрел, сопровождаемая сочувствующими взглядами
Они уселись на кушетке в коридоре.
― Значит так, слушай внимательно, повторять не стану, ― начала женщина суровым учительским голосом.
― Сын твой ― прекрасный мальчик и он должен таким остаться, ты меня поняла?
― А что случилось-то?
― Не важно! Раз родила, будь добра — занимайся им. Следи за учебой, за тем, как во дворе себя ведет с другими детьми, что любит, а главное — о чем рассказывает и к чему стремится. Не дави на него, но направляй. Пусть спортом займется, в музыкальную школу пойдет, но главное — не под страхом наказания, а так, чтобы сам захотел. Если какая помощь будет нужна (любая — деньги или присмотр), обращайся! Чем смогу, как говорится, только не запускай, ясно?
― Да что вы меня пугаете, в самом деле?! Я знаю, что вы будущее предсказываете и хочу знать, что с моим сыном! А иначе — со своими советами катитесь вы…
― Убийцей он станет! ― буркнула Донатовна и отвернулась.
Губы у девушки задрожали:
― Как это — убийцей?
― А вот так! Не знаю, что там у вас за наследственность, но этого парня мы не пустим по наклонной! Договорились?
Шокированная таким заявлением девушка коротко кивнула и расплакалась.
Донатовна немного успокоилась. Поняв, что слегка переборщила, обняла девушку и погладила по голове.
― Все будет хорошо, главное — не бросай его! И я вас не брошу.
Собственные дети у лаборантки уже давно выросли и переехали в другие города, а навещали ее лишь по праздникам вместе с внуками. А вот Артемка стал для нее чуть ли не новой жизнью. Она постоянно поддерживала связь с матерью и знала о нем все: где живет, в какие секции ходит, на какие оценки учится. Она даже несколько раз приходила на родительское собрание, когда маму Артема вызывали срочно на работу.
Елена Донатовна всегда помогала деньгами и дарила подарки на день рождения, водила Артема на футбол, покупала ему форму. Бабушка с дедушкой тоже оказались не промах, и общими усилиями ребенку было обеспечено прекрасное детство без гиперопеки.
Годы летели быстро, мама Артема вышла замуж, Елена Донатовна ушла на пенсию, но иногда по-прежнему приходила в больницу на подмену. Артем рос крепким хорошистом и интересовался всем понемногу: музыкой, фотографией, машинами.
Казалось, что судьба повержена и переписана, а значит — нет никакого плана, каждый строит жизнь по своему усмотрению. Это успокаивало лаборантку, облегчало груз, который она невольно взяла на свои плечи. Пока однажды она не услышала от одной из медсестер, которая позвонила ей: «Елена Донатовна, включите скорее телевизор, Первый канал! Там Артемка!»
― Артемка?! ― переспросила женщина, и внутри у нее вдруг все похолодело.
― Да, убивает там направо и налево, я и не знала, что он такой… ― она не договорила, Елена Донатовна уже сбросила вызов.
Телевизора у нее никогда не было. Она хотела набрать номер Артема, но решила, что он точно не возьмет трубку, как и его мать. Скорее всего, она должна быть сейчас в полиции. Сорвавшись с дивана и прихрамывая на одну ногу, старая лаборантка бежала к соседям, на ходу смахивая слезы. Она забарабанила в дверь Лиды из квартиры напротив, игнорируя кнопку звонка. Та открыла через пять минут.
― Лен, ты чего в дверь ломишься, случилось чего?
― У тебя телевизор есть? ― громко пыхтела взмыленная соседка.
― Есть, конечно, ― удивилась женщина.
― А Первый канал показывает?
― Ну да, там сейчас жуть какая-то, я переключила.
Донатовна охнула и, аккуратно протиснувшись мимо соседки, побежала в комнату.
― Где пульт?! ― кричала она, не в силах больше ждать.
― На столе, а что случилось-то?
― Страшное, Лида, случилось страшное. Я сама виновата, расслабилась!
С замершим сердцем она начала перещелкивать каналы, пока, наконец, не увидела лицо Артема. Оно выглядело неестественно суровым, все в кровавых подтеках и ссадинах, ни грамма света в глазах. В руках он сжимал автомат, а во рту дымилась половинка сигареты. Рядом с Артемом стоял плечом к плечу какой-то известный американский актер, имя которого пожилая женщина не помнила. Елена Донатовна уронила пульт. Все внутри нее сжалось, а на пол упало несколько крупных капель слез.
― Я же говорю, жуть какая-то, ― вошла в комнату старая соседка. ― Терпеть не могу эти боевики, тем более иностранные. Чушь бессмысленная! И снимаются там наверняка одни полоумные, ― бубнила женщина, поднимая пульт с пола.
― Нет, Лид, совсем не полоумные, а очень даже неплохие ребята. Просто у каждого из нас своя судьба, ― чуть ли не шепотом произнесла Донатовна и к выходу.
Там, стоя у двери, она тихонько добавила для самой себя: — А от судьбы, оказывается, не уйдешь, как ни старайся, главное только — выбрать правильное истолкование.
Автор: Александр Райн
