У Маши было горе. Всамделешное и безутешное. Это стало понятното когда совсем расхотелось бухать с подругами в ночном клубе и клеить случайных парней «только бы ему назло». Единственное на что хватало сил — сидеть поджав колени и рассматривать оленя на плюшевам ковре над соседкиной кроватью.
Машу бросил Эдуард...
Вот так вот. Еще вчера она была беспечной, счастливой и с парнем. А сегодня все. Обрыв и пустота. Только олень напротив смотрит сочувственно и сокрушенно: «как же так-то?».
Хотя, сразу бало понятно, что они с Эдиком не пара. Он — аристократ, потомок татарских ханов, ни больше ни меньше, князь Валлиулин. Какой-то его пра-пра-прамезозойский дед, ровесник динозавров, как две капли воды похожий на Буденного, был обласкан при дворе государь-императора Александра (Машка забыла, какого по счету) за какие-то особые заслуги перед тем же непронумированным Александром.
Она же — Маша Петрова. Куда еще проще и мещанистее? У них даже имена не сочетались: ЭДУАРД ВАЛЛИУЛИН и маша петрова. Звучит, как Бугатти и Лада Калина: нелепо, несовместимо.
Но самое страшное произошло вчера, на смотринах. Маша была приглашена родителями Эдика на ужин и сходу не оценив всю серьезность момента, со свойственной молодости демократичностью и пофигизмом, заявилась в семейное гнездо потомственных аристократов в драных джинсах, облезлом топе и с голым пупком.
Семейство Валлиулиных же было при полном параде: папа-аристократ Валентин Евгеньевич при костюме и галстуке, мама — жена аристократа, Инна Платоновна в красивом платье, аристократ-сын Эдик тоже не отставал. Стол ослепительно блистал фамильным серебром и великолепной сервировкой. А Маша просто не знала куда деть руки.
Дальше было хуже. Она со страху взяла нож левой рукой, залезла своей вилкой в общее блюдо с салатом, уронила кусок мяса на скатерть, а после запихнула его в рот и вдребезги разбила фарфоровую супницу, когда ломанулась убирать со стола. Но самое ужасное, даже не то, что она перепутала художников Мане и Моне, а то, как прокомментировала это: «Зачем мне, студентке Железнодорожного колледжа, вообще, их различать?»
Папа-аристократ поджимал губы и хмурил бровь, вытирая слезщиеся глаза, наверное, оплакивал эдикову судьбинушку, загубленную наглой оторвой. Еще Машке все время казалось, что он забыл надеть монокль. Мама тоже поджимала губы, переглядывались с мужем и страшно таращила глаза. Было такое ощущение, будто они все время хотят презрительно чихнуть. Из всего этого Маша сделала вывод: кастинг она не прошла.
Эдик посадил ее в такси, сказал: «Пока» и после этого не давал о себе знать вот уже 23 часа 37 минут и 43 секунды. А несостоявшаяся аристократка молча сидела в общаге, поджав колени и играла в гляделки с оленем напротив.
Вдруг, зазвонил телефон. «Медуза, медуза», — мрачно стонал невидимый Мартанг. Звонил Эдик. Чувствуя, как сжимается все внутри, Маша подняла трубку.
«Привет, Маш, прости, что долго не звонил, вчера телефон сломался. Хотел сказать, ты очень понравилась моим родителям. Мама вспомнила, как она пришла знакомится с бабушкой и дедом в косухе и с зелеными волосами, разбила вазу, пролила кофе на белый ковер, назвала легенданого пра-прадеда на фото Буденным. Они с отцом весь вечер переглядывались и с трудом держались, чтобы не заржать в голос. Боялись тебя напугать. Отец сказал, что ты хорошая девочка, а Моне с Мане он сам толком не различает. Ему, инженеру-электрику этого и не надо».
Автор: Marina Mustazhapova
