Маша, ну ** твою мать, ну как это называется?!?
Он стоял в одних трусах посередине комнаты и возмущенно взирал вокруг. Прямо напротив входной двери красовалась огромная лужа и пускала блики от отражавшихся в ней ламп, на полу ровным слоем лежал порубленный в мелкие хлопья рулон бумажных полотенец.
— К нам сегодня гости приедут, а ты что натворила, у тебя хоть капля совести есть в твоей ушастой лохматой жопе?
Машка лежала в позе сфинкса слегка в стороне от устроенного перфоманса, чтобы ему было лучше видно весь масштаб сотворенного ею бардака. Ее большие зеленые глаза спокойно смотрели на него, и только зрачки были немного больше обычного.
Он натянул штаны и начал убирать, вытирая лужу клочками бумажных полотенец, так предусмотрительно раздербаненных острыми когтями. Он елозил по полу, бормоча про бессовестных животных, которым нас*ать на его личную жизнь, об эгоизме кошек и прочую человеческую ересь.
Машка деланно зевнула, показав пасть взрослой кошки и длинный розовый язык.
— Ага, гости, как же...пусть только явится, я ей не только в белые кроссовки нассу, я ей устрою — думала она, вытянув передние лапы и рассматривая распущенные веером когти. Когти сверкнули острыми концами. — Надо бы подточить, мало ли что...
Самолет задерживался. На табло постоянно менялись цифры, опаздывает на 5 минут, потом на 15, потом цифра сменилась на один час. Купленный цветок, который он держал как первоклассник, начал давать дуба, его головка начинала склоняться, как будто засыпая. В аэропорту было очень душно. Возникшая в голове аналогия заставила его засунуть цветок в ближайшую мусорщицу, а причину этого стоявший рядом старичок сочувственно покачал головой.
— Ну где этот чертов самолет... — еще вчера они списывались друг с другом, наговорили друг другу кучу возбуждающих глупостей, с уверениями, что встреча неминуема и они наконец увидят друг друга. Опоздание самолета вызывало кучу сомнений.
Приземлился! Ну слава те, господи... А цветы??! Да черт с ними, с цветами... — он вытер вспотевший лоб.
Она вышла, неся на плече большую спортивную сумку, которая, если поставить ее на попа, была бы выше ее. Глаза растерянно блуждали по толпе встречающих, в них метались страх, надежда и еще куча всего, что метается в глазах влюбленного человека, когда он не видит то, во что влюблен.
— А, вот он! — глаза радостно сверкнули.
Они сближались как две орбитальных станции, медленно, но неотвратимо, к неизбежной стыковке.
— Ну? — спросила она своим глубоким грудным голосом, от которого у него каждый раз сердце ухало в бездонную пропасть.
— Обнимемся? — спросил он и развел руки ей навстречу.
— Нет, дорогой — она сняла сумку с плеча и поставила ее перед собой. — Мы с тобой поцелуемся.
Она переступила через сумку и буквально торпедировала его губы, которые раскрылись, чтобы сказать — Согласен.
Ей пришлось встать на цыпочки и запрокинуть голову, ему согнуть колени и слегка присесть. Они целовались долго, самозабвенно, совершенно не замечая толкающих и суетящихся вокруг них встречающих и прибывающих. А те, кто с недоумением, кто с возмущением, кто с завистью, взирали на страстно жующую друг у друга губы нелепую парочку. Для них мир перестал существовать, время остановилось и руки уже потянулись к молниям и пуговицам, но в последний момент они остановились и губы наконец разомкнулись.
— Привет — синхронно произнесли они.
Он поднял сумку с пола, взял ее за руку и повел к машине. По дороге к машине они молчали, только он все время крепко держал ее за руку, он не отпустил руку, когда открывал машину, не отпустил, когда грузил сумку в багажник, и только, когда она садилась в машину с видимым сожалением выпустил ее ладонь из плена и сел сам.
Машина с запотевшими окнами еще долго стояла на парковке, иногда приоткрывалось заднее окно, появлялась изящная женская рука с тонкой длинной белой сигаретой, потом из окна вылетало пару облачков дыма, недокуренная сигарета падала на мокрый асфальт и окно закрывалось.
А потом запотели окна в его маленькой квартире. Сначала в одной комнате, потом в другой, потом на кухне, а потом запотело зеркало в ванной.
Машка сначала спряталась, она не хотела этих идиотских поглаживаний, сюсюканей и прочих нежностей от невесть кого, и когда про нее даже не вспомнили она возмутилась и вылезла на свет, чтобы громко излить свое негодование. Увиденное заставило ее залезть обратно и сидеть не дыша. По квартире носился ураган, падали книги с полок, обрывались вешалки с одеждой, гремела посуда в кухонных шкафах.
И только когда все затихло, Машка осторожно вылезла. В кровати, в ее кровати, в которую допускался только один человек, теперь лежало двое. Ненависть ударила в Машкину голову — Нассать, и нас*ать, в оба кроссовка, с горкой а потом по полу, по полу, а потом ее саму в клочья!!
Машка неслась в прихожую как фурия, ее заносило на поворотах, она ударялась об углы косяков, но не замечала этого. В прихожей стояли, Машка цвет угадала, белые кроссовки.
Машка злорадно ухмыльнулась и сделала пару кругов вокруг них, примериваясь, чтобы нанести максимальный ущерб и вдруг почувствовала запах. Совсем не похожий ни на что, какой то он...она принюхалась, интересный.
Машка обнюхала оба башмака, дааа, запах...очень приятный. Он щекотал ноздри, пробуждая какие то новые ощущения, что то очень приятное. Она мурлыкнула и потерлась о кроссовки мордой.
— Ладно, нассать я всегда успею — она развернулась и неторопливо пошла в комнату, где в ее кровати творилось черт те что. А там он и она мирно спали, она причмокивала губами во сне, а он слегка постанывал, переживая во сне весь сегодняшний день.
Машка, стараясь не топать, прокралась к окну и запрыгнула на подоконник. Протерла лапой запотевшее окно, — Х*й проссышь этих людей...наверно я что то про них не знаю — подумала она и тут же поймала себя на мысли, что произнесла это вслух. Она повернула голову в сторону кровати, на нее смотрели размера средней сковородки четыре удивленных глаза. Машка помахала им лапой, слегка обнажив когти, мол, вы не расслабляйтесь и отвернулась к окну.
